История Лизи (др. перевод)

Кинг Стивен

Но он не успевает. Не совсем успевает. Лизи поворачивается, как бэттер, отбивающий подачу. Взмахивает лопатой что есть силы. Серебряный штык ловит последний розовый отсвет, и его набирающая скорость верхняя кромка по пути цепляет колокольчик. Он звякает в последний раз (ДЗИНЬ!) и улетает в темноту, таща за собой хвост из полусгнившей веревки. Лизи видит, как лопата движется вперед и вверх, думает: «Срань Господня! Я действительно вложилась в этот удар!» А потом плоской частью штык входит в соприкосновение с набегающим на лопату лицом Джима Дули. Удар не звонкий, не тот звук, который она помнит по Нашвиллу, более глуховатый. Дули вскрикивает от изумления и боли. Его сшибает в сторону, с тропы и под деревья, он размахивает руками, пытаясь

сохранить равновесие. У нее есть лишь мгновение, чтобы увидеть, что нос Дули свернут в сторону, аккурат как у Коула; увидеть, что кровь хлещет изо рта, как из углов, так и по центру. Потом улавливает движение справа от себя, недалеко от того места, где трепыхается Дули, не оставивший надежду удержаться на ногах. Движется что-то огромное. И тут же мрачные и пугающие грустные мысли, заполняющие ее сознание, становятся еще мрачнее и грустнее. Лизи думает, что они убьют ее или сведут с ума. Но потом направление этих мыслей меняется, и одновременно перемещается существо, которое совсем близко. Лизи слышит, как хрустит листва, как ломаются деревья и кусты. И внезапно существо уже здесь. Длинный мальчик Скотта. И Лизи понимает: как только она увидела длинного мальчика, прошлое и будущее стали всего лишь грезами. Как только ты видишь длинного мальчика, есть только (ох, дорогой Иисус)… есть только один-единственный миг настоящего, который уже никогда не закончится.

10

Прежде чем Лизи осознала, что происходит, и, уж конечно, до того, как успела к этому подготовиться (хотя абсурдна даже мысль о том, что к такому можно быть готовым), длинный мальчик возник перед ней. Тварь с пегим боком. Живое воплощение того, о чем говорил Скотт, когда заводил речь о дурной крови.

Она увидела огромный пластинчатый бок, словно покрытый треснувшей змеиной кожей. Тварь двигалась сквозь деревья, ломая одни и сгибая другие, Лизи даже показалось, что тварь проползла сквозь два самых больших. Такого, конечно, быть не могло, но именно это впечатление сложилось у Лизи. Никакого запаха не чувствовалось, только слышался неприятный звук, какое-то шуршание, что-то утробное; наконец появилась бесформенная голова чудовища, выше деревьев, заслонившая небо. Лизи увидела глаз, мертвый, но все видящий, черный, как вода на дне колодца, и широкий, всматривающийся в нее сквозь листву. Она увидела пасть на этой огромной морде и интуитивно поняла, что те, кто попадает в нее, не умирают в полном смысле этого слова, но живут и кричат… живут и кричат… живут и кричат.

Сама Лизи кричать не могла. Не могла издать ни звука. Отступила на два шага, и ее охватило какое-то странное спокойствие. Лопата, с серебряного штыка которой вновь капала кровь безумца, вывалилась из ее разжавшихся пальцев и упала на тропу. Она подумала: «Он меня видит… и моя жизнь теперь не будет полностью моей. Он не позволит ей быть моей».

Тварь чуть подалась назад, огромное, бесконечное существо с островками волос, торчащими меж пластин-чешуек, а немигающий глаз продолжал смотреть на Лизи. Умирающий розовый свет дня и серебристый – луны освещали этого громадного змея.

Потом взгляд его сместился с Лизи на кричащего, размахивающего руками безумца, который пытался выбраться из маленькой рощицы удерживающих его деревьев на тропу, сместился на Джима Дули, со сломанным носом, затекшим глазом, хлещущей изо рта кровью. Даже волосы были в крови. Дули увидел, кто смотрит на него, и перестал кричать. Попытался прикрыть свой оставшийся невредимым глаз. Потом руки его повисли как плети, и Лизи поняла, что Дули лишился последних сил, на мгновение пожалела его, несмотря ни на что, посочувствовала. В это самое мгновение она даже захотела вернуть все назад, пусть это и означало ее смерть, но тут же подумала об Аманде и постаралась изгнать жалость из объятых ужасом разума и сердца.

Гигантская тварь, появившаяся меж деревьев, осторожно подалась вперед и забрала Дули. Плоть вокруг дыры на ее тупой

морде сморщилась, раздвигаясь, и Лизи вспомнила Скотта, лежащего на раскаленном асфальте в Нашвилле. А когда раздалось фырканье, послышался хруст костей и изо рта Дули вырвался последний нескончаемый крик, Лизи вспомнила шепот Скотта: «Я слышу, как она закусывает». Вспомнила, как его губы сложились в плотное «О», как из них брызнула кровь, когда он издал низкий, невероятно противный звук: ярко-рубиновые капли словно повисли в жарком воздухе.

Потом Лизи побежала, хотя могла бы поклясться, что не знала, как ей это удалось. Рванула обратно по тропе к люпиновому холму, подальше от Колокольчиково-Лопатного дерева, рядом с которым длинный мальчик пожирал Джима Дули. Она знала, что тварь оказывает ей и Аманде услугу, но знала и другое: услуга эта сомнительная, потому что, если ей удастся пережить эту ночь, она уже никогда не освободится от длинного мальчика, останется у него в плену, как оставался Скотт, чуть ли не с самого детства. Теперь длинный мальчик пометил ее, превратил в частичку нескончаемого мига, она стала объектом его пристального внимания. Отныне ей предстояло быть очень осторожной, особенно просыпаясь глубокой ночью… и Лизи с уверенностью могла предположить, что крепкий сон с вечера до утра для нее теперь в прошлом. В предрассветные часы ей не оставалось ничего другого, как отводить взгляд от зеркал, стекол и прежде всего от стаканов с водой, по причине, ведомой только Богу. Не оставалось ничего другого, как оберегать себя, насколько это возможно.

При условии, что она переживет эту ночь.

«Она совсем близко, родная моя, – прошептал Скотт, когда, дрожа всем телом, лежал на раскаленном асфальте. – Совсем близко».

За спиной Лизи Дули кричал так, словно не мог остановиться. Она подумала, что крик этот сведет ее с ума. Если уже не свел.

11

Перед тем как Лизи выскочила из-под деревьев, крик Дули наконец-то оборвался. Аманду она не увидела, и ее вновь охватил ужас. А если ее сестра побежала куда глаза глядят? Или, того хуже, лежит где-то неподалеку, свернувшись в позу зародыша, вновь впав в кому, укрытая тенями?

– Аманда? Аманда?

Долго, бесконечно долго она ничего не слышала, а потом (слава Тебе, Господи) слева от Лизи зашелестела высокая трава, и Аманда поднялась на ноги. Ее лицо, и без того бледное, свет поднимающейся луны выбелил еще сильнее, и теперь оно принадлежало скорее призраку, а не человеку. Или гарпии. Пошатываясь, Аманда двинулась к сестре, вытянув перед собой руки. Лизи потянула ее к себе, прижала к груди. Аманда дрожала. Ее руки обняли шею Лизи ледяным замком.

– Лизи, я думала, он никогда не замолчит!

– Я тоже.

– И такие звонкие… я не могла понять… они были такие звонкие… Я надеялась, что кричал он, но подумала: «А вдруг это Маленькая? Вдруг это Лизи?» Аманда начала рыдать, уткнувшись лицом в шею Лизи.

– У меня все хорошо, Аманда. Я здесь, и у меня все хорошо.

Аманда оторвалась от шеи Лизи, чтобы встретиться взглядом с младшей сестрой.

– Он мертв?

Она не стала делиться своей интуитивной догадкой о том, что Дули мог обрести некое адское бессмертие внутри твари, которая пожрала его.

– Мертв.

– Тогда я хочу вернуться. Мы можем вернуться?

– Да.

– Я не знаю, смогу ли я нарисовать кабинет Скотта у себя в голове… Я так переволновалась… – Аманда в страхе огляделась. – Это тебе не бухта Южного ветра.

– Не бухта, – согласилась Лизи, вновь обнимая Аманду. – И я знаю, что ты боишься. Но постарайся сделать все, что сможешь.

Лизи особо не волновала возможность возвращения в кабинет Скотта, в Касл-Вью, в привычный мир. Она думала об угрозе, которая могла оставаться в этом мире. Ей вспомнился доктор, однажды сказавший ей, что она особенно должна беречь лодыжку, которую сильно вывихнула, катаясь на коньках. «Если вы однажды растянули эти сухожилия, растянуть их в следующий раз будет гораздо проще», – предупредил он.