История Константинопольских соборов IX века

Лебедев Алексей Петрович

Охарактеризуем партии игнатиан и фотиан, в особенности поскольку типические черты этих партий были принадлежностью их главных вождей. Начнем с Игнатия и игнатиан.

Преемником патриарха Мефодия на патриаршем престоле был св. Игнатий. Как мы сказали, он патриаршествовал дважды (846–857 и 867–877). Молодость Игнатия прошла печально. Он был сын несчастного императора Михаила Рангаве (811–813), низвергнутого с престола иконоборцем Львом Армянином, того самого Михаила, который заставил патриарха Никифора второй раз лишить сана пресвитера Иосифа, венчавшего известный брак Константина VI. Низвергнутый император Михаил со своим семейством был заключен в монастырь. [104] Сын его Никита (в монашестве Игнатий) был оскоплен. [105] Четырнадцати лет Никита сделался монахом. Целых тридцать три года остается он в монастырском уединении. Подвиги благочестия доставляют Игнатию высокое уважение в народе. Его монастырь, где он сделался впоследствии игуменом, был местом убежища для православных, гонимых иконоборцами. [106] Это еще более придало славы его имени. Он был монахом и ревностным почитателем монахов. Он заботился о размножении монастырей и о снабжении их всем нужным для обитавших в них монахов. В 846 году вдруг Игнатий по воле императрицы Феодоры (которой его указал благочестивый инок Иоанникий) призывается к высокому патриаршему служению. [107] [108]

104

Михаил Рангаве вместе с женой и сыновьями удалился в храм Богородицы . См. о нем: Janin R. La geographie ecclesiastique de FEmpire Byzantin. Paris, 1953. T. 3. P. 241.

105

Продолжатель Феофана и Генесий утверждают, что оскоплен был другой сын Михаила — Евстратий.

106

Речь идет о монастыре Св. Михаила, прозванном Сатира, на азиатском берегу Босфора. Вообще Игнатий основал три монастыря на Принцевых островах.

107

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 489–496.

108

Это произошло в 847 г. распоряжением императрицы Феодоры.

Нелегкое и, может быть, непосильное бремя брал на себя Игнатий, не знавший людей, жизни, света. Чем выше тогда было положение патриарха в Византии, тем менее согласовывалось оно с воспитанием и навыками Игнатия. Игнатий не мог удовлетворять всем требованиям своего положения. Можно признавать значительную пастырскую ревность у Игнатия, но его ревность часто проявлялась слишком пылким и кипучим образом. Как много в этом отношении он напоминает лиц, составлявших оппозицию при Тарасии, Никифоре и Мефодии! Игнатия характеризуют как «отличнейшего монаха, но не как отличнейшего патриарха». [109] [110] Суровость характера доходила у Игнатия до неумеренной резкости и даже надменности, что отчасти признает и его панегирист Никита Пафлагонянин, как ни старается он прославить память этого уважаемого им патриарха. «Ко всякой лжи и несправедливости он относился весьма строго, — по словам Никиты, — и весьма сильно нападал на них». [111] Очевидно, ревностный патриарх не всегда различал, в каких случаях нужна была большая строгость и в каких строгость, растворенная снисходительностью. Игнатий не знал градаций в проявлении своей пастырской ревности. Известный католический историк Гергенрётер, вообще становящийся на сторону Игнатия, однако же считает делом справедливости заметить о церковно–правительственной деятельности этого патриарха, что он «не всегда и не везде обнаруживал необходимое благоразумие и осторожность и, таким образом, играл на руку своим врагам». [112] Расскажем несколько случаев из церковной деятельности Игнатия, которые должны доказать, что пастырская деятельность Игнатия была не чужда крайностей, излишней строгости и вообще проявлений неумеренной ревности. Прежде всего, вот какой был случай при самом посвящении Игнатия. Между лицами, имевшими преподать хиротонию Игнатию, был епископ Сиракузский Григорий, по прозванию Асвеста. Неизвестно, почему этот Григорий, сиракузский епископ, проживал в Константинополе, потому ли, что его кафедральному городу грозило арабское завоевание, потому ли, что его вызвал сюда по какой–либо причине патриарх Мефодий, или по каким–либо другим обстоятельствам. Как бы то ни было, он должен был, как мы сказали, принять участие в посвящении Игнатия. Но к этому делу Игнатий не допустил Григория. Как скоро Игнатий увидел Григория Асвесту, готового принять участие в хиротонии, он приказал ему удалиться. И это сделано было публично, в церковном собрании, при таком торжественном случае, как посвящение его, Игнатия, в патриарха Константинопольского, было сделано с таким видным по своему значению епископом, как Григорий Асвеста (что это был епископ, выдающийся из ряда других, — скажем несколько слов впоследствии). [113] А главное, Григорий не был каким–нибудь низложенным пастырем, а законным архиереем: уже после Игнатий хотел лишить Асвесту сана, но приговор патриарха не имел силы не только в Византии, где было много друзей у Григория, но и в Риме, где к Григорию были все очень равнодушны. [114] Григорий, получив от Игнатия приказание удалиться, разгневался, бросил на землю свечи, которые он держал в руках, и вслух при всех назвал нового патриарха «волком» (поступок тоже непристойный, но все же до известной степени естественный в положении человека, невинно оскорбленного); затем Григорий, а вместе с ним епископы Петр Сардийский и Евлампий Апамейский и другие некоторые клирики покинули церковь. [115] Вот что произошло при самом посвящении Игнатия в патриархи вследствие того, что он следовал велениям своей воли, не сообразуясь с обстоятельствами.

В лице Григория Асвесты Игнатий нажил себе сильного врага, который нашел себе много сочувствующих, причем Асвеста и его приверженцы сделались зерном той могущественной византийской иерархической партии, которая стала известна впоследствии под именем фотиан. [116] И нет ничего удивительного в том, что Григорий нашел много лиц, сочувствующих ему и в то же время враждебно настроенных против Игнатия, ибо даже панегирист Игнатия Никита сознается, что случай с Асвестой произвел неприятное впечатление и что многие (епископы. — А. Л.) порицали за это не в меру ревностного патриарха. [117] Другой случай, который мы хотим рассказать, не в том роде, как рассказанный сейчас. Относительно его возможны неодинаковые суждения. Но тем не менее едва ли можно отрицать, что и здесь ревность пастырская проявилась в слишком резкой форме. V кормила правления во время первого патриаршествования Игнатия стоял, между прочим, Варда, дядя легкомысленного императора Михаила III. Варда не был себялюбивым правителем, ищущим в своей власти удовлетворения своим страстям. Он был человек просвещенный и ревностно заботился о народном просвещении, что встречается не часто в истории Византийского государства. Но что касается нравственной жизни Варды, то она не стояла так высоко, как его образованность. В народе сложилось убеждение, что Варда был в незаконной связи со своей вдовой–невесткой. [118] Допустим, что это было справедливо. Можно ли, благоразумно ли было поступить так, как поступил в настоящем случае Игнатий? Игнатий сначала частным образом увещевал Варду разорвать незаконную связь; но последний не внимал голосу патриарха. Очень вероятно, что Варда на все увещания Игнатия отвечал тем, что отвергал самый факт преступления: ведь в таких вещах обвинять кого–либо на основании осязательных фактов большей частью невозможно, и бывает трудно решить, запирается или искренно говорит обвиняемый, если отвергает самый факт преступления. Как скоро увещания не действовали, патриарх решается сделать смелый шаг. Он лишает Варду св. причастия в день Богоявления. Это произошло публично [119] и, может быть, в Софийском храме. [120] Факт единственный в своем роде. Первое лицо после императора в государстве вынуждено перенести величайший срам. Какие толки на всем пространстве империи должен был возбудить этот скандал? Представим себе, что бы вышло, если бы подобное же случилось в одном из христианских государств в новейшее время? Как следовало бы поступить на месте Игнатия, чтобы избежать общественного волнения, подрывающего уважение к самому правительству, если бы факт преступления Варды и был несомненным, решать не беремся… Известно, что этот случай в значительной степени повел к тому, что император лишил Игнатия патриаршего места. Факт сам по себе не важен: мало ли патриархов в Византии было лишено кафедры — все примеры и пересчитать трудно. Но на этот раз низвержение патриарха было началом событий огромной важности. Патриарх проявил чрезмерную пастырскую ревность, а император захотел защитить честь самого правительства. Игнатий низложен… Но с этого–то и начинается история разделения Церквей, последствия которого исчислить ни один историк не в состоянии, потому что ни один историк не может сказать, что было бы, если бы отпадение Запада от Востока в религиозном отношении не произошло. Патриарх лишился своего патриаршего места. Без сомнения, событие печальное, в особенности когда известно, что низложенный не запятнал себя никаким явно злым деянием. Но что важнее, патриаршее место в Церкви или сама Церковь? Ответ может быть один, и ответ совершенно верный. Но хорошо ли сознавал эту простую истину патриарх Игнатий, принужденный оставить свое высокое положение? История дает ответ отрицательный. Рассказывают, что Игнатий, впрочем, после колебаний в пользу лучших намерений, наложил беспримерное запрещение на Византийскую Церковь; именно, Анастасий Библиотекарь говорит, что когда Игнатия низложили, то он связал Церковь, воспретив своей архипастырской властью совершать в ней без него священнодействия. [121] Если это свидетельство достоверно, то оно показывает, что Игнатий свои личные интересы ставил выше интересов Церкви, думал больше о своей чести, чем о спасении христианских душ. Его биограф Никита Пафлагонянин к этому еще прибавляет известие, что Игнатий решился претерпеть все мучения, лишь бы не сочли его добровольно отказавшимся от его патриаршего достоинства. [122] Конечно, рядом с такими фактами, в которых обнаруживалось, что пастырская ревность Игнатия не всегда отличалась осторожностью и благоразумием, можно находить в его деятельности и факты иного, лучшего качества. Так, в полной яркости открывается духовная высота Игнатия по случаю полученного им от императора Михаила приказания посвятить его мать Феодору И сестер его в монахини насильственно. [123] Для нас теперь неважно знать, почему император захотел учинить такой насильственный поступок по отношению к кровным своим родным; но нельзя не отметить того факта, что Игнатий, решительно отказавшись исполнить царскую волю, [124] тем самым заявил, что он до глубины души был проникнут сознанием своих пастырских обязанностей.

109

Известный греческий писатель Икономос сделал отзыв об Игнатии: Optimus monachus, non optimus patriarcha.

110

«Лучший монах — не есть лучший патриарх» (лат.).

111

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 489–496.

112

Hergenrother. Op. cit. Bd. I. S. 365.

113

Существует мнение, что Григорий Асвеста был изгнан Игнатием за то, что был поставлен на кафедру Мефодием неканоническим образом. См.: Россеіікин Ф. М. Указ. соч. С. 36.

114

Что Григорий не оставался низложенным епископом во времена патриарха Игнатия в Византии, это видно из того, что он посвящал Фотия в патриархи; а что его в те же времена не считали лишенным сана и в Риме, это тоже подтверждается точными данными (Hefele. Сопciliengeschichte. Bd. IV. S. 221).

115

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 512.

116

Ibid.

117

Ibid.

118

О. Герасим (Яред) проверил все известия греческих историков и писателей о преступлении Варды и пришел к такому выводу: «Итак, все передают это дело как молву, родившуюся по подозрению, и никто не выдает его за положительный факт». Указ. соч. С. 124. Примеч.

119

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 513.

120

Это произошло в 857 г. уже после устранения имп. Феодоры от власти.

121

Anastasii Bibliotecari Praefatio in Cone. VIII general; Mansi. Concilia… Т. XVI. Col. 3. Анастасий был современником событий, но жил в Риме.

122

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 513.

123

В монастырь Гастрин в сентябре 857 г.

124

Nicetas Paphlago. Col. 504–505.

Партия Игнатия и игнатиан отличалась и некоторыми другими чертами, свидетельствовавшими о родстве ее с теми прежними партиями, которые заявляли себя протестом против распоряжений и действий церковной власти. Партия Игнатия наследовала от времен патриарха Мефодия нерасположение к этому патриарху. [125] Образ действий Мефодия, круто поступавшего со студитами, по всей вероятности, нашел себе порицание в партии игнатиан, во главе которой стоял такой почитатель монахов, как Игнатий. По крайней мере, сам Игнатий считался среди кружков, ему враждебных, «хулителем» Мефодия, [126] а таким лицом мог быть Игнатий только потому, что он сошелся со студитами, [127] разделяя их воззрения и нерасположение к своему предшественнику. Правда, Анастасий Библиотекарь, бывший по своим симпатиям на стороне Игнатия, напротив, старается выставить этого патриарха почитателем Мефодиевой памяти, [128] но известия его по этому вопросу не могут быть точны и не соответствуют действительному положению партий в Византии. С другой стороны, нужно сознаться, у историка нет твердых фактов, которые бы доказывали, что партия Игнатия в отношении к патриарху Мефодию шла по стопам студитов патриаршества Мефодия; но зато историки не лишены возможности указать на один факт, хотя и косвенный, но остающийся не без значения в отношении к занимающему нас вопросу. Разумеем строгость, какую показывал Игнатий к Григорию Асвесте. Строгость эта будет для нас совершенно непонятна, если мы не сбудем основания для нее искать в том, что Григорий был тесно связан многими отношениями с Мефодием: Мефодий и Григорий Асвеста — оба были земляки, сиракузцы; очень вероятно, что Григорий был возведен в архиепископа Сиракузского именно Мефодием; [129] быть может, именно по желанию Мефодия проживал он не в своем кафедральном городе, а в восточной столице; наконец, сохранился панегирик, написанный Григорием в честь Мефодия. [130] Все это, взятое вместе, показывает, что Григорий был очень близок к Мефодию, а потому если Игнатий выказывает нерасположение к Григорию, то показывает его вследствие нерасположения к Мефодию. Других причин строгого отношения Игнатия к Григорию указать невозможно. Укажем еще черту, характеризующую игнатиан и сближающую их с теми прежними партиями в Византии, которые с известными промежутками выражали противодействие распоряжениям церковной патриаршей власти. Партии протеста в недавно прошедшие времена для достижения победы над противной партией любили обращаться за советом и содействием к римскому папе. Эти партии очень верили в авторитет римского епископа. Так было, как нами было указано, при патриархе Тарасии и еще более и решительнее при патриархе Никифоре. То же самое видим при патриархе Игнатии, когда его партия вступает в борьбу с противниками. Вот, например, с какими словами обращаются некоторые приверженные Игнатию духовные лица к папе Николаю от лица Игнатия (после собора 861 года): «Игнатий, тиранически преследуемый, испытавший много зол, и его товарищи по страданию, нашему господину, святейшему и блаженнейшему епископу, патриарху всех кафедр, наследнику князя–апостола, вселенскому папе Николаю, со всей его высокомудрой Церковью Римской, — спасение о Господе». Так начиналась апелляционная жалоба игнатиан к папе, а в заключение говорилось: «Ты, святейший господин, яви ко мне (Игнатию) любвеобильное милосердие и рцы с великим Павлом: есть ли кто изнемогающий, с кем бы я не изнемогал (2 Кор. 11, 29); вспомни о великих патриархах, твоих предшественниках: Фабиане, Юлии, Иннокентии, Льве, короче, о всех, кто боролся за истину против неправды, поревнуй им и явись мстителем за нас». [131] На соборе Константинопольском 869 года, где руководство делами принадлежало партии игнатиан, было сделано много уступок папскому престолу, и папа получал здесь от них очень ясные выражения признательности (о соборе этом речь будет после). В кругах игнатиан ходили рассказы о страшных снах, какие беспокоили будто врагов Игнатия; но важны не самые сны, а то, что в них, по рассказам игнатиан, является мстителем за Игнатия не кто другой, как апостол Петр, наместником которого, как известно, считал себя папа, Петр — «обладающий ключами неба и служащий камнем, на котором Христос Бог утвердил Церковь Свою». [132] Итак, связи партии игнатиан с папским престолом не подлежат сомнению. Есть еще одна черта, равно характеризующая византийские оппозиционные партии прежних времен и партию игнатиан: первые партии, по числу членов, были немногочисленны; также немногочисленна была и партия Игнатия. Апелляция на деятельность Константинопольского собора 861 года, где партия игнатиан потерпела поражение, представленная сторонниками Игнатия папе Николаю, подана лишь от имени 10 митрополитов и 15 епископов, [133] — число маленькое, если возьмем во внимание, что в Византийском государстве была не одна сотня архиереев. Собор 869 г., собранный для восстановления Игнатия на патриаршей кафедре, открылся буквально с десятком восточных епископов.

125

Кроме неодобрения политики Мефодия в отношении студитов, по–видимому, Игнатий отрицательно относился к кадровой политике патриарха, что показывает случай с Григорием Асвестой. Beck H. — G. Geschichte der orthodoxen Kirche im byzantinischen Reich. Gottingen, 1979. S. 96.

126

Противники Игнатия были убеждены: quod patriarcha Ignatius derogator esset Methodii et idcirco quasi parricida habendus. Anastasii. Op. cit. Col. 3.

127

Гергенрётер приписывает Игнатию честь примирения студитов с Церковью. Hergenrother. Op. cit. Bd. I. S. 354.

128

Anastasii. Op. cit. Col. 3.

129

См.: Россейкин Ф. М. Указ. соч. С. 28.

130

Hergenrother. Op. cit. Bd. I. S. 357–358.

131

Theognosti. Libellus ad Nicolaum papam. PG. T. 105. Col. 856, 861. Эта записка написана была игуменом Феогностом, жарким приверженцем Игнатия, тотчас после собора 861 года.

132

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 533.

133

Theognosti. Op. cit. Col. 856.

Обращаемся к характеристике противоположной партии Фотия и фотиан. Св. Фотий (правил Церковью дважды в 857–867 и 877–886 гг.) и его партия представляли во многом аналогичное явление с теми партиями большинства, или господствующими партиями, которые имели во главе патриархов Тарасия, Никифора и, наконец, Мефодия. Фотий занял византийскую патриаршую кафедру, вышедши из той же общественной среды, из какой вышли ранее Тарасий и Никифор. Он был светски воспитанным человеком и прямо от высоких государственных должностей перешел к должности патриаршей, подобно тому, как то же было с двумя вышеназванными патриархами. Он, Фотий, и его партия держались того примирительного образа действования в Церкви, какого ранее держались и Тарасий, и Никифор, и Мефодий. Не идти против течения, а управлять течением во имя благоденствия Церкви и государства — было стремление Фотия и фотиан. Фотий, вступая на патриаршую кафедру при тех обстоятельствах, при каких он взошел, одушевлен был желанием водворить спокойствие во взволнованном обществе и обуреваемой смутами Церкви. Он захотел принять в свои руки жезл патриарший только тогда, когда узнал, что низверженный патриарх дал формальное согласие избрать на место него другого патриарха. [134] * Правда, это свое решение, под влиянием некоторых из слишком рьяных сторонников, Игнатий вскоре изменил, но этого предвидеть было невозможно. [135] Он, Фотий, позволил посвятить себя только тогда, когда его избрание в патриархи прошло на Константинопольском соборе блистательным образом, когда лишь пятеро епископов подали отрицательные голоса, т. е. высказались против Фотия. [136] При таких условиях решается Фотий принять бремя управления Церковью Византийской. [137] Это было действительно бремя, потому что все и каждый ожидали от нового патриарха исполнения своих надежд. И все показывает, что Фотий в самом деле желал умиротворить всех, насколько это в силах был сделать один человек с недюжинным умом. Он не хотел ставить себя в какие–либо враждебные отношения к партии игнатиан. Чтобы успокоить ее, утешить и заставить забыть печали, он дал Игнатию письменное уверение, что он будет почитать бывшего патриарха, как отца. [138] Игнатиане впоследствии жаловались, что это была не больше как хитрость и лицемерие со стороны Фотия. Но говорить так — значит клеветать на знаменитого патриарха. Удостоверение, выданное Фотием Игнатию, это параграф его программы примирительной церковной политики. Если же скоро установились между Фотием и Игнатием натянутые отношения и даже более, — то в этом не виновен Фотий, так как игнатиане под влиянием честолюбивых стремлений сделали первый шаг к уничтожению мира между бывшим и новым патриархами: они собрали небольшой, но публичный собор в Константинополе и предали Фотия. [139] [140] Мог ли предвидеть подобный случай новый патриарх? В примирительном духе действовал Фотий и в отношении к светскому правительству, столь недовольному Игнатием. С императором Михаилом III, несмотря на его легкомыслие и дурные качества, Фотий все время находился в наилучших отношениях. Правда, не видно, чтобы новый патриарх обличал Михаила за дурную жизнь, который за беспорядочное поведение прозван был нелестным именем «Пьяного»; но если не обличал публично, во избежание скандала, то, как предполагают некоторые исследователи, действовал на него путем кротких внушений и, по–видимому, не без успеха. [141] С Вардой Фотий был и остался на дружеской ноге и, без сомнения, не лишал его причастия, несмотря на слухи, будь они верны или неверны, относительно зазорной связи Варды со вдовой–невесткой. Когда правительство, из ненависти к Игнатию, подняло гонения на Игнатия и его жарких приверженцев, то Фотий хотя и знал, что всякое заступничество за преследуемых будет принято неблагоприятно, однако же писал письма с просьбой смягчить строгости, но не считал делом благоразумным слишком настаивать на этом и становиться в неприязненные отношения к правительству. [142] К самому папе Николаю Фотий на первых порах хотел поставить себя так, чтобы римскому епископу не на что было жаловаться; он ясно давал знать папе, что всякая помощь со стороны Рима, направленная к упорядочению византийских церковных дел, будет принята с благодарностью, но и только. [143] Идея церковного братства, на началах независимости Церкви, была руководителем Фотия в сношениях с Римом. Мира и взаимного уважения, а не споров желал он. Вот программа миротворческой деятельности, какую начертал себе Фотий. И если эта программа лишь в малой части осуществилась, в этом виноват не Фотий, а стечение самых непредвиденных исторических обстоятельств. В том, что мы сказали о примирительных намерениях Фотия, нельзя не видеть, что этот патриарх желал управлять Церковью, руководясь правилами той церковной «икономии», которая некоторых прежних патриархов, именно Тарасия и Никифора, побуждала быть осторожными и снисходительными в церковной деятельности. И в других отношениях Фотий и его партия напоминали характерные черты прежних партий большинства. Фотий заметно сближается с этими последними. Он в защиту своего собственного посвящения прямо из мирян ссылается нередко на примеры Тарасия и Никифора. А что касается Мефодия, то этот в партии фотиан всегда ставился высоко и считался человеком образцовым. Фотий был явным и признательным почитателем памяти Мефодия; он готов был признать «отцеубийцею» того, кто непочтительно относился к имени и деятельности этого патриарха. [144] В этом случае с Фотием сходится и Григорий Асвеста, — можно сказать, душа партии фотиан. Этого Григория Фотий глубоко чтил и называл его, как и все фотиане, «великим Божиим человеком». [145] Почему Фотий так чтил Григория? На этот вопрос ответ может быть только такой: Григорий был искренним почитателем Мефодия и за свою привязанность к этому патриарху много пострадал от игнатиан. Это вело к тому, что фотиане прониклись глубоким уважением к Григорию Асвесте. Можно сказать, что фотиане жили преданиями, дошедшими до них от времен церковной деятельности Мефодия, а в чем они заключались, мы уже знаем. По своим отношениям к Мефодию партии игнатиан и фотиан сильно отличались одна от другой. Церковные партии, представляемые Тарасием и Никифором с их приверженцами, не любили льстить и угождать римским епископам. Эти партии стояли на стороне самостоятельности и независимости Византийской Церкви. Лишь партия меньшинства при них ждала какого–то «спасения» из Рима. То же было при Фотии. Фотий и фотиане холодно относились к папам, — они не заискивали перед римским первосвященником. Впрочем, это черта столь известная, что достаточно о ней лишь напомнить. В этом отношении какое громадное различие между игнатианами и фотианами! Не следует упускать из внимания и еще одну черту, отличающую фотиан от игнатиан. Фотий был человек замечательно образованный, а потому он горячо стоял за просвещение. Если сравним в этом отношении партии Игнатия и Фотия, то увидим, что разница между ними простиралась очень далеко. Игнатий часто оставался равнодушен к просвещению, частью даже преследовал его. Сторонник Игнатия Анастасий Библиотекарь не скрывает того, что Игнатий даже преследовал образование, прикрываясь побуждениями благочестивыми. [146] Стоя на такой точке зрения, игнатиане даже ставили в упрек Фотию его ученость. Этим они, с одной стороны, свидетельствовали о том духе, какой господствовал у них, а с другой, ясно показывали, как много фотиане в этом случае отличались от игнатиан. Никита Пафлагонянин писал о Фотии: «Он не знал и не желал знать, что кто хочет сделаться в этом веке мудрым, должен сделаться юродивым, чтобы быть мудрым; он утвердил свой ум на нетвердом основании, на мирской мудрости и надменном разуме, воспитанном не во Христе». «Его образование сделалось для него руководителем ко всякому нечестию и всему соблазнительному». [147] Много возникло известий относительно Фотия, в которых его ученость и образование рисуются в чертах крайне непривлекательных и которые сочинены лицами, враждебно расположенными к этому знаменитому патриарху. [148] Едва ли можно сомневаться, что разность точек зрения на пользу и важность образования служила к обострению вражды между двумя партиями — игнатиан и фотиан. [149] Наконец, кажется, следует сделать замечание и еще об одной черте, правда, не особенно важной, отличающей изучаемые нами партии. Игнатий находился в самых дружественных отношениях к византийским монахам, в частности к студитам; монахи, со своей стороны, платили благочестивому патриарху преданностью и готовностью ему служить. [150] Далеко не в таких отношениях к монахам был Фотий. Было бы слишком много сказать, что он неприязненно смотрел на монахов, но он, во всяком случае, не был почитателем современного ему монашества и думал о необходимости разных реформ в монашестве, а о реформах может помышлять тот, кто сознает в известном учреждении недостатки, требующие исправления и врачевания. [151] Монахи очень скоро поняли существенное различие Игнатия и Фотия в отношении к монашеству и отторглись от власти последнего, становясь на сторону первого. Это в особенности должно сказать о студитах — современниках Фотия — с их архимандритом Николаем. В среде студитов стали слышаться те же возражения против законности патриаршей власти Фотия, какие здесь же выставлялись некогда и против Тарасия и Никифора; студиты ставили в упрек Фотию то, что он возведен в сан епископский непосредственно из мирского звания. [152] Гергенрётер замечает, что во времена патриарха Фотия «среди студитов живы были традиции, перешедшие еще от времен Платона и Феодора. И не одни студиты стали в натянутые отношения к патриарху Фотию». [153] Мы сказали выше, что партия фотиан представляет собой возобновление, хотя и не совсем в чистом виде, тех партий, которые прежде составляли большинство, противодействовавшее меньшинству, под главенством Тарасия, Никифора и Мефодия. Одним из доказательств этого мнения служит то, что партия фотиан была всегда сильна и могуча по численности ее членов в сравнении с партией Игнатия. Как увидим впоследствии, Фотий без всякого усилия собирал многочисленные по количеству членов соборы в защиту своего дела, столь многочисленные, что они напоминали самые блестящие из Вселенских соборов.

134

Современник, Митрофан Смирнский, говорил: «Игнатий дал соизволение избрать (вместо него самого) патриарха для Церкви». См.: Metrophanis metropolitae epist. ad Manuelem // Mansi. Т. XVI. P. 416. Это — свидетельство ревностного приверженца Игнатия.

135

Об этом было замечено выше.

136

Mansi. Т. XVI. Р. 416.

137

Фотий вступил на патриарший престол не менее 30 лет от роду, как это требуют церковные каноны от кандидатов на епископскую кафедру. 2–е правило Неокесарийского собора и 14–е правило VI Вселенского собора требуют от рукоположенного в пресвитеры 30–летнего возраста. По законодательству Юстиниана, кандидат в епископы должен иметь 35 лет (Нов. № 123. Гл. 13) или 30 лет от роду (Нов. № 137. Гл. 2.) В Номоканоне Фотия приведены обе эти новеллы. Но по толкованию Феодора Вальсамона (XII в.), новелла № 137 уничтожает новеллу №123. Таким образом, для получения епископского сана достаточно 30 лет.

138

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 513.

139

Mansi. Т. XVI. Р. 416.

140

Приверженцы Игнатия во главе с Митрофаном, еп. Смирнским, собрались в церкви Св. Ирины. В ответ на это Фотий созвал собор в храме Свв. Апостолов и предал анафеме Игнатия.

141

Герасим (Яред), иером. Указ. соч. С. 131. Примеч.

142

Разумеем письма Фотия к Варде (Photius. Epistola. № 6. PG. Т. 102. Col. 634–625).

143

Письма Фотия к Николаю именно таковы. PG. Т. 102. Ер. 1–2.

144

Anastasii ВіЫ. Op. cit.; Mansi. XVI. 3.

145

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 512: .

146

Anastasii Bibl. Op. cit. Col. 6: quid patriarcha Ignatius ageret, si suo, tempore quaelibet haeresis per syllogismos philosophorum exorta patesceret, qui sellicet viros exterioris sapientiae repulisset (…что патриарх Игнатий действовал, если в то время открывалась какая–либо из ересей, исходя из философских силлогизмов, которые, конечно же, открывались мужами внешнего знания).

147

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 509.

148

Symeon Magister. Annales. Bonn. P. 671–673. Симеон жил в средине X в.

149

Автор «Правды Вселенской Церкви» так рассуждает по этому вопросу: «Как это часто случается, пастырская простота Игнатия, воспитанного в заточении, чуждалась всякой внешней учености,

и потому люди, приверженные к нему, ненавидели Фотия, главу и представителя всех ученых своего века, как весьма гибельного для Церкви по причине глубоких познаний. Только кесарь Варда начал опять подымать науки из долгого их забвения, которое могло внушать людям, весьма, впрочем, благочестивым, совершенное к ним охлаждение и даже недоверие к сословию ученых, а наоборот, людям, посвятившим себя наукам, взаимное недоброжелательство к пренебрегающим оными». С. 256–257.

150

Например, Феогност не побоялся написать апелляционную записку к папе по делу Игнатия после его низвержения.

151

Под руководством Фотия составлены правила собора 861 года, имевшие целью, между прочим, исправление монашеской жизни его времени. См.: Герасим (Яред), иером. Указ. соч. С. 136–137.

152

Фотий занимал придворные должности протасикрита ( = ) и протоспафария , являясь также первенствующим в синклите.

153

Hergenrother. Op. cit. Bd. I. S. 393–396.

Так можно представлять себе характерные черты двух известных в истории IX в. партий — игнатиан и фотиан.

Обращаемся к изучению замечательнейших Константинопольских соборов того же IX в., служащих показателями тех степеней развития, каких достигала в то или другое время каждая их указанных церковных византийских партий.

I. Собор Перво–второй, или Двукратный (861 г.) [154]

Собор Константинопольский 861 г., происходивший в константинопольской церкви Свв. Апостолов, служит выражением того значения, каким пользовался Фотий в свое время, и того могущества, каким обладала партия фотиан.

154

Почему этот собор называется Перво–вторым, или Двукратным? Нужно думать, что это наименование составлено по образу названия одного из прежних соборов, который известен как «Пято–шестой». Древние, однако, не ясно понимали, по какой именно причине собор 861 года получил вышеуказанное название. Так, толкователь церковных правил Зонара говорит: «Читающих это надписание (двукратный) приводит в недоумение, почему настоящий собор, будучи одним, называется двукратным? Рассказывают, что когда собор собрался в храме Свв. Апостолов и православные вступили в рассуждения с инославными (!), то первые оказались более сильными и хотели предать письмени то, о чем было рассуждаемо; но еретики не допустили написать решения, дабы не показаться побежденными и отринутыми от общения с верными, почему произвели такой беспорядок и возмущение, что даже обнажили мечи и совершили убийство. Так и кончилось это первое собрание, не получив видимого завершения. Затем, через несколько времени опять состоялось второе собрание в том же храме, и снова начались рассуждения о тех же предметах; тогда–то и написано было то, что говорено было относительно догматов. Вот почему, говорят, настоящий собор и поименован двукратным». То же мнение повторяет Вальсамон (Правила Поместных соборов с толкованиями, М., 1878. С. 1688–1689. Общ. люб. дух. просвещ.). Но ничего такого из истории собора 861 года неизвестно, поэтому рассуждения Зонары и Вальсамона нужно признать неосновательными. Очевидно, эти писатели смешали обстоятельства деятельности собора 861 года с обстоятельствами, при каких происходил седьмой Вселенский собор (что Зонара говорит о соборе Двукратном, то было, действительно, с сейчас названным собором). Ученый канонист Гефеле думает, что собор назван так потому, что он делился на два отдела: один был посвящен рассуждениям об Игнатии, а другой об иконоборцах, почему деяния этого собора, посланные в Рим, заключены были в двух разных томах (Hefele. Op. cit. IV. S. 230, 233–234). Но объяснение это трудно принять потому, что отделы деятельности собора не могут составлять собою отдельных соборов, что выражается наименованием «Перво–второй». Вероятнее объяснение Гергенрётера, который полагает, что так как прежде 861 года был другой собор в Константинополе в 858 году, тоже в храме Свв. Апостолов, для рассуждения о действиях Игнатия, который, лишившись кафедры, стал противодействовать новому патриарху — Фотию, то дальнейший собор (861 г.) и стали рассматривать как вторичный собор по одному и тому же делу, а отсюда возникло и самое название его: Перво–второй, или Двукратный (Hergenrother. Op. cit. Bd. I. S. 438).

К сожалению, актов этого собора не сохранилось; [155] они уничтожены были, когда у кормила церковной власти появились на некоторое время снова игнатиане, постаравшиеся о том, чтобы сгладить следы бывшего торжества противоположной партии. [156]

Ввиду этого историю собора 861 г. приходится восстанавливать на основании второстепенных документов. Но и здесь историка ожидает разочарование. Главнейшие документы, помогающие разъяснению истории собора, написаны явными врагами Фотия, которые не в состоянии были рассказать ход соборных Дел беспристрастно. Говорим о биографии Игнатия, составленной Никитой Пафлагонянином, и записке Феогноста. Авторы этих творений уже нам известны: имена их встречались на предыдущих страницах. По известиям Никиты и Феогноста невозможно начертать полный образ деятельности собора 861 года, а можно обозначить лишь некоторые контуры, которые дают понятие об общем ходе соборной деятельности.

155

Некоторые фрагменты актов собора в храме Свв. Апостолов сохранились, см: Dvornik F. The Photian Schism. History and Legend. Cambridge, 1948. P. 39ff.; Beck H. — G. Op. cit. S. 98ff.

156

Эти акты были сожжены на Константинопольском соборе в 869 году, где с церковной стороны руководителями были игнатиане.

Целью собора было, с одной стороны, доказать авторитет и значение партии фотиан, так как против церковного авторитета и значения этой партии стали вооружаться игнатиане, лишившиеся власти и старались смущать Церковь, а с другой — ввести в границы и усмирить игнатианскую партию.

Все благоприятствовало тому, чтобы выполнить эти задачи с должным успехом. Император Михаил III, несмотря на то, что мало входил в дела правительственные, заинтересован был поднятием авторитета Фотия, ибо он сильно был недоволен прежним патриархом Игнатием; кесарь Варда — правая рука Михаила, будучи человеком просвещенным, высоко ставил ученого Фотия и готов был сделать все для возвеличения нового патриарха; епископы Византийского государства были в большинстве на стороне Фотия и съехались на собор в количестве 318 отцов (число, равное числу отцов первого Никейского собора, — число, нужно полагать, случайное, а не рассчитанное на эффект, как утверждают католические писатели вслед за папой Николаем); в заседаниях собора приняли участие два легата папы Николая епископы Родоальд Портский и Захария Ананьиский, [157] которые приняли на соборе открыто сторону Фотия, чем и разгневали римского первосвященника. [158] [159] Кроме многих иерархов, на соборе присутствовали как император Михаил, так и кесарь Варда с высшими государственными сановниками, что придает этому собору особенный внешний блеск.

157

Эти легаты были посланы Николаем I в Константинополь еще в 860 г., в ответ на посольство в Рим, организованное Фотием для того, чтобы папа признал его законным патриархом. См.: Россеіікин Ф. М. Указ. соч.; Beck H. — G. Op. cit. S. 99.

158

Папа Николай впоследствии утверждал, что будто его послы потому склонились на сторону Фотия и действовали против Игнатия, что были устранены и притеснены властями в Византии (Nicolai epist. ad Photium // Mansi. Т. XV. P. 177). А Феогност, сторонник Игнатия, утверждает, что легаты были задарены Фотием и изменили правому делу, т. е. действовали в пользу Фотия (Theognosti Libellus Ignatii ad Nicolaum papam. T. 105. Col. 860). Но, очевидно, это клевета неудовлетворенных людей. Папа, благодаря смутам в Византии, надеялся получить расширение своей патриаршей юрисдикции (Hefele. Op. cit. Bd. IV. S. 230),** и когда обманулся в этом, начал рассказывать, что будто легаты его действовали не так, как должно, вследствие тирании в Византии. А что касается Феогноста, то его недовольство легатами понятно и без объяснения. Игнатиане надеялись, что легаты будут на стороне Игнатия, но ошиблись в расчетах.

159

Вопрос о юрисдикции Константинополя или Рима над иллирийскими провинциями возник еще до собора 861 г. См.: Лебедев А. П. История разделения Церквей в IX, X и XI веках. СПб., 1999. С. 40–41.

Собор открылся в мае 861 года. На открытие его прибыл император с блестящей свитой. Весь город пришел в движение; улицы наполнились любопытными; [160] вероятно, многие хотели посмотреть на шествие отставленного патриарха на собор. При каких более частных подробностях произошло открытие собора, неизвестно. Но, по всей вероятности, дело происходило так же, как и на других соборах, т. е. читались различные документы, имеющие отношение к созванию самого собора; может быть, говорились речи от лица императора и кем–либо из первенствующих епископов. По–видимому, на первом же заседании собора определено было призвать сюда отставленного патриарха Игнатия, без сомнения, для того, чтобы доказать его виновность в порождении смут в Византийской Церкви. С целью пригласить патриарха Игнатия на собор были отправлены к нему препозит [161] Ваанис и несколько низших чиновников. Игнатий сначала отказывался прибыть на собор под тем предлогом, что он требует над собой суда папского; но его заявлению не было придано значения. Вторично потребованный на собор, Игнатий наконец решается идти. Но прежде чем отправиться, он захотел узнать, в каком одеянии он должен прийти на собор, в епископском ли облачении или в монашеской одежде, т. е. как судимый еще или уже осужденный. Но приглашавшие его лица не могли разрешить вопрос. [162] Дальнейшие действия происходят уже на другой день, когда приглашавшие (в третий раз) Игнатия на собор объявили ему от лица папских легатов, что он может прийти на собор в таком одеянии, какое он сам найдет наиболее приличным. Пользуясь этим позволением, Игнатий пошел на собор в полном патриаршем облачении в сопровождении некоторых епископов, священников и толпы народа. Но на дороге, близ церкви Григория Богослова, где среди улицы был поставлен крест на мраморном столбе, Игнатия встретил патриций Иоанн Кокс и от лица императора объявил ему, чтобы он пришел на собор в простом монашеском одеянии. Игнатий переоделся и в сопровождении Кокса отправился на собор; свита Игнатия принуждена была покинуть его. При вступлении Игнатия в заседание собора несколько духовных лиц и один мирянин, которые доселе показывали себя приверженцами Игнатия, осыпали его упреками за то, что он, будучи отставлен от своей должности, однако же, осмелился надеть на себя епископское облачение. Наконец Игнатий в худой монашеской одежде предстал на соборе. [163] Лишь только император Михаил увидал Игнатия, как осыпал его бранью, — так, по крайней мере, утверждают игнатианские описатели собора. [164] На эту брань Игнатий будто бы смело заметил, что ругательства все–таки легче перенести, чем мучения, указывая этим на те суровые меры, какие правительство принимало против Игнатия после его низложения. Император приказал ему сесть на простую деревянную скамью. Затем после некоторых переговоров Игнатию было дано право обратиться с несколькими словами к папским легатам. Игнатий спросил легатов: с какой целью они прибыли и заседают на соборе? Получив в ответ, что они прибыли для исследования его дела и будут поступать сообразно с церковными правилами, Игнатий заметил им: «Если так, то прежде всего вам следует удалить отсюда прелюбодея (т. е. Фотия, который назван прелюбодеем в том смысле, что он сделался пастырем Церкви при жизни своего предшественника. — А. Л.); а если вы этого не сделаете, то вас нельзя считать действительными судьями». Легаты будто ничего Н« нашли ответить на это, а только указали на императора и сказали: «На это пусть будет воля государя». [165] [166] Затем, по рассказу описателей истории собора, некоторые митрополиты осмелились было потребовать на соборе, чтобы Игнатий был снова утвержден на патриаршей кафедре. Но на это им было замечено со стороны сановников, присутствовавших на соборе: «Зачем же они согласились на низложение Игнатия?» Митрополиты дали ответ уклончивый. После этого, по словам рассказчиков, сановники неоднократно обращались к Игнатию с требованием, чтобы он заявил о своем отречении от патриаршей кафедры; [167] но трудно представить, для какой цели могло бы служить такое отречение, когда фактически он уже не был патриархом четыре года, да и притом, как было замечено нами прежде, Игнатий в свое время дал согласие на избрание нового патриарха, следовательно, перестал считать себя действительным патриархом. Судя по известиям наших документов, происходит некоторый перерыв в заседаниях собора, и они возобновляются только через несколько дней. Следующее заседание собора открывается тем, что решено было снова пригласить Игнатия на собор. Представляется не совсем понятным или, лучше сказать, не выясненным в источниках, зачем именно приглашался Игнатий на собор? Не желали ли от Игнатия того, чтобы он сам осудил свое поведение после лишения кафедры, которое выражалось в противодействии управлению Церковью Фотием, что, конечно, грозило расколом. Во всяком случае, на соборе никаким образом не мог быть поставлен вопрос: быть ли патриархом Фотию или восстановить в патриаршем достоинстве Игнатия? Но продолжаем рассказ, руководясь нашими бедными источниками. На новое требование явиться на собор Игнатий ответил отказом, потому что собор и легаты, по его словам, не соблюдают церковных правил, ибо легаты не только не прервали общения с узурпатором, т. е. Фотием, но ели–пили с ним и даже во время дороги в Константинополь принимали от него подарки; таких подкупных судей, заметил Игнатий, он не признает, он будет апеллировать к папе и только его суду он готов подчиниться. Окружавшие Игнатия духовные лица, ему преданные, рассуждали в том же духе; здесь для ободрения Игнатия припоминалась деятельность папы Иннокентия I в защиту Златоуста, без суда низложенного с кафедры, а также припоминалось правило 4–е Сардикийского собора, которым требовалось, чтобы не считалась вакантной та кафедра, епископ которой апеллирует к папе, прежде чем рассмотрено его, епископа, дело в Риме. [168] Впрочем, Игнатий не решился отвечать отказом на дальнейшее приглашение прибыть на собор. Он только счел долгом сделать то замечание, что отцы собора не знают правил церковных, ибо епископа должно приглашать на собор при посредстве тоже двух епископов, а за ним прислали одного иподиакона, а другого просто мирянина. Когда он узнал при этом, что против него хотят выставить свидетелей, которые готовы клятвенно заверить, что он, Игнатий, незаконным образом избран и посвящен, то он стал говорить: «Какие это свидетели? Кто им поверит? Какое правило повелевает, чтобы царь создавал свидетелей? Если я не епископ, то и Михаил не царь; нет здесь (в столице. — A. Л.) и действительно епископов, и сам Фотий не епископ (при чем тут Фотий, которого Игнатий не посвящал — непонятно. —А. Л.)». К этому Игнатий еще прибавил будто, что Фотий не только не пастырь, но даже и находится вне общения с Церковью. В поставлении Фотия в патриархи он находил тот важный недостаток, что Фотий сделался епископом прямо из мирян. [169] Без сомнения, все эти порицания на собор, епископов, императора Игнатий мог высказывать не на самом соборе, где не потерпели бы таких оскорблений, а перед теми лицами, которые являлись от собора приглашать Игнатия сюда, а также перед людьми, составлявшими его свиту. Когда прибыл Игнатий на собор, то, по рассказу описателей собора, его опять заставляли дать отречение от патриаршей кафедры [170] (что, впрочем, как мы сказали выше, едва ли могло иметь какое–либо значение и смысл). Между этим соборным заседанием, действительная деятельность которого остается неопределенной вследствие односторонности показаний источников, и дальнейшим заседанием проходит десять дней. Затем наступает последнее заседание по делу Игнатия. Он вызван на собор, и против него представлено семьдесят два свидетеля. Такое число свидетелей в основе своей имело некоторые канонические основания. [171] Свидетели принадлежали к лицам разных сословий; между ними были люди и низшего сословия — ремесленники, торговцы рыбой и т. д., но были и сенаторы, и придворные лица. Во главе свидетелей из высшего сословия были патрикии Лев Критик и Феодотакий. Все эти свидетели клялись и подтверждали свою клятву подписью, что Игнатий противоканоническим образом возведен в патриархи. [172] Смысл этого обвинения был тот, что Игнатий возведен в патриархи волей императрицы Феодоры без участия собора, которому, по правилам, принадлежит право избрания епископов. [173] На основании показаний этих свидетелей к Игнатию приложено было 30–е правило апостольское, по которому епископ, мирской властью введенный в обладание Церковью, отставляется и отлучается. [174] Подробности неизвестны. Игнатий после этого был объявлен осужденным и лишенным патриаршего достоинства. По известиям наших источников, на самом же соборе будто произошел акт расстрижения Игнатия. На Игнатия будто бы надеты были разорванные и грязные архиерейские одежды с включением омофора; затем один иподиакон по имени Прокопий снял с него архиерейское одеяние и потом воскликнул: «’!» [175] Папские легаты Родоальд и Захария и члены собора будто бы повторили это слово. [176] Так произошло осуждение Игнатия по рассказу игнатианских описателей. [177]

160

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 517. к Препозит — в IX–XI вв. — почетный титул евнуха, ведавшего церемониями царских приемов. Развился из придворной должности в ранней Византии «начальника священной спальни» (praepositus sacricubiculi).

161

Препозит — в IX–XI вв. — почетный титул евнуха, ведавшего церемониями царских приемов. Развился из придворной должности в ранней Византии «начальника священной спальни» (praepositus sacricubiculi).

162

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 517.

163

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 517; Theognosti. Op. cit. Col. 857.

164

Ibid. Поступок, впрочем, сообразный с характером Михаила.

165

Ibid. Странно выходит, что фотиане, по смыслу описателей собора, все молчат, как будто бы они и рта не могут открыть в свою защиту. Очевидно, описатели старались стушевать деятельность фотианской партии на соборе.

166

Есть мнение, что легаты играли второстепенную роль на соборе 861 г., т. к. они не допускались до производства следствия по поводу Игнатия и содержались ДО собора под строгим надзором. См.: Успенскиіі Ф. И. История Византийской империи. М., 1997. Т. II. С. 61.

167

Theognosti. Op. cit. Col. 857, 860.

168

Theognosti. Op. cit. Col. 860.

169

В декабре 858 г. Фотий за 4 дня до избрания был пострижен в монахи и возведен в сан. См.: Beck H. — G. Op. cit. S. 98.

170

Theognosti. Op. cit. Col. 860–861.

171

По изысканиям Гергенрётера, как на Востоке, так и на Западе иногда практиковался обычай, по которому на суде против епископа считалось необходимым иметь до 72 свидетелей. Hergenrother. Op. cit. Bd. I. S. 426.

172

Что в самом деле против Игнатия выставлено было 72 свидетеля из мирского звания, в этом едва ли можно сомневаться, так как некоторые из этих свидетелей позднее, на соборе 869 г., должны были принести публичное покаяние в содеянном ими поступке.

173

Нужно сказать, что, действительно, даже приверженцы Игнатия, говоря о поставлении его в патриархи, с особенным ударением указывают на волю императрицы Феодоры и совет инока Иоанникия (См.: Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 501).

174

Сомнительно, чтоб собор воспользовался этим правилом против Игнатия; правило мало относилось к делу. Вообще, видно, что обвинение предъявлено было против Игнатия светскою властью, и свидетели тоже, очевидно, выставлены правительством. Вероятно, само же правительство для водворения мира в государстве потребовало от собора осуждения Игнатия, что и сделано собором ввиду настойчивых требований светской власти, — исключительно во имя общественного блага.

175

(греч.) «недостоин».

176

Обычай расстрижения существовал в Византии; но на этот раз происходил ли он так торжественно, очень сомнительно.

177

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 517, 520. — Мы извлекли из сказаний Феогноста и Никиты черты, рисующие деятельность собора, но отнюдь нельзя ручаться, что это действительные черты собора. Дело происходило, может быть, так, но не совсем так. Акты собора 861 года отправлены были правительством к папе Николаю (Не–fele. Op. cit. Bd. IV. S. 234), но они были бы обвинительным актом против Фотия и Византийской Церкви, если бы в них заключалось то же, что у Феогноста и Никиты.

В начале IX века, как известно, снова было началось иконоборческое движение; встречаем в это время несколько императоров, заявивших себя иконоборчеством, как, например, Лев Армянин, Феофил, а также несколько патриархов Константинопольских, которые высказали большое сочувствие иконоборческим императорам, как, например, Феодот Касситера, Антоний, Иоанн VII. Вследствие этого и после восстановления иконопочитания при св. Феодоре (842 г.) [178] в Византийской Церкви находились люди, приверженные иконоборчеству. С остатками иконоборчества пришлось вести борьбу собору 861 г.; [179] но в чем заключалась деятельность собора в этом случае, ничего неизвестно.

178

Теперь принята другая дата восстановления иконопочитания — 11 марта 843 г. См.: Васильев А. А. История Византии. СПб., 1998. Т. I. С. 383–384.

179

Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 516; Hergenrother. Op. cit. Bd. I. S. 428.

Достойно сожаления, что акты собора 861 года не сохранились до нас. [180]

Этим собором составлено было 17 правил, которые имеют каноническо–руководственное значение в греческой и нашей Церкви. Сделаем краткий обзор более замечательных из этих правил. [181] Они могут служить к пополнению наших скудных сведений о соборе 861 года, так как большая часть их вызвана была обстоятельствами борьбы двух церковных партий — игнатиан и фотиан. Большинство правил имеет в виду благоустройство монастырей и монашеской жизни. Это объясняется тем, что монастыри и монашеская жизнь в Византийской Церкви во время слабого правления ею Игнатия расшатались и заявляли себя бросающимися в глаза недостатками, что, впрочем, началось еще ранее патриаршества Игнатия. Ввиду этого Фотий, по суждению о. Герасима, «старался ограничить слишком большое влияние монашества, очистить это сословие от злоупотреблений, вкравшихся в его быт, и, таким образом, поставить монастырскую жизнь на высоте, соответствующей понятиям православных о монашестве и его значении». [182] Действительно, правила, составленные на соборе 861 года, без сомнения, под особым влиянием Фотия, заключают немало жалоб на упадок и беспорядки монашеской жизни и ставят целью врачевать их. В правилах говорится, что «столь высокое дело, как монашество, оказывалось в пренебрежении» (пр. 1); указывается, что «некоторые принимают на себя наружный образ монашеской жизни не с тем, чтобы в чистоте служить Богу, но для того, чтобы видимой чистотой и безукоризненностью стяжать себе славу людей благочестивых и через то прибресть беспрепятственное удовольствие своим пожеланиям» (пр. 2); замечается, что среди монахов появилось много таких, которые не сидят на одном месте, а любят бродяжничать. «Много путей изобрел лукавый, — написано в 4–м пр., — чтобы нанести как можно более поношения монашескому образу, много в этом ему помогло время предыдущей ереси (иконоборчества), потому что угнетаемые ересью монахи оставляли свои обители и переселялись в другие, а некоторые и в жилища мирских людей. Но что делали тогда монашествующие ради благочестия, то, перешедши в безрассудный обычай, являет их достойными посмеяния; потому что еще и теперь некоторые из них уходят из своих монастырей и, подобно неудержимому потоку, переселяясь и переливаясь то туда, то сюда, лишают обители благообразия, вносят в них большой беспорядок, расстраивают и разрушают благолепие послушания». Правилами в числе недостатков, требующих исправления, указывается слишком большое, но своекорыстное тяготение некоторых епископов к устроению новых монастырей. Так в правиле 7–м говорится: «Видим, что многие епископии (т. е. епископские подворья с их финансовой и хозяйственной частью. — А. Л.) приходят в упадок и подвергаются опасности совершенного запустения, оттого что предстоятели их свои заботы и попечения обращают вместо старых на созидание новых монастырей и, ухищряясь на подрыв епископий доходы с этих монастырей присваивать себе, заботятся об умножении последних». Собор принимает надлежащие меры против указанных беспорядков. Между правилами, касающимися монашеской жизни, особенно обращает на себя внимание 4–е правило. Им, как мы видели, запрещается монахам менять по своему произволу местопребывание. Быть может, этим правилом собор хотел предотвратить на будущее время путешествие в Рим тех из монахов, которые, будучи сторонниками Игнатия, отправлялись к римскому епископу для жалоб на Фотия. Путешествия такого рода несомненно случались. [183] На подобных монахов, по–видимому, намекается и в одном письме Фотия, где говорится о людях, которые «под предлогом богомолия» отправляются в Рим, доходят до самого папы, но имеют «злобные намерения». [184] Но еще более имеют значения для уяснения борьбы партий фотиан с игнатианами правила 13, 14 и 15. Они направляются против «безумия раскольников» . В правиле 13–м говорится: «Посеяв в Церкви Христовой семена еретических плевел и видя, что они с корнем посекаются мечом Духа, лукавый вступил на иной путь козней и покушается рассекать тело Христово при посредстве безумия раскольников». Ясное дело, что собор при этом имеет в виду тех лиц духовных, которые не хотели признавать Фотия патриархом. Собор определяет те наказания, которым будут подвергнуты пресвитеры, епископы, митрополиты, повинные в схизматических стремлениях, не признающие и не поминающие за богослужением своих духовных начальников. Что назначение этих правил именно таково, как мы сейчас указали, видно из того же письма Фотия, на которое мы сейчас ссылались.

180

Никита Пафлагонянин рассказывает: когда Фотий в первый раз лишен был патриаршества, то император Василий приказал отобрать у него книги, которыми и было наполнено семь мешков. В числе рукописей, между прочим, находились акты против Игнатия (861 г.) со следующими иллюстрациями, которые будто бы были сделаны Григорием Асвестою. На первой картине (карикатуре) Игнатий изображен был влачимым и ударяемым, а над ним надпись: «диавол». На второй он же представлен заплевываемым в лицо, а надпись гласила: «начало греха». На третьей он является низверженным с престола, а в надписи значилось: «сын погибели». Четвертая изображала его в узах и изгоняемым, а в надписи олова: «корыстолюбие Симона Волхва». Пятая изображала его с железным ошейником, а надпись гласила: «превознесшийся над Богом». На шестой представлено его осуждение, а надпись была такая: «мерзость запустения». Седьмая, изображавшая обезглавленного Игнатия, имела надпись: «антихрист» (Nicetas Paphlago. Op. cit. Col. 540–541). Возникает вопрос: действительно ли Никита говорит правду или же услаждает себя и своих читателей вымыслами своей фантазии? Допустить мысль, что подобные карикатуры нарисованы были Асвестою, этим «Божиим человеком», как его называл Фотий, невозможно. Но, кажется, возможно допустить другое, именно, что какой–нибудь любитель живописи поусердствовал написать карикатуры на Игнатия и преподнес свое изделие Фотию, желая сделать ему приятное. И Фотий мог принять подарок не в меру усердного, но, быть может, искреннего своего почитателя. Должно помнить, что византийская миниатюра с церковным характером получила свое начало во времена иконоборчества и нередко, имея в виду осмеять иконоборцев, избирала их сюжетом для своих карикатурных изображений. Для той же цели могла послужить миниатюра и в руках какого–нибудь ревностного живописца фотианской партии.

181

Правила эти изданы в греческом и славянском тексте Обществом любителей духовного просвещения («Правила с толкованиями»); в славянском тексте Иоанном, еп. Смоленским («Курс законоведения»); в одном русском переводе Казанской академии («Деяния девяти помести, соборов»).

182

Герасим (Яред), иером. Указ. соч. С. 137.

183

Hergenrother. Op. cit. Bd. I. S. 396.

184

Photii epist. ad Nicol. papam. PG. T. 102. Col. 617.