История моей жены. Записки капитана Штэрра

Фюшт Милан

Когда выплываешь на широкие морские просторы, где все залито светом и вокруг покой, — в точности так чувствовал и я себя.

Свет был в глазах и в сердце.

Вот это и означает предельную высь — чувствовал я тогда, на той террасе.

И словно сама судьба возжелала благословить такой ход событий: на другой день я получил из Лондона письмо и телеграмму, по одному и тому же делу. Письмо от морского агентства: с началом зимы открывается вакансия, причем, как мне хотелось, в одной спасательной компании — ну, это ли не перст судьбы? Именно сейчас вызывают и именно в Лондон! В письме было сказано, что теперь нелишне было бы и самолично представиться. Прекрасно!

Отчего бы и не оказать им эту мелкую любезность? Да я весь к вашим услугам! Александер Кодор в телеграмме извещал о том же: приезжай как можно скорей. «Где горох растет, туда и глаз стреляет», — по обыкновению шутливо писал мой никогда не унывающий приятель. Строчить письма он был не любитель, зато рассылал длиннющие телеграммы, полные самодельных поговорок, в том виде, как на ум взбредет. Но главное: судя по всему, он на меня не сердится, видимо, забыл о той злополучной катастрофе… Обстоятельства складывались на редкость удачно!

К тому же из какого-то окна доносилась мелодия Перголези — та же самая вещь, которую я впервые услышал в детстве, когда за меня вытянули счастливый билетик.

В ту давнюю, детскую пору я наверняка чувствовал себя баловнем судьбы, которому уготована счастливая участь. А сейчас снова тот же Перголези. Вдруг так оно и сбудется? О Господи!.. По спине у меня побежали мурашки.

«Отчего бы тебе, Боже милостивый, — мысленно взывал я к небесам, — не совершить ради меня исключение один-единственный раз в жизни? Сделай так, чтобы все ко мне хорошо относились — я имею в виду — в Лондоне. Чтобы все любили меня: и жена, и эта милая барышня. Что здесь такого невозможного?» — разливался я соловьем на углу улицы, потому как не в силах был дальше и шагу ступить: хотелось во что бы то ни стало еще раз прочесть письмо и телеграмму.

Каждая клеточка моего существа была пронизана каким-то дурацким ликованием.

Прямо там, с места не сходя и не раздумывая, я тотчас решил уехать отсюда и окончательно поселиться в Лондоне. А почему бы и нет? Именно так — окончательно и бесповоротно, со всем хозяйством, прихвачу с собой и жену. Тем более что без нее не обойдешься. Она посвящена во все мои дела, все знает, все держит в уме, более того, радостным восклицанием встретила утреннюю телеграмму.

— Браво, Якаб! — восхитилась она. — Это серьезный успех. Этому я сейчас очень рада…

«С чего бы это ей очень радоваться?» — ломал я голову, но так и не мог догадаться.

Уж не надумала ли она сбежать? Вдруг решила наконец-то избавиться от Дэдена? — осенило меня. Смех да и только! Жизнь, похоже, начала улыбаться мне, как герою, свернувшему шею своему заклятому врагу.

Стоит ли входить в подробности? Бывает, что при определенных поворотах судьбы человека охватывают какие-то вселенского масштаба головокружения. (Прежде я называл их ложным наитием.) Должно быть, то же самое происходило со мной и тогда. Иначе как можно объяснить, что, будучи человеком осторожным и осмотрительным, я решил разом порушить все — продать квартиру, распродать обстановку… и все это из-за телеграммы приятеля?

Очевидно, истина в том, что иным людям по душе рушить, крушить то, что у них есть.

Итак, едем в Лондон — таков был лозунг дня. Эти слова мелькали у меня перед глазами, словно в них таилось разрешение всех моих жизненных неурядиц и мое будущее благополучие; меня пошатывало, заносило от них, я разражался пароксизмами какого-то пустого смеха, будто человек без души.

— Мы едем в Лондон! — замахал я перед носом у барышни полученной телеграммой, что, похоже, застало ее врасплох.

— Ах, вот как? — бедняжка была

вконец сражена.

Но спустя мгновенье овладела собой.

Замечательная новость, она этому, естественно, очень рада. Только я должен исполнить свое обещание. Уж не забыл ли я, что посулил ей показать красивейшее кладбище Парижа? Намерен ли я сдержать свое слово?

— Еще бы! — воскликнул я с предупредительностью истинного кавалера.

— О, ты тоже поедешь с нами, Лиззи? — обратилась она к моей жене. Но как лукаво! Потупив глазки, будто бы на самом деле хотела спросить: «Ты не поедешь, верно ведь?»

Но жене моей ума было не занимать.

— Избави Бог! — засмеялась она. — Не люблю кладбища. А вы поезжайте. Доставьте себе удовольствие, обойдясь без меня.

Барышня нерешительно уставилась перед собой.

— Почему бы вам не прогуляться туда? — весело продолжала Лиззи. — Никакого вреда вам от этого не будет! — И глаза ее, как два смеющихся солнышка мило и проницательно глянули на меня.

Что и говорить! Не понимал я тогда своей жизни. Только ли тогда? Сказать по правде, я и теперь-то не совсем понимаю.

Часть вторая

ы добрались до Лондона лишь в начале осени, хотя задержки были вызваны довольно незначительными причинами. В Париже у меня были кое-какие вложения — требовалось ими распорядиться, следовало где-то пристроить на хранение обстановку, потому как супруга моя не желала расставаться со своей мебелью, да и новым гардеробом стремилась обзавестись здесь, в Париже. Все это отнимало время.

Но наконец мы прибыли. Поначалу не стали арендовать квартиру на год — уже хотя бы по той простой причине, что мебели у нас не было. Сняли довольно сносный пансион близ Чаринг-Кросс. Точнее говоря, не «сносный», а довольно скверный, хозяин попался — старый ханжа и мошенник — пробу ставить негде, но о нем еще будет сказано в свое время. Пока что не станем отвлекаться от сути дела и начнем с главного: то, чему было положено начало в Париже, в Лондоне расцвело пышным цветом. Солнце сияло мне с двух сторон — не знаю уж, как точнее выразиться. Когда я предстал перед Александером Кодором, тот едва глянул мне в лицо и сразу сказал:

— Сдурел ты, старина Якаб, а ведь какой башковитый парень был раньше. Ну-ка, дай мне тебя разглядеть хорошенько! Ей-богу, дурь прямо на роже написана, право слово! — запричитал он надо мной. — Садись! — добавил он и угостил своей «необыкновенной» сигарой. — Садись! — повторил он, хотя я уже уселся. — Таких сигар тебе не довелось отведать со времен Маврокордата.

Не знаю, кто он такой, этот Маврокордат, да и спрашивать не стал. Приятель мой издавна отличался тем, что любил путать божий дар с яичницей. Закурил я и принялся исподволь разглядывать обстановку кабинета.

«Шик-блеск! — восхитился я про себя. — Кругом шелка да мрамор. Видать, хорошо идут дела в конторе».

«Ну, а мои дела?» — тотчас задал я себе вопрос.

Мои дела… Сижу в чужом кабинете и чувствую, что котелок мой варит слабо. Прав мой наблюдательный приятель, я и в самом деле поглупел. Разве так должен вести себя человек, желающий хоть чего-нибудь добиться в наше время? Развалился в кресле и знай себе покуривает! Верно подметил Кодор.

Расслабился, отяжелел, мысли в облаках витают… Что за чертовщина?