Шрифт:
Солнечные лучи, проникая сквозь кружевную тюль, витиеватым узором падали на палас. Красная ковровая дорожка с широкими зелеными полосами по краям, заграничная – особая гордость бабушки, потемнела то ли от времени, то ли от пыли. Вытряхивать ее приходилось деду, который раз в месяц скатывал ковер в трубу и тащил на улицу, согнувшись и кряхтя под весом «бессмысленного пылесборника».
Витька откинул одеяло и опустил ноги на пол, поставив их на зеленую кайму так, чтобы пятка была у самого ее края. Длина ступни идеально совпадала с шириной полосы на ковре. Витя был этим страшно доволен. Он встал, дотянулся
– Ой, Витюш, ты уже проснулся! Как раз вовремя, сейчас завтракать будем.
Зоя Дмитриевна всегда говорила «мы», когда речь заходила о еде, но никогда не ела вместе с внуком. В отличие от Вити, она вставала очень рано, часов в шесть или семь утра, и к тому моменту, как он просыпался, умудрялась переделать столько дел, сколько Витька не смог бы и за неделю, даже если бы очень хотел. А он, как и многие его сверстники, предпочитал проводить время в компании друзей, ковыряясь в пруду, гоняя мяч или строя очередной шалаш. Грядки – удел стариков, до них еще надо дорасти, а вернее достареть, чего, он надеялся, никогда с ним не случится.
– А что на завтрак?
– Капустные кочерыжки с хреном.
– Ну, ба!
– А что «ба»? В твоем возрасте я и картофельным очисткам была рада.
Бабушка Вити часто рассказывала о своем детстве. Одна история была страшнее другой. Они с сестрами жили в этой деревне с младенчества, маленькая баба Зоя с малого возраста помогала родителям в поле и по хозяйству. Просыпалась еще до рассвета – и одно только это, по мнению Вити, уже было настоящим кошмаром, муками, на которые не должен быть обречен ни один человек. Зоя умывалась колодезной водой и шла в хлев кормить скотину. Когда-то у них были свиньи, пара коз и даже корова! А еще – настоящий курятник, на который то и дело покушались лисы. Витя ни разу не видел живую лису, а вот бабушка даже сразилась с одной, прогнав воровку вилами. И это в тринадцать лет! Витя надеялся, что через три года он тоже будет таким же храбрым, как его ба, но в глубине души не был в этом уверен.
На завтрак были блинчики. Витя складывал их конвертиками и жадно макал в сгущенку и варенье для ленивых – перетертую клубнику с сахаром. Бабушка сидела рядом, периодически вытирая уголком льняного фартука невидимые пятна на столе.
– Сашку твоего видела с утра. На речку шел, что ли…
– Какого Сашку?
– Мелкого.
– А!
В их компании было два Сашки: одного почти всегда звали по фамилии – Мельников или Мельник, второго определил рост. Он был не ниже Вити, но ниже Саши-номер-два. Впрочем, прозвище его не расстраивало.
Натянув старые футбольные бутсы – слишком потрепанные, чтобы использоваться по назначению, но слишком целые, чтобы отправиться на помойку, подтянул носки, глянул на себя в зеркало в коридоре и, причесав волосы пальцами, выскочил за порог.
На крыльце он замер, словно засмотревшись на бабушкины пионы. Цветы его мало волновали – он опустил на них взгляд, потому что солнце ударило по глазам. По сравнению с сумерками их дома на улице было ослепительно ярко. Когда глаза привыкли, он поспешил вниз, одним махом перепрыгнув последние три ступеньки.
Его
– Вот хитер! – бормотал Витя себе под нос, шагая по проселочной дороге. – Только это мы еще посмотрим, может, он и не поймает никого! Так прям этот тритон сидит и ждет его!
Витя пнул камень, и тот улетел в кювет.
– Ой!.. Эй, аккуратнее! – откуда-то из канавы послышался высокий писклявый голосок. Витька подошел и глянул вниз. От самой дороги вниз уходили самодельные ступеньки из земли, а на дне в канаве были вырыты подобия лавок и полок, на которых лежали уже увядшие головки одуванчиков, горстки камней, каштанов и желудей, странная трава, похожая на лук, и одинакового размера палки не больше пальца. В середине этой «землянки» сидели две девочки – Лена, сестра Санька, и Машка из зеленого дома, внучка бабушкиной подруги, у которой они раз в неделю или две покупали молоко. У Машиной семьи, у единственных в их деревне, оставалась корова, чему Витя немного завидовал.
– Что это вы тут делаете? – он спрыгнул вниз и взял с полки один из желудей.
– Не твое дело, – Машка всегда была самой бойкой из двух подруг. – Положи на место!
Машка вскочила и попыталась отнять желудь, но мальчик поднял его над головой так, чтобы она не смогла допрыгнуть.
– Чего это я должен его отдавать?
– А того! Ты сначала заплати, а потом уже хватай! – Еще один прыжок.
– За что заплатить? За желудь?
– Это не желуди, а пельмени.
– Какие еще пельмени?
– «Тураковские»! – Маша перестала прыгать и обиженно скрестила руки на груди, нахохлившись, как воробей.
Витя непонимающе посмотрел на самый обыкновенный желудь в его руке, еще зеленый, с шапочкой на пару тонов темнее, затем на надутую от возмущения Машку и, наконец, на Лену, которая все это время молча раскладывала по стопочкам продолговатые листья ивы. Те, что уже были посчитаны, она придавливала обломком кирпича. Витя усмехнулся:
– Сами вы дураковские! – и, развернувшись, в два шага забрался по ступенькам вверх, обратно на дорогу.
– А ну верни наш желудь на место!
– Как скажешь, – Витька пожал плечами и швырнул желудь в сторону большого дуба, росшего через дорогу. Тот ударился о ствол дерева и упал в траву. Витя пошел вперед, не оглядываясь и не слушая крики Машки. Только у самого поворота в сторону пруда он обернулся и увидел, как на дорогу вылезла крохотная Лена в своем кукольном канареечно-желтом платьице, с ведерком в руке и пошла в сторону дуба. Отчего-то ему стало стыдно, и он поспешил нырнуть в высокую траву заросшей тропинки, ведущей к их тайному месту.