История Нины Б.
Шрифт:
Фрау Ромберг смотрела на нас и молчала. Одну руку она прижала ко рту.
— Есть какие-нибудь новости? — спросила Нина.
Карла Ромберг покачала головой.
— Можно войти?
— Кто там? — раздался голос Петера Ромберга из его кабинета. Сразу же после этого на пороге появился и он сам. В его лице не были ни кровинки, даже веснушки побелели. Волосы были взлохмачены и стояли ежиком. В его голосе слышалась явная ненависть: — Карла, закрой дверь.
Она попыталась это
— Простите, но мне надо вам кое-что сказать.
От ярости Ромберг почти задохнулся:
— Уйдите все!
— Но, ради бога, мы же не виноваты, что Микки пропала! — крикнула Нина.
Репортер указал на меня:
— Спросите его, кто в этом виноват! Извините, фрау Бруммер, мне вас очень жаль. Вы всегда хорошо относились к нам.
Из кабинета Ромберга раздался голос диктора полицейской волны:
— Дюссель-семь… Дюссель-семь… немедленно отправляйтесь на улицу Хайзештрассе. Пьяная драка. Дюссель-семь…
— Ромберг, — сказал я, — да будьте же благоразумны. Вы что, намерены ждать, пока они убьют вашу дочь?
Карла Ромберг вскрикнула.
— Я ведь вам говорил: не касайтесь этой темы. Вы же хотели сжечь эту проклятую фотографию и все забыть. Почему вы этого не сделали?
Он резко ответил:
— Подлости, в которой вы не принимаете участие, не существует — так, по-вашему?
— Я хочу помочь вам! Отдайте мне это фото…
— …и тогда они вернут мне мою Микки? Именно так я все себе и представлял!
— Вы несчастный идиот! Тогда отдайте эту фотографию следователю! Сделайте с ней хоть что-нибудь!
— Будьте уверены, кое-что я с ней обязательно сделаю. Этим займется моя газета, когда мы соберем достаточно материала. Следователь! Это в ваших интересах! Мы уже передали материал одному следователю — ну и что из этого? Господин Бруммер на свободе, он честный, достойный гражданин! — Он прошептал: — Если мы все это выложим, это прочтут миллионы порядочных людей в нашей стране — и вот тогда-то мы посмотрим, что случится с вашим шефом. Впрочем, и с вами тоже!
— А как же Микки? Что с ней за это время может случиться? Неужели вам это сраное фото важнее жизни вашего ребенка?
Он вплотную подошел ко мне:
— Если с ее головы упадет хоть один волосок, то вас сможет спасти только Господь Бог!
— Глупая болтовня! Тогда будет уже поздно!
— А мы считали вас своим другом…
— Я им и остался!
— …вы отъявленный негодяй, завравшийся подлец!
— Господин Ромберг! — закричала Нина.
Распахнулась дверь соседской квартиры. На пороге появился толстый мужчина в подтяжках:
— У вас проблемы, господин Ромберг? Что это за люди? Может, вызвать полицию?
—
Я схватил Нину за руку и потащил ее вниз по лестнице. Я услышал, как толстый спросил:
— Кто они такие?
— Крысы, — донесся до нас голос Ромберга.
После этого обе двери захлопнулись.
Я не выпускал руку Нины, пока мы не добрались до «Кадиллака». На улице не было ни души. Осенний ветер гнал сухую листву через дамбу.
— У тебя есть сигарета?
Мы закурили.
— В это виноват не только ты, — сказала она. — Я виновата точно так же.
— Глупости.
— Нет, не глупости. Если совершается преступление, то виноват не только тот, кто его совершил, но и тот, кто равнодушно взирал на все это.
— Это всего лишь фраза. Он силен, а мы слабы. У него куча денег.
— Я, я одна во всем этом виновата! Я должна был воспрепятствовать этому уже тогда. Без документов у него не было бы власти. Вот тогда-то его точно бы осудили. А сегодня он над нами просто смеется. Сегодня уже слишком поздно. — Потом она замолчала, и я слышал, как свистит ночной ветер и шуршит сухая листва. Внезапно она прошептала: — Роберт…
— Да?
— Я думаю, что я тебя полюбила.
— Ах, Нина…
— Я говорю серьезно. Сначала я терпеть тебя не могла. А потом стала тебя бояться. А сейчас… когда ты меня сейчас касаешься, то это… такого со мной еще никогда не было. Теперь я тебя люблю.
— А за что?
— За то, что ты сказал, что ты в этом виноват. За то, что позволил Ромбергу тебя почти оскорбить. Ты не так умен, как он, не так нахрапист. У него есть преимущества перед нами. Ты не такой мужественный, Роберт.
— Да, — сказал я, — я не очень смелый человек.
Она обняла меня и нежно поцеловала в щеку.
Я спросил:
— А вдруг нас кто-нибудь увидит?
— Ты трус, — ответила она, — ты самый настоящий трус. — И она поцеловала меня в губы. — Я не знаю, что еще случится, но когда все кончится, и ты опять обретешь свободу, и я тоже стану свободной, я обещаю тебе, как перед Богом: я буду тебе верной женой.
Она продолжала меня целовать, а я смотрел сквозь ее светлые волосы на пустынную улицу, и мне припомнилось начало одного стихотворения, прочитанного мною в тюрьме, давно, много лет назад: «Трус, возьмись за руку другого труса…»
Внезапно я выпрямился.
— Что с тобой? — испуганно спросила она. Потом и она увидела то, что увидел я: маленькую черноволосую девочку в красном плаще, со школьным рюкзаком за плечами, едва живую, бессильно бредущую вниз по улице, пригибаясь под порывами ветра.