История «Майн Кампф». Факты, комментарии, версии

Мазер Вернер

Основой представлений, определяющих «лицо» «Майн Кампф», наряду с болезненным биологическим антисемитизмом и извращенным псевдокатолицизмом биологизма, являются в решающей степени религиозно воспринятый монотеизм и антицерковный вульгарный либерализм. Утверждение Гитлера в «Майн Кампф», что его духовная позиция еще до 1914 года в основном была выстроена, не совсем соответствует действительности. То, что добавилось к ней уже после так называемой «венской школы», изменило именно его особо негативные центральные представления — антисемитизм и теорию о роли войны в рамках политики, определяемой расовой идеологией, таким образом, что его мировоззрение в период 1922–1924 годов уже резко отличалось от идеологии и взглядов многих политиков того времени, осуждавшихся за крайний правый радикализм⁵⁰.

Читая книгу «Майн Кампф», не слишком трудно обнаружить важнейшие источники, использованные Гитлером для формулирования

своего взгляда на пропаганду: Ле Бон «Психология масс» (2-е издание, 1912) и МакДугалл «Коллективный разум» (Кембридж, 1920). То, что он хорошо знал труды обоих авторов, подтверждается информированными и компетентными свидетелями⁵¹. Многие выражения в «Майн Кампф»⁵² свидетельствуют о том, что Гитлер не только читал и помнил Ле Бона и МакДугалла, но и последовательно использовал их взгляды. Частью того, что Гитлер называл пропагандой НСДАП и что он осуществлял в политическом обиходе, стала точно организованная, детально отточенная реализация научно обоснованного Ле Боном и МакДугаллом пренебрежения массой.

Его высказывания о пропаганде, несомненно, принадлежащие к крупнейшим «достижениям» Гитлера в «Майн Кампф», даже при условии, что он не сообщал ничего принципиально нового, а, наоборот, в самом существенном, последовательно придерживался научно обоснованных представлений Ле Бона и МакДугалла, показывают две веши: Гитлер обладал способностью образного преобразования воспринятых научных знаний и возможностью действенно применять их в практической политике, раскладывая на составные части и ловко модифицируя их. Хотя он и заявлял, что его утверждения о пропаганде, которую он красноречиво называл «подлинно страшным (оружием. — Примеч. авт.) в умелых руках»⁵³, являются результатом его анализа английской пропаганды во время войны, это в лучшем случае соответствует лишь небольшой доле правды. Его утверждения, дополненные резкой критикой действий германского военного командования и правительства во время Первой мировой войны, в основном явились результатом его размышлений и намеком на его готовность, в отличие от германского руководства, «учиться другому». Его рассуждения о (военной) пропаганде в 6-й главе 1-го тома начинаются с заявления:

«При моем внимательном отслеживании всех политических процессов, я особенно интересовался работой пропагандистских служб. В них я видел инструмент, которым с примерной ловкостью овладели как раз социалистическо-марксистские организации и они сумели использовать этот инструмент. При этом я уже рано понял, что правильное применение пропаганды является подлинным искусством, которое для буржуазных партий было и останется, практически, незнакомым. Лишь христианско-социальное движение, особенно во времена Люгера, с определенной виртуозностью использовало этот инструмент и, благодаря нему, достигло очень многих успехов.

Но какой огромный результат может дать правильно примененная пропаганда, видно только во время войны. Жаль, что и здесь приходится изучать опыт другой стороны, потому что у нас в этом отношении успехи более чем скромные. Один лишь полный провал всей германской разведки, который, особенно, бросался в глаза любому солдату, вызвал во мне желание глубоко вникнуть в вопросы пропаганды"⁵⁴.

Как и вообще при своем изучении литературы, в этой связи Гитлер подчеркивал тот факт, что он «бесконечно много учился», с усердием, о котором он в пропагандистских целях рассуждал: «Впрочем, в головах тех, кто должен был бы честно учиться этому, время бесследно прошло мимо; с одной стороны, они считают себя в этой сфере слишком умными, чтобы учиться чему-то новому, с другой — не имеют достаточно воли для этого». Так, он, отвечая далее на вопрос, также сформулированный в «Майн Кампф», «была ли у нас» во время войны «пропаганда вообще», отвечал: «Нет… Все, что практически делалось в этом направлении, было с самого начала так… фальшиво, что… иногда… приносило вред. Неудачная по форме, психологически фальшивая по существу; выводом из сказанного должно стать внимательное исследование германской военной пропаганды»⁵⁵.

В этом месте Гитлер начинает восхвалять свое понимание пропаганды⁵⁶ и методов массового внушения, и становится ясно, какие духовные отцы стоят за его объяснениями. Его вопрос, «к кому… следует обращать пропаганду… — к научной интеллигенции, или к менее образованной массе»⁵⁷ выдает присутствие на заднем плане Ле Бона и МакДугалла⁵⁸, — это убедительно показывает его ответ. Пропаганда «всегда должна быть обращена к массе!», говорится в книге Гитлера.«Что касается интеллигенции,

или того, что сегодня, к сожалению, часто так называют, то ей нужна не пропаганда, а научное обучение⁵⁹. А по своему содержанию пропаганда имеет столько же науки, сколько искусство плаката, используемое в пропаганде. Искусство плаката заключается в умении изобразить в форме и цвете то, что привлечет внимание массы. Плакат, призывающий посетить художественную выставку, должен внушить представление о высоком уровне выставки; чем больше это удастся ему, тем выше искусство самого плаката. Плакат должен давать массе представление о значении выставки, но ни в коем случае не быть заменой показываемого на ней искусства. Тот, кто под воздействием плаката захочет познакомиться с самим искусством, должен изучать уже больше, чем плакат, так как для этого никак не достаточно простого “обхода ” выставки. От него надо ожидать, что он после основательного просмотра выставки глубоко погрузится в изучение отдельных работ, постепенно создавая свою обоснованную оценку этих работ»⁶⁰.

От Ле Бона Гитлер перенял взгляд на массу как на исключительно подверженную влиянию, легковерную и некритичную⁶¹ до такой степени, что для нее не существует невероятного⁶² и она никогда не испытывает потребность в знании правды. Положение МакДугалла о том, что уровень интеллигентности массы определяется не по самым интеллигентным и образованным ее представителям⁶³, и концепция Ле Бона о том, что индивид в массе перестает быть сознательной личностью (и под влиянием преобладающего числа несознательных личностей становится объектом внушения и заражения определенными мыслями и чувствами, направленными в общую строну, и стремлением к непосредственному осуществлению внушенных идей)⁶⁴, стали для Гитлера решающей предпосылкой как для его истолкования сути пропаганды, так и для оценки массы и каждого человека в массе. И также от Ле Бона Гитлер воспринял представление, что масса рассуждает образами, которые никаким контролирующим органом не проверяются на соответствие действительности. Уже до конца 1923 года Гитлер на своем опыте убедился, что чувства массы, никогда не знающей сомнений и неуверенности⁶⁵, всегда экзальтированны — как и учил Ле Бон. Как и Ле Бон, Гитлер был убежден, что масса требует иллюзий, от которых она не может отказаться, что нереальное для нее всегда важнее реального и нереальное на нее влияет почти так же сильно, как реальное, отчего в ней нет тенденции искать различия между действительностью и фантастическими видениями⁶⁶.

Ле Бон был убежден, что в отношении правды масса никогда не сомневается в том, что с ее «здравым смыслом и аргументами… против определенных слов и формул» сама она не подвержена внушению. Но, поскольку эти слова и формулы перед массой произносятся с благоговением, как на молитве, то «головы склоняются»⁶⁷ и выражения лиц становятся полными уважения. Соответственно Ле Бон делает вывод — тому, кто хочет воздействовать на массу, не надо выстраивать свои аргументы логически. Он должен только нарисовать картину сильными мазками, преувеличивать и всегда повторять одно и то же⁶⁸. По его теории, масса уважает только силу, а доброту рассматривает как слабость и слабо реагирует на нее. От своих героев она требует вместе с силой, по возможности, даже насильственных по отношению к себе действий; потому что она хочет подчиняться и подавляться — и бояться своих господ⁶⁹.

В том же духе учил Гитлер: «Народ, в своем подавляющем большинстве, подобен женщине, мысли и поступки которой определяются в меньшей степени здравыми рассуждениями, а скорее эмоциональными ощущениями. Но эти ощущения — несложные, а очень простые и законченные. Причем, в них немного градаций, только позитивное или негативное, любовь или ненависть, справедливость или несправедливость, правда или ложь, и никогда — наполовину так и наполовину эдак, или частично и т. д.»⁷⁰.

В жизни Гитлер уже сталкивался с только что процитированным — вероятно, во время войны, с английской стороны это делалось «гениально». Так, например, он писал: «Признаки блестящего понимания примитивизма восприятия широкой массой видны, в этой связи, в пропаганде об ужасах, беспощадно и гениально поддерживавшей условия морального духа на фронте, даже при крупнейших фактических поражениях, и таких же ударах пропаганды по немецкому врагу, как единственному виновнику развязывания войны: ложь, которая только с помощью беспардонной, наглой, тенденциозной озлобленности, с которой она проводилась, всегда была целеустремленно направлена только на одностороннюю ориентацию великого народа и поэтому вызывает довeрие у него»⁷¹.