ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
Шрифт:
В имении, на фермах Игали часто замечал улыбку господина Тоота и гадал про себя, что это может означать. Кажется, все передумал, но вот однажды, молча шагая рядом с Тоотом к конному заводу, он вообразил вдруг, что догадался: «Похоже, мой сумасброд-хозяин свадьбе радуется, хотя, право, радоваться тут нечему». Так они шли, обходя сараи, через дворы, где стояли дома для конюхов, ни один из них ни звука не проронил, и лишь у трех тополей господин Тоот положил руку на плечо Игали:
— Ошибаешься, старик, не свадьбе я радуюсь, а кое-чему другому. Господин Игали так и застыл, ни жив ни мертв.
— Ох ты! Гм. Неужто я снова вслух говорил? (И он испуганно шлепнул себя по губам.)
— Вслух, вслух, разрази тебя гром! Так вот, говорю, радуюсь потому, что причина есть. Знаю, и ты бы радовался, если б у тебя
— Только б не очень сильнодействующим оказалось.
— Есть такое, есть и послабее. Коли слабое не поможет, сильное применим.
С тех пор любопытство Игали было приковано к странному лекарству. По вечерам он гадал вместе с женой, великой сплетницей, обладавшей чрезвычайным комбинационным даром, но они так ничего и не смогли измыслить, хотя тут явно скрывалось какое-то крупное дело.
Время спешило, двигалось вперед; сошел снег, пришли воды; зашумели и начали одеваться леса; из-под комьев земли вылезли понежиться на солнышке «божьи коровки», как простой народ называет мелких красных жучков, возвещающих о приходе весны. В потеплевшем воздухе запел свой весенний гимн жаворонок, а черешни и абрикосы, заслышав его, распустили почки, — и не успели оглянуться, как долгожданное вербное воскресенье было тут как тут.
И, как представляла в свое время госпожа Тоот, в чудесный весенний день, когда чарующий солнечный свет с утра до вечера призывал растения: «Распускайте свои бутоны!» — сразу после полудня один за другим двинулись со стороны Бонтовара по ведущей к Рекеттешу дороге роскошнейшие из роскошных господские экипажи.
Боже ты мой, каких только коней здесь не было! Как они шли, пританцовывая, грациозно покачивая шеями в сверкающей, блестящей упряжи. Впереди ехал Фери Ности на четверке черных коней, головы которых были украшены синими и красными розами из шелковых лент. Он правил не сам, сидел сейчас сзади, рядом с отцом, в дорогой одежде витязя, — красном бархатном ментике и меховой медвежьей шапке, из которой гордо торчали белые перья цапли (эх, и красивый же король из него получился бы!); впрочем, и старик выглядел неплохо в короткой на меху куртке гранатового цвета, черной шапке, на которой болталась такая огромная красная кисточка, что за нее, может, и тысячу форинтов отвалила бы какая-нибудь богатая бонтоварская торговка, если бы могла приспособить ее взамен языка. Затем следовал губернатор на четырех могучих конях, казалось, сама мать-земля дрожала от цоканья их копыт. Рядом с губернатором восседала его супруга в бархатной венгерке цвета морской воды, и солнечные лучи, лизавшие смарагды и рубины на ее пряжке, окрашивались в красный и зеленый цвета. На ее высокопревосходительстве был венгерский чепец бабочкой, мелкие золотые чешуйки дрожали и светились на нем, как светлячки. Просто любо-дорого поглядеть, а тут еще веселое, красивое личико под чепцом! Губернатор держал в коленях золотую шпагу и, проезжая по деревням, раскланивался направо и налево. Сидевший напротив него господин Малинка бережно вез посох, увитый цветами. А все остальные! Ни конца, ни края не видно! Раганьоши в большой карете с гербами. На голове графини страусовое перо, что твой папоротник! Господин Хорт па четверке гнедых с серебряными бубенцами, выбивавшими музыку, словно стеклянные колокольчики на навесе дворца корейского императора. В упряжке из четырех пони ехали девочки Хорт, подружки невесты, кучером у них был карлик, а рядом па облучке в роли лакея мальчуган лет восьми — десяти в доломане с серебряными пуговицами, в красной шапке с серебряными галунами, — словом, зрелище было сказочное, как будто всю коляску по волшебству доставили сюда из страны Лиляпутий. Но кто может описать весь этот блеск, всю роскошь? Море кружев, парчи, бархата, бесчисленные драгоценные камни! Даже глаза устают, когда десятая, двенадцатая коляска проносится мимо, как во сне. Всего одна минута, — и разглядеть-то не успеешь как следует. Под конец у всех кружились головы, и зрителям, утомленным этим пиршеством ослепительных красок, мерещилось, будто они сами превратились в попугаев. Теперь уже больше глазели на будничную упряжку какого-нибудь родича попроще — все-таки разнообразие! Редактора Клементи, например, ехавшего в жалком фиакре, запряженном двумя дохлыми клячами, встречали
Едва появлялись кареты, как распахивались все окна. За горшками с геранью показывались любопытные женские личики, не одна девица мечтательно вздохнула: «Ах, что-то теперь делает, о чем думает Мари Тоот?»
Некоторые выбегали на улицу и долго глядели вслед огромному облаку пыли, поднявшемуся за свадебным кортежем.
— Гм, многого добился Михай Тоот, — рассуждали люди. — А ведь, говорят, пекарем был в Америке. И вот поди ж ты, дочку его теперь «ее милостью» величать станут. Впрочем, она того заслуживает, истинно голубка кроткая. И что бедняжка делать станет среди этаких пав?
Наибольший интерес, разумеется, проявился в Рекеттешё. Все село высыпало на улицу, образовав живую стену до усадьбы Тоотов. Мужчины почтительно снимали шляпы, когда проезжали свадебные гости. Собаки лениво лежали у ворот и не лаяли, а философски помаргивали и тихонько ворчали. Ворчали, быть может, о том, как хорошо господам живется. Однако собак у крестьянских дворов было мало, наиболее осведомленные из них собирались в лабиринтах между строениями в поместье Тоота, где воздух был насыщен различными запахами жаркого, а тонкие органы псиного слуха волновало восхитительное шипение.
Михай Тоот с непокрытой головой встречал на крыльце валом валивших сановных господ и изнеженных дам. «Добро пожаловать к нам, добро пожаловать». Гости трясли ему руки, обнимали, называли дорогим дядюшкой или братцем, а самые любезные из дам даже чмокали его в чисто выбритые морщинистые щеки. Осведомлялись о милой сударыне-тетушке, возившейся в большой комнате у накрытых по-царски столов со всевозможным жарким да освежительными; она переходила из одних родственных объятий в другие, а маленькие татарские княжичи еще и ручку ей целовали. «Ох вы, милые мои, ненаглядные! Да вы не утруждайте себя!» Вокруг все было — сплошь улыбки, сплошь веселье, сплошь мед и сахар; распахнутые комнаты были набиты битком, в толчее люди то и дело теряли друг друга. Коперецкий искал жену и жаловался, что даже не видел еще невесту.
— А хорошо бы на нее теперь взглянуть, — заметил Хорт.
— Почему?
— Вероятно, она сейчас одевается.
Клементи расположился у буфетной стойки. Татарская княгиня столкнулась с Фери Ности.
— Executio! [145] — вскричала она. — Где мои конфеты?
— Выиграли, тетя Мали, выиграли, — прокартавил Фери с сияющим лицом. — Но порядок таков, сначала я должен до своей конфетки добраться.
— Времени уж немного осталось. Фери вынул часы и вздохнул.
145
Исполнение решения (лат.)
— Ай-яй, еще целых четверть часа!
Клементи, пригласив хлопотавшего вокруг буфета Игали чокнуться в знак примирения, доверительно шепнул ему на ухо, намекая на Фери:
— Рекеттешское поместье еще не его, а он уж картавит. Игали покачал головой и замешался в толпе гостей, громко размышляя:
— Верно, у Тоота ум за разум зашел, коли он разбойника этого пригласил.
— Прошу, прошу, дамы и господа, — проворно семенила в новехоньком шелковом платье цвета киновари госпожа Тоот, — немного освежительного. Право, прошу вас, перекусите малость. В коляске-то ведь обед повытрясло. Пожалуйста, прошу покорно. Ужин-то либо будет, либо нет. Я так рада, что вы оказали честь моему бедному дому. Большое для нас счастье. Прошу, не отказывайтесь. Знали б вы, как я рада вас видеть. О, господи, господи! Вот косуля молоденькая, мягонькая, словно масло, муж сам подстрелил. А вон там дикий кабан. Снизу-то попостнее. Ох, так бы вам душу и выложила!
Таким манером любезно всех угощая, добрая женщина куда-то вдруг укатилась, как укатывается кольцо, и больше ее никто не видел. То один, то другой принимался искать ее. Потом догадались, что она, наверное, Мари сейчас одевает. С невестами в такое время всякие казусы случаются. В обморок хлопаются, упрямятся, капризничают, что-то у них с туалетом не ладится, крючок откуда-то отскакивает, туфли не налезают. Ну-ка, быстрее, надо немного тальку насыпать, сбегай, Клари, милочка, поищи где-нибудь.