История нашей жизни том-3
Шрифт:
– Пойдём со мной. – сказала мне, Мамочка, когда она опять появилась в палате. – Поможешь мне с обедом.
Мы вышли опять в коридор. Пошли в противоположную сторону к выходу во двор. Спускаясь по ступеням, услышал жуткий крик женщины, которая плакала и звала людей на помощь. Над ней кто-то издевался.
– Вот кабели! Опять женщину насилуют. – зло, сказала Мамочка. – Будь моя воля, то бы их замочила.
Она осеклась, так как в это время из палаты женщины вышли два санитара, которые привезли меня.
– Привет, братан! Уже осваиваешься? –
– Хватит, Жлобины, порезвились и баста. – со злостью, осекла она, обеих санитаров. – Сейчас обед!
– Ну, ладно, уж, пошутить нельзя. – стали оправдываться братья. – Братан! Ты с нами или нет? Подумай!
– Только привыкаю. – как бы оправдываясь, ответил. – Пару дней посмотрю, возможно, соглашусь с вами?
Мамочка вышла во двор. Последовал за ней. Большой двор окружён огромным кирпичным забором, утыканный толстыми кусками острых стёкол. Забор окутан колючей проволокой сверху и по бокам.
В некоторых местах забор тесно сливался в единое целое с главным корпусом, откуда мы с ней вышли, и, с двумя зданиями поменьше. Все возможные места выхода за пределы психушки густо запутаны колючей проволокой.
Ровные стены забора и зданий утыканы острыми стёклами. В некоторых местах видны пятна засохшей крови и лохмотья окровавленной одежды.
Свидетельство бывших попыток побега из психушки. Даже многочисленные скелеты кошек и птиц указывают на то, что отсюда бежать никому невозможно.
– Это бесполезная мечта. – сказала Мамочка, словно прочитала мои мысли. – За сто лет отсюда не убежал ни один человек. Если ты будешь со мной откровенным, то мы с тобой убежим из этой страшной ловушки.
– Ты разве здесь не работаешь? – удивлённо, спросил, её. – Вроде ты тут свободно ходишь всюду?
– Здесь родилась. – шёпотом, ответила Мамочка. – Свободна, только внутри этого колючего двора больницы.
Она показала рукой вокруг зловещего забора. Мы подошли к небольшому домику, который был одновременно кухней и прачечной психушки. Мамочка показала мне знак молчания.
Мы прошли дверь кухни, помещение которой разделено рядами столов и разных печей. По количеству кухонных принадлежностей можно было определить примерный состав больных и служащих.
Возможно, что это сотни человек? Почти воинская часть служащих и психов. Представляю, сколько здесь проблем с таким количеством больных?!
– Мне по списку на общаг. – сказала Мамочка, кухарке, когда вошли на кухню. – Плюс дополнительный обед на службу. Парень будет работать с нами. Его поставили на наше довольствие. Положите ему мяса.
Жирная кухарка подняла на меня глаза, налитые кровью от злости, словно её собирался сейчас объесть. Ничего не говоря, кухарка жестом руки показала подчинённым ей женщинам и те быстро стали выполнять её задание.
Два
В две чистые наволочки от подушек положили нарезанный хлеб, и все вместе связали. Взял то, что было тяжелее. Два эмалированных ведра. Она взяла две стопки комплексных обедов и наволочки с нарезанным хлебом.
Пошёл во двор впереди Мамочки. Ведра настолько тяжёлые, что не прошёл и половины двора, а руки мои сильно затекли. Поставил ведра прямо на середину бетонной дорожки.
– Там, что ли, все кухарки глухонемые? – спросил, Мамочку, когда она поставила свой груз рядом со мной.
– Этой кухарке санитары отрезали язык. – объяснила она. – Она слишком много болтала и много ела. Теперь кухарка только манную кашу может есть. Другие просто берегут свои языки, чтобы не потерять их.
Мы подняли свой груз. Пошли в главный корпус. В начале коридора Мамочка зашла в комнату, которая была приспособлена под столовую для служащих. Связку комплексных обедов и одну наволочку с хлебом она оставила там. Эмалированные ведра понёс в общаги.
Рядом с дверью общага, Мамочка взяла из шкафа алюминиевые чашки и кружки. Открыла двери, и мы все занесли в общаг. Больные, как обезьяны, внимательно следили за движением её рук. Каждый ждал своей посуды, которая ими была подписана.
Она разливала в чашки баланду. Наливала кисель в кружки и сверху клала кусок хлеба. Затем называла номер посуды. Каждый номер подходил за своей порцией и уходил в отведённое ему место.
Один огромный мужчина лежал на полу и ничего ни ел. На его голое тело, как на стол, больные клали горячие чашки с баландой и кружки с горячим киселём.
Тело мужчины тут же покрывалось красными пятнами и волдырями. Мужчина лежал совершенно без движения.
Можно было подумать, что он манекен. Но у мужчины были открыты глаза и текли слезы. Выходит, что он чувствовал боль на своём теле, но не мог двигаться.
– Зачем, они это с ним так делают? – в ужасе от увиденного, спросил, Мамочку. – Ведь ему очень больно!
– Сегодня он в общаге вместо стола? – объяснила она. – Ему санитары укололи с аминозином какой-то препарат. Весь его чувствительный и двигательный организм отключён. С мужчиной целые сутки в общаге делают все, что придёт на ум этим больным. Лишь убийство запрещено. Кто его убьёт, тот будет с аминозином на его месте. За сутки он у больных стол, женщина, туалет, кровать и что угодно другое. Через сутки мужчину заберут санитары. Отмоют его хорошо и будут на нем испытывать различные медицинские препараты по заживанию ран. Если он выживет, то поселят в отдельную палату. Будут наблюдать за его выздоровлением. Колют аминозином самых буйных. Бывает, что больные сами специально заводят кого-нибудь, чтобы он стал буйным вместо них. Прибегают санитары, вводят больному аминозина и другие препараты.