История Кубанского казачьего войска

Щербина Федор Андреевич

Как только уехали французы, казаки стали волноваться еще больше; начались приезды в Есауловскую станицу единомышленников из Кобылянской и Нижне-Чирской станиц; брожение все усиливалось. Очевидно, в таинственных посетителях если не сам сотник Чаусов, то те лица, которые снимали с него допрос, видели французских эмиссаров, сеявших семена великой французской революции по казачьим станицам. С выездом французов участил свои приезды из Кобылянской в Есауловскую станицу чиновник Самохин, волновавший казаков, а из Нижне-Чирской станицы наезжал сотник Рубцов, пользовавшийся особым уважением у казаков. Рубцов продавал хлеб 8 февраля 1794 года в Царицыне и оттуда привез хорунжему Чуденцову от знакомого его, сержанта Петра Лебедева, письмо. Сержант извещал, что указа о выселении казаков на Кубань нет, и советовал упорно сопротивляться. Копии с этого письма были отправлены из Нижне-Чирской в Кобылянскую и Есауловскую станицы.

Узнавши о движении регулярных войск на Саратов, казаки волнующихся станиц решили соединиться, вооружась поголовно, и предварительно спросить у регулярных командиров, куда войска следуют.

Если выяснится, что они направляются действительно в Саратов, то отпустить им потребное количество фуража и провианта; если же окажется, что войска посланы против казаков, то вступить с ними в борьбу. В случае если казаки будут побеждены, заранее решено отступить к Высокому Яру, находившемуся в семи верстах ниже Есауловской станицы и представлявшему превосходное естественное укрепление. Пушек у казаков было шесть, но из них на лафетах только две полковые; пороху было очень мало. Февраля 8-го на сборе Есауловской станицы читано было привезенное из станицы Скурышенской письмо, чтобы казаки пяти волнующихся станиц, в случае выступления против регулярных войск, дали знать в Скурышенскую станицу, которая, как и смежные с ней медведицкие станицы Глазуновская и Кепенская, готова идти им на помощь. Пять бунтующих станиц находились под общей командой есауловского атамана казака Загудаева.

Между тем осуществление плана князя Щербатова о подавлении мятежа в пяти объединенных станицах близилось к концу. Сверху шли полки Шлиссельбургский, Ростовский и Каргопольский под командой полковников Буткевича и Ребиндера, снизу от Черкасска двигался сам князь Щербатов со своими егерскими батальонами, батальоном Воронежским, с эскадроном драгун, с генерал-майором Мартыновым, семьюдесятью штаб— и обер-офицеров и с тысячью казаков. В своем рапорте от 17 марта 1794 года графу Гудовичу Щербатов так характеризировал противников: по ежедневно поступавшим сведениям, казаки предавались пьянству по случаю Масленицы и в пьяном виде по несколько раз делились на части, избирали начальников, приготовляли оружие и строили планы о встрече с войсками. Очень может быть, что краски были сгущены под влиянием сообщений перебежчиков, и князь был менее осведомлен в том, что в действительности творилось в волнующихся станицах; но несомненно, что широкая Масленица и соединенный с ней разгул ослабляли казачью дисциплину. Казаки, по уверению Щербатова, не знали, что к ним придвигаются войска. А регулярные войска между тем всячески спешили, несмотря на дурную погоду. Января 20-го войска находились в 112 верстах от Есауловской станицы. Через день о движении регулярных войск узнали казаки этой станицы. Есауловцы забили тревогу и дали знать в другие станицы о приближении войск, передовые отряды которых находились в 68 верстах от Есауловской станицы.

В то время стали появляться в войсках перебежчики. Не проходило часа без того, чтобы не явился кто-либо в регулярные отряды и не приносил вестей о положении дел у волнующихся казаков. Казаки растерялись и находились в нерешительности. Наряду с людьми, готовыми взяться за оружие, было много колеблющихся. Ввиду надвигавшихся грозных сил, казаки, чтобы приободрить друг друга, прибегали к вину.

Когда 23 февраля князь Щербатов был у Потемкинской станицы, ему донесли, что в Есауловской станице 600 человек с оружием ждали товарищей из Кобылянской и Нижне-Чирской станиц и намерены были встретить войска на рубеже. В 3 часа дня войска вошли в Потемкинскую станицу. Вблизи ее виднелась партия около ста вооруженных казаков. Двое из них подъехали к станице и стали звать потемкинских казаков соединиться с ними, но, увидя солдат, поскакали обратно и ушли от посланной за ними погони. В 6 часов утра, 24 февраля, отрядивши генерала Мартынова с казаками и Воронежским батальоном с правой стороны Есауловской станицы, чтобы не пропустить беглецов за Дон, и заградивши одним батальоном пехоты и эскадроном драгун путь на хутора с левой стороны, князь Щербатов с остальными частями войск двинулся в станицу Есауловскую. При самом вступлении в станицу прискакали четыре человека и, прося себе прощения, объявили, что товарищи их ожидают на границе. Щербатов послал чиновника Есауловской станицы к бунтовщикам с приказом немедленно сложить оружие без сопротивления.

При вступлении регулярных войск в станицу бунтовщики, по словам Щербатова, встретили его на коленях с выражением раскаяния и с просьбами о помиловании их Царицей.

Дело, однако, этим не закончилось. Наиболее волновавшаяся Есауловская станица оказала наименьшее сопротивление. Кобылянская и Нижне-Чирская станицы продолжали упорствовать, несмотря на присутствие войск и артиллерии. Казаки Пятиизбянской и Верхне-Чирской станиц встретили с хлебом и солью полковников Буткевича и Ребиндера. Но когда в станицы вошли войска, то около тысячи вооруженных казаков столпились перед войсками в кучу и, не употребляя в дело оружия, препятствовали несколько часов вступить войскам в станицы. Когда же они узнали о прибытии снизу от Черкасска войск и о занятии ими Есауловской и других станиц, то возвратились в свои дома, побросали оружие и старались скрыться.

Таким образом, по сообщению Щербатова, все пять бунтующих станиц были заняты без кровопролития. Виновные взяты под стражу, и никто из бунтовщиков не скрылся. По всему краю было восстановлено спокойствие и войска расположены на зимние квартиры.

Так разрешился бунт пяти станиц, но в действительности он охватил не пять станиц, а большую половину Донского войска.

По данным Воинской экспедиции об отношениях разных станиц к выселению, оказывается, что указы — первый известительный и второй подтвердительный, приняли беспрекословно и списки о выселяемых казаках составили только 17 станиц: Залотовская, Губская, Траилинская,

Нижне-Михайловская, Качалинская, Иловлинская, Казанская, Нижне-Кондрюченская, Усть-Быстрянская, Екатерининская, Усть-Белокалитвенская, Гундоровская, Митякинская, Луганская, Букановская, Остроуховская и Островская. Затем приняли указы, и списки переселенцев составили после колебаний 19 станиц: Маноцкая, Багаевская, Голубинская, Старо-Григорьевская, Ново-Григорьевская, Кремянская, Перекопская, Клецкая, Расиопинская, Усть-Медведовская, Усть-Хоперская, Еланская, Вышенская, Мигулинская, Верхне-Кондрюченская, Калитвенская, Каменская, Глазуновская и Скурышенская. Далее указы приняли и списки обещали дать, если это сделают другие станицы, 7 станиц: Потемкинская, Ведерниковская, Кагальницкая, Верхне-Михайловская, Камышенская, Кумшацкая и Нижне-Курмоярская. Две станицы — Романовская и Цымлянская — не приняли указов и списков о переселенцах не дали, но ходатайствовали об избавлении их от переселения. Указы приняли, но списков о переселенцах не дали 7 станиц: Кумылженская, Слашовская, Зотовская, Бузулуцкая, Ярыженская, Черновская и Березовская. Наконец, ни указов не приняли, ни списков о переселенцах не дали и открыто бунтовали 49 станиц: Бесергеневская, Мелеховская, Раздорская, Семи-Каракорская, Кочеговская, Ниже-Каргальская, Быстрянская, Верхне-Каргальская, Терновская, Филипповская, Гугнинская, Нагавская, Верхне-Курмоярская, Трех-Островянская, Сиротинская, Федосеевская, Арженовская, Акишевская, Тишанская, Бурацкая, Правоторовская, Луковская, Тепикинская, Безплеменовская, Левикинская, Урюпинская, Катовская, Добринская, Михайловская, Кепенская, Арчадинская, Етеревская, Раздольская, Арсовская, Заполянская, Малоделская, Березовская, Алексеевская, Яменская, Лукьяновская, Карповская, Мартыновская, Дурновская, Филоновекая, Есауловская, Кобылянская, Нижне-Чирская, Верхне-Чирская и Пятиизбянская.

Таким образом, по крайней мере, половина всех станиц явно противилась выселению казаков на Кубань, часть обусловливала свое нежелание дать переселенцев разными оговорками, часть станиц, хотя и подчинилась требованиям начальства, но с колебаниями, и только 17 станиц из 103, или 16 %, беспрекословно послали переселенцев на Кубань.

5 марта 1794 года Войсковое Гражданское Правительство войска Донского донесло графу Гудовичу, что повсюду в войске наступила тишина и спокойствие и что поэтому Войсковое Правительство приступило к подготовлению переселения казаков на Кавказскую линию.

Донская область была успокоена, но волнения казаков не ограничились донскими станицами, а отразились на казачьих полках, расположенных далеко за пределами Дона. В то время, когда казаки, назначенные уже к переселению, готовились к передвижению на Кубань, в далекой Таврии обнаружилось движение, замершее на Дону.

12 мая полковник Кумшацкий через нарочного донес войсковому атаману Иловайскому, что поручик Сабов, преследовавший бежавших из полка Денисова казаков, настиг их 1 мая при слободе Хвощовке Екатеринославского наместничества. С помощью местных жителей и своего отряда он выстрелами картечью из пушки и пулями из пистолетов разбил казаков и захватил 90 человек с двумя знаменами. Сколько казаков при этом было убито, неизвестно, но часть их бежала и из них три было изловлено. О поимке остальных, более 15 человек, сообщено было Чугуевским полком, занявшим позицию около донецких станиц. В дополнение к этим сведениям 14 мая Иловайский доносил Гудовичу, что секунд-майор Фомин настиг беглецов на ночлеге вблизи станицы Луганской, захватил из 25 человек 15 и отобрал у них три знамени. 12 мая к нему явились сами два беглеца, затем доставлены еще три казака, бежавших после стычки у слободы Хвощовки, и при этой слободе, как установлено было впоследствии, убито три казака. От генерала Розенберга получено было в то же время сообщение, что под 5 мая бежало из полка Грекова 28 казаков, расставленных по почтовым пунктам. По последующим сведениям, число бежавших доходило до 45 человек. О поимке этих бежавших было сообщено полковникам Кумшацкому и Кошкину, донским сыскным начальникам, а также генералу Платову и князю Щербатову.

25 мая Щербатов сообщил из станицы Нижнечирской Гудовичу, что для задержания 55 беглецов из полков Денисова и Грекова, расположенных в Таврии, учрежден между Доном и Донцом кордон. Около этого времени поймано было уже 12 человек, немного осталось еще отыскать, как сообщал Щербатов. Между тем из рапорта от 27 мая Иловайского Гудовичу видно, что кроме бежавших вначале из Таврии 160 казаков генерал Розенберг уведомил Иловайского о побеге еще более 60 человек. И действительно, 22 мая эта вторая партия была настигнута в пределах уже Донского войска командой старшины Гнилозубова, посланной Суворовым из полка Екатеринославского войска Петра Платова. Беглецы, в количестве 65 человек, сдались команде без сопротивления. Не розыскано было только 19 казаков, список которых войсковой атаман послал главнокомандующему Гудовичу, предполагая, что беглецы могут проникнуть в казачьи полки, расположенные по Кавказской линии. В числе этих неразысканных беглецов скрывались и главные зачинщики побега — казаки станицы Цымлянской Елисей Саранчин и Федор Ворков.

С поимкой беглецов из Таврии были закончены и меры по успокоению казачьего населения в Донской области. Волнения, вышедшие наружу из казачьей жизни, по-видимому, снова скрылись в глубине тайников казачьего быта.

Таковы были те волнения, которыми сопровождалось переселение донских казаков на Кубань.

По времени волнений и по их характеру их можно разбить на три периода — на период побега казаков с Кубани под предводительством Белогорохова, на волнения, охватившие главным образом пять крупных раскольничьих станиц, и на побеги из Таврии. Последний период, впрочем, малозначителен и недостаточно характерен, но зато в первых двух периодах казачий дух волнений вылился в довольно яркой и определенной форме.