История моей жизни

Редигер Александр Федорович

В начале этого года у меня была переписка с очень дальним родственником, инженером Heinrich Karl Roediger в Штутгарде, интересовавшимся судьбами русской ветви нашей семьи. По его словам, нашим общим родоначальником был Петр Редигер (1640-1698 гг.); я произошел от его пятого сына, Иоанна-Георгия (1674-1745 гг.), он - от восьмого, Иоанна (1681-1768 гг.), а ветвь во Франкфурте - от девятого, Иоанна-Мартина (1683-1735 гг. ). По его просьбе я ему сообщил возможно полные сведения о моем деде и его потомках и о возведении нас в дворянское достоинство и послал ему акварельную копию нашего герба.

Перед закрытием сессии Совета членам его было предложено совершить две экскурсии в Кронштадт для ознакомления с находящимися там

учреждениями флота и с крепостью; я принял участие в общих поездках 1 и 7 июня. Ходили мы оба раза на яхте морского министра "Нева", причем, каждая поездка продолжалась по 9-10 часов. При стоявшей тогда жаркой погоде эти поездки были очень приятны. Они были также весьма интересны. В первую поездку мы осмотрели некоторые портовые учреждения, а во вторую - мы были на форте "Константин" и на новых батареях на рифе, и в Инониеми; последняя (а также батареи за Ораниенбаумом) была начата еще при мне для обстрела тех уширенных мест фарватера, где неприятельские суда могли циркулировать, обстреливая крепость. Инониеми, а также ближайшая стоянка для флота, Бьеркэ, лежали в пределах Финляндии, поэтому в это время возник проект присоединения этой части Выборгской губернии к России, но потом как-то заглох.

На дачу мы переехали 19 июня, а через неделю на соседнюю дачу переехал И. В. с женой. Мирбахи жили от нас верстах в трех. Дачи были небольшие и довольно примитивные, но жили мы в них очень уютно и дружно, много катались на лодке и удили рыбу. Вскоре, однако, выяснилось, что здоровье О. А. требует поездки на воды, а потому она и И. В. 30 июля покинули дачу и через несколько дней поехали через Берлин в Франценсбад. На их дачу переехали, в ближайшее наше соседство, Мирбахи.

Совершенно неожиданно я 14 августа получил от Столыпина уведомление, что на меня возложено особое поручение; сообщение гласило:

"Государь император, признав необходимым принять меры к наилучшей постановке строительного дела в морском ведомстве, в видах скорейшего воссоздания нашего боевого флота, высочайше повелеть соизволил: поручить членам Государственного Совета инженер-генералу Рербергу, генералу от инфантерии Редигеру и тайному советнику Дмитриеву обследовать в хозяйственном и административном отношениях деятельность Главного управления кораблестроения и снабжений, казенных морских заводов и портов, с тем, чтобы заключения их о наилучших способах достижения указанной цели были в возможно краткий срок повергнуты поименованными лицами непосредственно на благовоззрение его императорского величества".

Поручение это, весьма лестное, вместе с тем было весьма трудное: требовалось указать способы к улучшению громадного дела, с которым мы сами были вовсе незнакомы! Вместе с тем, наше заключение требовалось в возможно кратчайший срок. Я уже упоминал о том, что Дума относилась к Морскому министерству совершенно отрицательно и сильно урезывала его смету; изменить отношение Думы к нуждам флота можно было только пролив свет на деятельность Морского министерства и введя в нее нужные улучшения; только при этом условии можно было надеяться на получение кредитов на успешную постройку наших первых дредноутов, уже начатых постройкой в Петербурге, и на усиление нашего Черноморского флота, который оказался слабее турецкого вследствие покупки Турцией германских броненосцев. Для удовлетворения настояний Думы и чтобы дать ей уверенность в более целесообразном употреблении средств, даваемых на флот, Столыпин настоял на производстве нашего "обследования".

Я тотчас поехал в город переговорить с Рербергом. Дмитриев был на водах, поэтому первое наше деловое заседание состоялось только 2 сентября.

О личности Рерберга я уже говорил, во время "обследования" он почему-то все время был адвокатом Морского министерства и существовавших в нем порядков. Михаил Дмитриевич Дмитриев долго служил в Контроле, а затем в Министерстве финансов, где под

конец был товарищем министра, отличный работник, знаток сметной части и очень почтенный человек; в противоположность Рербергу, он возмущался видимой бесхозяйственностью деятельности Морского министерства.

На первом же заседании мы установили рамки для нашего обследования. Мы решили, что не будем ревизовать собственно хозяйственные распоряжения и выяснять, были ли в них какие-либо злоупотребления, так как это нам не было вменено в обязанность, и такого рода ревизия потребовала бы массы рабочих рук и заняла бы несколько лет, а между тем наше заключение требовалось в кратчайший срок. Мы решили выяснить лишь причины, почему наши суда строились дольше и обходились дороже, чем где-либо, и почему вообще наши расходы на флот (без судостроения), при его слабом боевом составе, продолжали поглощать почти такие же средства, как в Германии с ее сильным флотом?

Из Морского министерства были затребованы разные дела и материалы; оттуда же мы получили разные сочинения по устройству судостроительных заводов и по морской тактике; особенно последние меня заинтересовали, так как я вообще не имел понятия о действии современных судов в бою, о роли, выпадающей при этом судам разных типов, ни даже об относительном значении артиллерии, мин и тарана в вооружении судов.

Для участия в этих занятиях комиссии* мне пришлось уже 15 сентября переехать в город, хотя на даче еще было хорошо.

По предложению Рерберга было решено, что мы ознакомимся личным осмотром с заводами морского ведомства**, хотя я и считал, что при нашем полном незнакомстве с делом, от этого не будет толку и что нам на заводах могут втирать очки по усмотрению; Рерберг, при своей самоуверенности, утверждал, что ему очков не вотрут, а потому решено было, что мы осмотрим заводы.

Действительно, мы с Рербергом, в сопровождении товарища морского министра, адмирала Григоровича, побывали 25 сентября на Обуховском заводе, который обходили в течение четырех часов. Нам показывали работы в мастерских и объясняли намеченные улучшения в его устройстве; все это нам, очевидно, приходилось принимать на веру. Рерберг воспользовался осмотром для преподания указаний относительно необходимости покраски некоторых крыш и принятия противопожарных мер. Я чувствовал себя весьма неловко в роли ревизора, ничего не понимающего в деле, и слушателя авторитетных указаний Рерберга по пустякам, едва ли даже подлежавшим нашей критике; но, конечно, осмотр завода был сам по себе весьма интересен и поучителен. Морское министерство предоставило в наше распоряжение автомобиль и угостило на заводе завтраком, так что поездка была обставлена очень хорошо. Затем мы б октября на яхте "Нева" пошли с Рербергом и Григоровичем в Кронштадт. По пути туда нам был доложен проект переустройства порта; мы осмотрели пароходный завод, строившийся громадный аварийный док и доковое адмиралтейство.

После этой поездки Рерберг заболел, и мне пришлось одному осматривать судостроительные заводы, Балтийский и на Галерном островке, и Ижорский завод (9, 11 и 14 октября); иронией судьбы являлось то, что я, противник этих осмотров, большую часть их должен был производить один. После осмотров мы на заседаниях комиссии еще подробно обсуждали нужды заводов и выслушивали подробные пояснения по этой части со стороны моряков.

22 октября мы с Рербергом выехали для осмотра в Севастополь и Николаев. Перед моим отъездом, 18 октября, в Петербург вернулся И. В. с женой, побывавшие после Франценсбада в Дрездене, Париже и Черевках, а 20 октября приехал Володя, которому я через Остроградского выхлопотал прикомандирование к Генерал-инспекции кавалерии. Цель этого прикомандирования была двойная: дать ему возможность подготовиться к Академии и вырвать его из провинциальной глуши, где он начал увлекаться барышней Ильяшенко, на которой, однако, не имел средств жениться.