История Куллерво
Шрифт:
Так Сари ушел, положив еду в мешок, и погнал стадо заливными лугами, болотами и пустошами к зеленой лесной опушке, и всю дорогу горевал и бормотал про себя: «Горе мне, несчастному, злая мне выпала судьба. Вечно смотреть мне на хвосты быков, продираясь сквозь болота и однообразные равнины». И вот, подойдя к освещенному солнцем склону, присел он отдохнуть. Достал он свой обед и подивился его весу, сказав: «Жена Асемо еще никогда не давала мне так много еды».
И задумался он о своей жизни и о том богатстве, в котором купается его злая хозяйка, и о пшеничном хлебе с маслом, нарезанном толстыми кусками, и о вкуснейших пирогах, и о напитках, которыми утоляют жажду вместо воды. «Один черствый хлеб, - подумал он, - дает она мне, а в лучшем случае овсяные лепешки, да и то смешанные с соломой и еловой корой, и капусту, когда ее дворняги съедят все сало». После вспомнил он былые вольные дни,
Открыл он его и вертел в руках, говоря, что пирог очень красив снаружи, но плох внутри, и пшеничный он только сверху, а внутри из овса. И будучи в дурном настроении и без аппетита, он взял свой славный нож, чтобы разрезать пирог, и тот прошел через тонкую корку и с такой силой ударился о камень внутри, что его лезвие согнулось, а кончик отломился. Так пришел конец Сикки, наследству Кампы. Сначала Сари впал в ярость, а после бросился в слезы, ибо ценил он наследство отца превыше золота и серебра. И сказал он:
О, мой Сикки, мой товарищ, О, ты, Калервы железо, Что герой носил с собою, Ничто я не терял с печалью, Лишь тебя, резец по древу, Я тебя сломал о камень Из-за козней злобной бабы, О, мой Сикки, о, мой Сикки, О, ты, Калервы железо.А после пришли к нему злые мысли, и дикая ярость зародилась в сердце, и сплел он на пальцах узор из ярости и жажды отмщения прекрасной жене Асемо, и, взяв хворостину из березы и можжевельника, он загнал все стадо в топь и непроходимое болото. И призвал он волков и медведей, чтобы забрали они по половине стада и оставили ему лишь косточку из ноги Урулы, самой старой коровы. Из нее сделал он длинную флейту и резко дунул в нее. Таково было собственное волшебство Сари, и никто не знает, как научился он ему. И превратил он волков в коров, а медведей в быков. И когда красное солнце заходило на западе и склонялось над елями, отмечая время, когда надлежит доить коров, он погнал медведей и волков домой, пыльный от того, что рыдал лежа на земле и истощенный заклинанием диких зверей. И когда он приблизился к усадьбе, то приказал зверям, чтобы те схватили и загрызли жену кузнеца, когда она придет подоить их.
И так шел он по дорожке, играя прерывистую и странную музыку на костяной флейте: трижды подул он на склоне холма и шесть раз у изгороди сада. И жена Асемо подивилась, где взял пастух коровью кость для дудочки, но не придала этому большого значения, ибо слишком долго ждала она коров, чтоб подоить их. И возблагодарила она Илу за то, что сохранил он ее стадо, и, выйдя во двор, приказала Сари прекратить этот невыносимый шум, а после сказала матери Асемо:
Мать, ступай доить буренок, И обхаживать скотину. Я сама не поспеваю, Я замешиваю тесто.Но Сари стал насмехаться над ней, говоря, что ни одна хорошая хозяйка не пошлет старую женщину доить коров. Тогда жена Асемо быстро пошла в коровник и приготовилась доить коров. И посмотрев на стадо, сказала она: «Приятно посмотреть на стадо: лоснятся бока у рогатых быков, и полно вымя коров».
И как только присела она доить коров, на нее набросился волк, а медведь заключил ее в свои смертоносные объятия, и они стали яростно рвать ее и грызть ее кости, и так были отомщены ее издевательства, насмешки и злоба. И тогда жестокая жена Асемо принялась рыдать.
А Сари стоял, не торжествуя, но и не смягчаясь, и она закричала ему: «Худо поступил ты, мерзкий пастух, приведя медведей и огромных волков на этот спокойный двор». Тогда Сари стал бранить ее за все то зло и насмешки, что приходилось ему терпеть, и за дорогое его сердцу, а ныне сломанное наследство.
Тогда жена Асемо льстиво заговорила: «Иди сюда, пастушок, дорогой пастушок, свет моих владений, отступись от своих дурных замыслов и сними с меня это заклятие, и разожми волчьи челюсти и медвежьи лапы. Лучшие одежды дам я тебе, если поступишь так, и прекрасные украшения, и пшеничный хлеб, и масло, и сладкое молоко, чтоб утолять жажду. И не будешь ты работать весь этот год и совсем немножко следующий».
Тогда ответил Сари: «Если умрешь ты, так тому и быть. В Амунту найдется для тебя место».
И
[Стихи обрываются в этом месте без знака препинания и указания на то, что планировалось продолжение.
– Ред.]
Но Сари ушел, и так она умерла – прекраснейшая дочь Кои, к которой первый кузнец Асемо семь лет сватался в далеком Лохиу. И крики ее донеслись до мужа в его кузнице, и он оставил свою работу, вышел на дорогу и прислушался, а после со страхом в сердце поспешил во двор, и слух его уловил далекий звук флейты и какое-то движение на ночном болоте, и больше ничего. Но вскоре во дворе глазам его предстало ужасное зрелище, и душа его стала черней беззвездной ночи. А Сари был уже далеко в глуши с костяной флейтой, и никто не мог настичь его, ибо был он храним волшебством Мусти, и его собственное возросшее волшебство тоже было с ним.
День и ночь бродил он бесцельно в глухой чаще, пока на следующую ночь не оказался в густом лесу Пуху, и когда сгустилась темнота, он упал на землю и с горечью размышлял.
Для чего был сотворен я Кем я создан и кем проклят, Чтоб блуждать с луной и солнцем, Под открытым небом вечность. У других дома родные, Чьи огни горят под вечер, А мой дом под сенью леса, Спать мне на ветру суровом, И под ливнем мне купаться. Среди вереска очаг мой, В чьих палатах правит ветер, Средь дождя и непогоды. Впервые, Юмала святейший, За прошедшие эпохи Создал ты дитя больное Обреченным на несчастья, Без отца под небесами, Без заботы материнской. Юмала меня задумал Словно плачущую чайку, Словно чайку средь ненастья, Что в туманных скалах кружит. Ласточку ведь греет солнце, Воробью лучами светит, Птицы в небе все счастливы, Только чайке чужда радость, И мне, Сари, чужда радость, О, Илу, жизнь печальна. {Я был мал, иТогда Илу вложил в его сердце думу, и, подняв голову, сказал он: «Я убью Улто». И подумал он о несчастьях отца и своих собственных горестях и добавил: «С радостью убью я Улто».
Сердце его по-прежнему было ожесточено против его собственной родни, кроме одной лишь Ваноны, и в ярости представил он красные языки пламени, охватившие жилище Унтамо, а самого Унтамо мертвым, лежащим на мощеном полу своих мрачных чертогов. Куллерво не знал пути туда, ибо со всех сторон окружал его лес. Но он шел вперед, приговаривая: «Жди же, Унтамойнен, губитель моего рода. Если найду я тебя, быстро заполыхает твой дом, а поля опустеют и иссохнут».