История моих животных

Дюма-отец Александр

— И вы дадите мне четыреста семьдесят пять франков?

— Конечно.

— Это невозможно.

— Как невозможно, Алексис?

— Нет, сударь; потому что, в конце концов, если вы не должны были бы мне, даже если бы я хорошо служил вам, вы не можете дать четыреста семьдесят пять франков за плохую работу.

— И все же это так, Алексис. Только предупреждаю тебя, что в Бельгии очень суровые законы и, если ты откажешься, я могу тебя заставить.

— Я не хотел бы судиться с вами, разумеется; я знаю, что вы не любите процессов.

—

Тогда иди на уступки, Алексис: возьми свои четыреста семьдесят пять франков.

— Я хотел бы предложить вам, сударь, одно соглашение.

— Какое именно? Ну-ну, Алексис, я только и хочу прийти к согласию между нами.

— Если вы сразу дадите мне четыреста семьдесят пять франков, я сразу их потрачу.

— Это возможно.

— В то время как если вы, напротив, будете так добры и разрешите мне получать пятьдесят франков в месяц у вашего издателя, господина Кадо…

— Хорошо, Алексис.

— … я смогу прожить восемь месяцев не хуже принца, а на девятый месяц у меня останется семьдесят пять франков, и с ними я поступлю на военную службу.

— Черт возьми! Алексис, я и не знал, что ты так силен в политической экономии.

Я дал Алексису двадцать пять франков наличными на дорогу и перевод платежа на Кадо.

После этого он попросил моего благословения и отбыл в Париж.

В течение восьми месяцев на бульварах только и видно было, что Алексиса; он был известен под именем Черного принца.

Затем, на девятый месяц, он, как и решил, поступил на военную службу.

Поспешим сказать, что на этот раз Алексис обнаружил свое подлинное призвание, на что указывает следующее письмо, полученное мною через два года после его отъезда:

«Господин и дорогой хозяин!

Настоящим письмом прежде всего хочу осведомиться о Вашем здоровье и затем сказать Вам, что я как нельзя более доволен. Я сделал большие успехи в фехтовании и только что стал помощником учителя фехтования. Хозяин не знает, что, когда достигаешь этого звания, обычно угощают своих товарищей.

Я знаю хозяина и ничего ему не говорю, кроме этого: обычно угощают своих товарищей.

Примите, сударь, уверения в моих вечных чувствах любви и признательности.

Алексис».

Алексис угостил своих товарищей; я не хочу этим сказать вам, что он устроил для них пир Трималхиона или обед Монте-Кристо, но, в конце концов, он их угостил.

Алексис пользуется сегодня дружбой своих товарищей и уважением начальников, которым я рекомендую его как честнейшего малого и лучшее сердце, какое я только знаю.

К несчастью, существует одно обстоятельство, которое всегда будет препятствовать продвижению Алексиса: он не умеет ни читать, ни писать; некогда император создал для храбрецов, находящихся

в таком же положении, совершенно особое звание, для которого не было надобности в словесности.

Он причислял их к охране знамени: это был их маршальский жезл.

Вот, милые читатели, история Алексиса.

Теперь вернемся ко второму овернцу и его второй «обежьяне».

XXIV

МАКЕ ПОКУПАЕТ ВТОРОГО МУЖА ДЛЯ МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕГАРСЕН

Вы помните, что овернец упорно хотел продать мне свою вторую обезьяну и что на его неотступные просьбы я отвечал: если я сделаю это приобретение, мне понадобится слуга для обезьян.

По этому случаю Мишель, человек находчивый, предложил мне сделать Сулука главным надзирателем за четверорукими; упоминание имени Сулука вынудило меня дать те разъяснения насчет Алексиса, какие вы только что прочли.

Дав эти разъяснения, я вновь подхватываю нить моего повествования.

— И за сколько ты продашь свою обезьяну? — спросил я у овернца.

— Вы хорошо жнаете, школько вы жаплатили за ту.

— За ту я заплатил сорок франков, морскую свинку и двух белых мышей.

— Что ж, и эта будет штоить шорок франков, моршкую швинку и двух белых мышей.

— Купите же это прелестное животное, — сказал Жиро.

— Купи же эту несчастную обезьяну, — повторил Александр.

— Послушайте! Послушайте же! Вы очень милы! Сорок франков, это немало! И еще морская свинка и две белых мыши, это на дороге не валяется!

— Господа, — произнес Александр. — В один прекрасный день я докажу, что мой отец — самое скупое создание в мире.

Раздались протесты.

— Я докажу это, — утверждал Александр.

— Как жаль, — сказал Жиро, — такая ласковая зверюшка!

Он держал на руках обезьяну, и та целовала его, обхватив лапками за обе щеки.

— И к тому же, — заметил Мишель, — она как две капли воды похожа на вашего соседа, господина…

— Совершенно верно! — воскликнули все одновременно.

— Так! — продолжал Жиро. — А мне надо написать его портрет для Версаля… Право же, ты должен купить эту обезьяну, она будет позировать мне для головы, и это чертовски продвинет мою работу.

— Ну, купите ее! — просили все присутствующие.

— Что же, доказана ли скупость моего отца? — воскликнул Александр.

— Дорогой Дюма, — сказал Маке, — не угодно ли вам позволить мне, не присоединяясь к мнению вашего сына, подарить вам последнего из Ледмануаров?

— Браво, Маке! Браво, Маке! — восклицали собравшиеся. — Дайте урок этому скряге!

Я поклонился и ответил Маке:

— Дорогой мой Маке, вам известно: все, что исходит от вас, — желанно в этом доме.

— Он соглашается! — закричал Александр. — Видите, господа!

— Несомненно, я соглашаюсь. Ну, юный овернец, поцелуйте свою «обежьяну» в последний раз и, если вы собираетесь проливать слезы, пролейте их немедленно.