История любви одного парня
Шрифт:
Я киваю, хотя это не совсем помогло мне. Я не могу спросить у мамы, потому что она
захочет знать, зачем я спрашиваю.
Отти выпрямляется, сжимая заново заточенный карандаш.
– Он пройдет через Храм, когда будет жениться или соберется на миссию.
Я постукиваю ручкой по своей губе, сканируя пространство, как будто слушаю ее в пол–
уха.
– Аа.
– Сомневаюсь, что он женат, – сообщает она теперь с большим интересом, кивая туда, где
он стоит.
Он что– то читает
на то, что он мог бы быть женат. Кажется, ему девятнадцать.
– Он не носит кольцо, – продолжает она. – И разве он не отложил свою миссию из– за
выпуска книги?
– Разве?
Она смотрит на него, а затем снова на меня. На него, затем на меня.
– Не улавливаю, что ты пытаешься мне сказать.
– Он здесь, – говорит она. – Ты уезжаешь на свою миссию – на два года – обычно после
школы или где– то в это время.
– Так он не носит храмовое белье?
– Господи, Таннер! Тебя действительно волнует, какое белье он носит? Давай лучше
поговорим о твоем чертовом аутлайне!
Знаете такие моменты? Те, когда девушка орет на все кафе: «У меня месячные!» или
парень кричит: «Я думал, что это был пук, но, похоже, наложил в свои штаны!» и все остальное
окружение замолкает? Это происходит. Прямо сейчас. Где– то между «так он не носит храмовое
белье» и «Господи Таннер» Фуджита входит в класс, и все, кроме нас с Отэм замолкают.
Фуджита усмехается, качая из– за нас головой.
– Отэм, – говорит он не зло. – Уверяю, ничье мужское белье не настолько интересно, как
ты надеешься.
Все смеются, в восторге от позора третьего уровня. Она открывает свой рот, чтобы
возразить ему, объяснить, что это я спрашивал о нижнем белье, но как только Фуджита
соглашается, что «да, давайте обсудим наши аутлайны» возможность уходит. Меня отталкивает
инертно влево, когда Отэм сильно бьет меня по правой руке, но я отвлечен, задаюсь вопросом, что
он думает обо всем этом разговоре. По своей собственной воле, мои глаза смещаются к
Себастиану как раз в тот момент, когда его взгляд стреляет в другую сторону.
Его щеки в пятнах неотразимого розового цвета.
Фуджита вынуждает нас достать наши аутлайны, и клянусь, такое ощущение, что все
раскатывают такие длинные, огромные, очень подробные манускрипты. Раздается тихий стук,
когда Отэм достает перевязанную пачку бумаги и бросает ее на стол перед собой. Я даже не
удосуживаюсь открыть свой ноутбук ради двух схематичных предложений моего аутлайна.
Вместо
– Таннер, хочешь начать? – обращается Фуджита, его внимание было привлечено шумом,
который я создал.
– Эм, – я опускаю взгляд. Только Отэм может сказать, что страница, которую я читаю,
пустая. – Я все еще работаю над общей идеей…
– Это нормально! – восклицает Фуджита, кивая, как маяк восторженной поддержки.
– …но я думаю, что это будет…роман о взрослении парня… – я не произношу «гея» –
который переезжает в, эм, довольно религиозный город из большого города и…
– Замечательно! Замечательно. Все еще формируешь, я понимаю. Тебе стоит сесть с
Себастианом, обсудить это, да? – Фуджита уже кивает мне, как будто это я предложил. Не могу
сказать, спасает он меня или наказывает. Он поворачивается, сканирует класс. – Кто еще хочет
поделиться своим аутлайном?
Руки всех взлетают вверх, кроме Отэм. Что интересно, учитывая, что ее аутлайн,
наверняка, самый подробный. Она работала над ним приблизительно год. Но и еще она моя
лучшая подруга, и в данном случае, я не сомневаюсь, что она спасает меня; если бы она прошлась
по своему, после невнятного бубнежа, что выдал я, я бы выглядел еще хуже.
Класс разбивается на небольшие группы, и мы перекидываемся идеями, помогаем друг
другу построить наши сюжетные арки. Я вынужден работать с Джули и Маккеной, и поскольку
книга Маккены о девушке, которую бросают, и она превращается в ведьму и требует отмщения у
своего бывшего, мы проводим около десяти минут над обсуждением самой книги, перед тем как
перейти на большее рассмотрение выпускного и разрыва МакАшера.
Это настолько скучно, что я отталкиваю свое кресло от них и сгибаюсь над бумагой,
надеясь, что меня поразит вдохновение.
Я пишу одно и то же слово снова и снова:
ПРОВО.
ПРОВО.
ПРОВО.
Это одновременно странное место и распространенное. Будучи венгерского и шведского
происхождения, я не обладаю какими– то чертами, которые нигде в стране, практически не
кричали бы «другой» – но в Прово, темных волос и темных глаз достаточно, чтобы я выделялся.
Там, в Саус– Бей, большинство людей больше не белые центральной Америки, и стать мормоном
– не дар, вот совсем. А еще? Никому там, дома, не приходилось объяснять, что значит быть
бисексуалом. Я понял с тринадцати лет, что увлекаюсь мальчиками. Но до этого я знал, что,
вероятно, и по девочкам тоже.
Мои слова медленно трансформируются, превращаясь в кое– что другое, лицо, мысль.