История Мишеля Боннара: Куранго
Шрифт:
Адам и Вики только переглядывались и старательно доказывали Полю, что тот давно принят в члены семьи Виагард: всё пережитое за последние месяцы навсегда их соединило. И даже если «молодая» предпочтет «свить гнездо» на другом континенте, это ровным счетом ничего не будет значить, ибо он останется для них важным человеком и самым близким другом, братом, компаньоном. Но красноречие хозяев разбивалось о колючий взгляд непонимания и становилось бесполезным, как только Поль разворачивался, чтобы уйти, даже своей спиной показывая, насколько сильно он оскорблен.
Адам терпеливо объяснял ему потребность
– Боннар, – как можно более серьёзно начал Адам в очередной раз, – мы молодожены, и иногда нам хочется побыть дома только вдвоём, ощутить свободу, предаться порывам или просто поспать. Я требую твоего понимания!
– Хотите предаться разгулу? – вопросительно вскинул брови Боннар, будто слышал подобное впервые, – сколько угодно, вы мне не помешаете! Вы видели мой скелет! Неужели ты думаешь, Ад, что голый вид твоей жены, который может лицезреть каждый, побывавший в вашей ванной и обративший внимание на эти маленькие плиточки на стенах, в точности воспроизводящие ее изгибы, может меня удивить или испугать, или…
– Не продолжай, – остановил его Адам, – тебя, вероятно, нет, но её?
– Твою жену? – уточнил Поль.
– Мою жену!
– Вики, которая самолично, – Поль возмущенно вскинул подбородок – брала интервью у этой змеи – моей бывшей жены? Которая не побоялась, – он снова замолчал, – которая вообще ничего не боится, и уж смутить её невозможно!
– Поль! Она моя жена, я хочу быть только с ней, и не отвлекаться на то, что ты в гостиной смотришь баскетбол!
– Адам, я не смотрю баскетбол! В округе полно отелей, все в вашем распоряжении, – услужливо напомнил Боннар.
– Поль, вероятно, проведя многие годы в заточении, ты забыл, что семья подразумевает уединенность!
Поль подошел ближе и, оглядевшись вокруг, зашептал:
– Я не могу.
– О чем ты?
– Ну не могу.
– Поль!
– Мне снятся кошмары, – еще тише сказал Боннар, – я просыпаюсь каждый раз и подолгу прихожу в себя. Я вижу во сне, будто лежу в ящике, – Поль жалобно посмотрел на «племянника», – вот уже несколько месяцев меня преследует этот ужас, ровно с того момента как мои кости обросли жилами, я вижу, будто кожа разлагается, а вслед за этим проваливаются глаза и…
– Я понял, не продолжай. – Адам рукой остановил красноречивые описания.
Поль отвернулся и пробормотал:
– Я боюсь проснуться таким как прежде. Представь, каково будет удивление моей молодой жены, когда в своей постели поутру она обнаружит даже не хладный труп, а оживший скелет.
– Перестань говорить ерунду, этого не случится, ты полностью здоров, и врачи убеждали тебя в этом не далее чем на прошлой неделе.
Поль сидел, опустив голову, и рассматривал руки с таким удрученным выражением лица, на какое только был способен. Он поворачивал ладони и сгибал пальцы, словно пытался рассмотреть на коже признаки начинающегося разложения. Крепко сжав кулак, он поднял его, демонстрируя Виагарду белеющие костяшки, и всхлипнул.
– Давай ты раз в неделю будешь уезжать тусоваться с Мензони и оставаться на ночь у него? – предложил Адам после продолжительного
– А я думал, ты меня любишь, племянничек, а ты подталкиваешь меня проводить ночи с человеком, сомнительно относящимся к мужчинам. Хотя он нам и ближайший друг и характер у него куда лучше, чем твой, но!
– Поль, я не это хотел сказать! – оправдывался Адам, – хотя его отношение к мужчинам как раз очень однозначное, сомнений в этом нет.
– Ты сказал то, что сказал!
– Поль, Люка давно смирился с тем, что ты не ответишь ему взаимностью ни при каких обстоятельствах.
– Но зачем его провоцировать?
– Ты прав, – согласился Адам, – давай оставим все эти разговоры и пусть всё будет как прежде, – развел он руками, – мы с Вики что-нибудь придумаем, если захотим походить голыми.
– Я не могу жить один, я слишком долго был в заточении, – признался Поль, – я погибну от одиночества, я хочу общаться, с кем-то обедать и ужинать, выпивать, и вообще, я не съеду, Адам, даже не надейся и жене своей скажи. Откопали? Оживили? Всё, я с вами навсегда!
– Ох, – простонал Адам, – что же нам с тобой делать?
«Обострению» несносных черт любимого «дядюшки» была причина. Плохие вести с любовного фронта захватили мятущуюся от страстных порывов душу и ввергли в пучину страданий.
Сразу после возвращения из Америки и обретения привлекательной молодой наружности Поль бросился на поиски любимой. Пожалуй, мечты об Эмме поддерживали его всё время скитаний. Грёзы о будущей счастливой жизни давали надежду на лучший исход и не позволяли опускать руки всё время поисков «кольца жизни».
Прекрасная девушка, случайно оказавшаяся свидетельницей вызволения Боннара из железного короба, где тот провел двести лет, поразила тогда ещё не обретшего плоть и кровь человека сходством с единственной женщиной, которую он любил за всю свою долгую жизнь. Вернувшись из Америки «живым», он без промедления приступил к её поискам, а так как сам находился в состоянии влюбленного героя, не смел даже подумать о том, чтобы сделать это собственными силами. Трепеща от одной только мысли о вожделенной мечте, чувствуя робость и неуверенность, он отдалял момент, когда ему пришлось бы полагаться исключительно на себя. А так как обстановка пока позволяла, он поспешил обратиться за помощью к друзьям. Но Адам и Виктория, воспользовавшись советом «дядюшки», ежевечерне предавались романтическим утехам в ближайших к дому отелях, и никто кроме Мензони на роль помощника не годился.
Люка был отправлен в учреждение медицинской экспертизы, где работала любовь Боннара, с заданием выведать хоть что-нибудь и непременно вернуться с номером её телефона. Мензони безропотно выполнил требование: он гордо принес записку с цифрами, выведенными девичьей рукой, и, сохраняя хладнокровие, положил её перед Боннаром. Тот не сразу понял, что это, но, как только рассмотрел знакомые буквы, сливавшиеся в имя Эмили, схватил записку, сладострастно прижал к сердцу и замер.
– Я придумал фантастическую историю, и Эмма скоро будет здесь! – радостно сообщил Мензони, наблюдая, как друг, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то бормочет.