История крепостного мальчика
Шрифт:
– Императрица я, - говорит Митька.
– Что?
– заревел генерал.
– "Императрица", паршивец? Вот я тебе дам "императрицу"!
Понял Митька, что прошла у генерала блажь, вылез из-под одеяла - и бежать! Да запутался в юбках.
Схватил его барин и давай лупить. Бьет и приговаривает:
– Вот я тебе покажу "императрицу"! Мужик, а бабой прикидываешься! Имя монаршее позоришь!
Еле вырвался Митька.
А вечером Митьку опять позвали в господский дом. И снова он был за Екатерину Великую. Когда отвел генерал
На следующий день Митька ждал, что генерал позовет. Однако за Митькой никто не прибегал. Ни в этот день, ни на другой, ни в третий... Видать, прошла барская блажь.
"АТЬ, ДВА, ЛЕВОЙ, ПРАВОЙ!"
В третий раз генерал вспомнил про Митьку к концу лета.
– Ты на войне был?
– спросил барин.
– Был, - ответил Митька.
– Медаль получил?
– Получил.
– Так приходи завтра, да по всей форме! Посмотрим, какой из тебя солдат.
Пришел Митька, и начались с этого дня учения. Является Митька с самого утра. Генерал уже одет - в мундире, при погонах и шпаге. Ждет. Выходят генерал и Митька во двор, начинаются учения.
– Смирно!
– кричит генерал.
– Так, - говорит генерал, - верно.
Потом подает команду: "Направо, шагом марш!" Дойдет Митька до конца двора - генерал кричит: "Кругом!" Поворачивается Митька. И так до самого обеда ходит Митька по двору от одного угла до другого. А генерал идет рядом: "Выше ногу, шире шаг! Ать, два, левой, правой! Ать, два, ать, два!"
А после обеда другие учения.
– Ложись!
– кричит генерал.
Митька ложится.
– Встать!
Митька встает.
– На пузе ползи!
Митька ползет. И так до самого вечера.
Намучается Митька за целый день - сил нет. А с утра все снова. Через неделю Митька все команды выучил. Тогда генерал приказал собрать деревенских ребят. И теперь они с Митькой оба стали вести учения. Поначалу ребятам нравилось. С самого утра Митька их строил. Потом выходил генерал. Митька кричал "смирно" и докладывал:
– Ваша светлость, рота к учению построена.
– Вольно!
– говорил генерал.
И начинались занятия. Да только вскоре ребятам все надоело, не все стали являться.
Заметил генерал - перекличку приказал делать. А для неисправных в курятнике устроил гауптвахту. Да только ребятам на гауптвахте нравилось больше, чем животами тереть господский двор. Там и отсиживались.
Тогда отменил генерал гауптвахту и всыпал непослушным розог.
А вскоре и ребят показалось генералу мало. Приказал он, чтобы собирались взрослые мужики. И вот с самого утра толпится на барском дворе человек до тридцати мужиков. Строит их барин по росту, и начинаются учения.
– Ать, два! Ать, два! Левой, левой!
– снова командует генерал.
Дело как раз летом было. На поле стоят неубранные хлеба, зерно осыпается. А мужики от одного конца до другого господский
Мужики - на Митьку: "Все из-за тебя, из-за твоей медали!" Возненавидели мужики Митьку.
А тут генерал стал поговаривать, что пора и в лагеря ехать и там учинить настоящие маневры. Разбить мужиков на две группы и устроить войну.
Видит Митька - дело плохо, не простят мужики ему этой затеи, и сказал как-то барину:
– Ваша светлость, а как же на войне без пушек быть?
Посмотрел генерал на Митьку, сказал:
– Правильно. Отпишу-ка я письмо самому любимцу императрицы, светлейшему князю Потемкину. Он меня помнит - пришлет.
Написал, а ответ никак не приходит. Пока его ждали, генерал и забыл про военные учения. И опять стало спокойно.
КОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО
Прошел год. Мало что изменилось за это время в жизни Митьки Мышкина, повзрослел разве что на год. Зато прежние его господа, помещики Воротынские, совсем разорились. Усадьбу продали, сами в Москву уехали. А кривого Савву и Маланью продали за долги князю Юсуповскому. Стал теперь Савва от князя в Питер и Чудово на базар ездить.
И вот как-то захватил Савва в Чудово с собой Митьку. И здесь, в скотном ряду, повстречали они тетку Агафью.
– Митька!
– закричала она.
– Соколик ты мой, Митька! Да, никак, ты? Она обхватила мальчика и крепко прижала к себе.
– А мы-то...
– Знаю, тетка Агафья, - говорит Митька, - помершим считали.
– Считали, считали, соколик!
Тетка Агафья водила Митьку по базару, купила ему пряник, вздыхала и все слезу рукавом смахивала.
– Да чего ты, тетка Агафья!
– успокаивал ее Митька.
– Ох, как вспомню, как вспомню!.. Так ты ничего, при родителях, значит?
– Да, тетка Агафья.
– Дашу-то помнишь?
– Помню.
– А Федора?
– Помню, тетка Агафья.
– Так засудили Федора - ушел на каторгу.
– Как - засудили?
– вырвалось у Митьки.
– Ой, не говори, соколик! Немца-то порешил немой, а дом поджег. Сам признался. А девка Палашка - типун ей на язык - потом все на тебя наговаривала.
– Тетка Агафья, - вдруг сказал Митька, - не дядя Федор, я немца поджег.
– Да что ты! Да бог с тобой, соколик!
– замахала руками тетка Агафья.
– Я, - повторил Митька.
Ни единого слова не обронил Митька обратной дорогой. Сидел ястребом. За эти годы Митька почти что и забыл про графский дом. Прошло, как сон. И было ли это? Может, и не было.
Дотемна просидел в тот день Митька над обрывом реки. Уставился на воду, смотрел в одну точку. Смотрел - и вставала перед ним та далекая новогодняя ночь. Дым, люди, языки пламени и немец. Бегает немец из угла в угол, бьется в закрытую дверь. А на крылечке стоит Федор, большой, широкоплечий, с дубиной в руке.