История любви одного парня
Шрифт:
что нам ни одного не достанется. В библиотеке больше никого нет в девять утра субботним утром.
Его стул скрипит по деревянному полу диссонансно, и он смеется, бормоча извинения под
нос. Я втягиваю дозу его запаха, находящегося так близко, и появляется ощущение, что я ловлю
кайф.
– У тебя есть еще сестры и братья, да?
Он искоса смотрит на меня, и мне хочется объяснить свой вопрос – я не собирался делать
едкое предположение о размере семьи мормонов. Хейли
– Моей второй сестре пятнадцать. Лиззи, – говорит он. – А еще у меня есть брать, Аарон,
которому тринадцать, но такое ощущение, что двадцать три.
Я слишком вежливо смеюсь над этим. Внутри же я, как спутанный комок нервов, и даже
не знаю почему.
– Лиззи же ходит в школу Прово, да?
Он кивает.
– В десятый класс.
Я видел ее в школе, и Хейли была права: Лизи – ходячая вечная улыбка, и очень часто
помогает уборщику во время обеденного перерыва. Она кажется настолько переполненной
радостью, что чуть ли не вибрирует от нее.
– Она вроде милая.
– Так и есть. Фейт тоже милая. А Аарон – он…ну, ему нравится расширять границы. Он –
хороший ребенок.
Киваю, Таннер Скот – неловкий остолоп до скончания времен. Себастиан поворачивается
ко мне, а я практически ощущаю его улыбку.
– А у тебя есть братья или сестры? – спрашивает он.
Видел? Вот как это делается, Таннер. Поддерживай разговор.
– Только сестра, – отвечаю. – Хейли. Она, вообще– то, учится в одном классе с Лиззи,
кажется. Хейли – шестнадцать, и она дьявольское отродье, – осознаю, что сказал, и с ужасом
поворачиваюсь к нему. – Боже. Поверить не могу, что так сказал. Точнее что.
Себастиан стонет.
– Классно. После сегодняшнего дня я не смогу с тобой общаться.
Чувствую, как лицо кривится от презрения, и слишком поздно осознаю, что он просто
шутит. Его улыбка теперь тоже сходит с лица. Она испаряется, как только он осознает, насколько
сильно я растерялся и насколько легко поверил в самое худшее о его вере.
– Прости, – произносит он, его губы с одной стороны изгибаются. Он вовсе не выглядит
так, будто испытывает неловкость. Наоборот, ему похоже, немного весело из– за этого. – Я
пошутил.
Смущение закипает в моей крови, и я усиленно стараюсь вернуть обратно свою уверенную
улыбку, ту, с которой всегда получаю то, чего хочу.
– Пожалей меня. Я все еще учусь общаться с мормонами.
К моему глубочайшему облегчению Себастиан по– настоящему смеется.
– Я здесь, чтобы переводить.
И после этого мы оба склоняемся над моим ноутбуком, читая жалкую горстку
Полуеврей, полуникто подросток– гей переезжает в кишащий мормонами город. Он
дождаться не может, когда снова уедет.
Я чувствую, как Себастиан замирает рядом со мной, и моментально понимаю свою
ошибку: я так и не изменил свой аутлайн. Сердце резко ухает.
Я не против рассказать ему, что не могу дождаться, когда снова уеду. Я даже не чувствую
вину за фразу «кишащий мормонами», даже если и должен. Кое– что затмевает все.
Я забыл удалить слово «гей».
Никто здесь – по крайней мере, никто кроме моей семьи – не знает обо мне.
Стараюсь незаметно оценить его реакцию. Его щеки порозовели, а глаза перепрыгивают в
начало, перечитывая заново.
Я открываю рот, чтобы заговорить – объясниться – в тот же момент, как он говорит:
– Это твоя общая тема, так? Ты собираешься писать о ком– то с нетрадиционной
ориентацией, живущем в Прово?
Холодную дрожь облегчения выбрасывает в мой кровоток. Конечно же, он не
предполагает, что я пишу что– то автобиографичное.
Энергично киваю.
– Я решил, что он будет бисексуалом. Да.
– И он только что переехал сюда…
Я снова киваю, а затем понимаю, что в его голосе есть что– то нерешительное, нечто
понимающее. Если Себастиан вообще разведывал про Таннера Скота, то должен был знать, что я
переехал сюда перед десятым классом, и что мой отец – еврей, врач в Долине Юта.
Он может даже знать, что моя мама отлучена.
Когда он встречается со мной взглядом, он улыбается. Такое ощущение, что он очень
осторожно сдерживает свою реакцию на это. И теперь все мои страхи о Футболисте– Дейве,
который рассказывает епископу, а епископ – Себастиану, кажутся слишком запутанными.
Естественно, это с легкостью просочилось из меня.
– Никто не знает, – выпаливаю я.
Он качает головой.
– Все нормально, Таннер.
– Я серьезно, никто, – провожу ладонью по своему лицу. – Я хотел удалить это слово.
Это одна из причин, почему я застрял. Я продолжаю делать главного героя би, и не знаю, как буду
писать эту книгу на занятиях. Я не знаю, чего захочет от меня Фуджита, или родители.
Себастиан наклоняется вперед, перехватывая мой взгляд.
– Таннер, ты можешь написать любую книгу, какую захочешь.
– Моя семья очень непреклонна в том, чтобы я открылся кому– то здесь про себя, только