ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
Шрифт:
— Почему же невозможно? Почта куда угодно доставит письмо. Мари, покраснев до ушей, некоторое время колебалась с ответом.
— Хозяйка ни за что не позволит мне переписываться.
— Странная, должно быть, женщина, — весело заметил Ности, — уж не игуменья ли она?
— Нет, нет, но все-таки…
— А вы не показывайте ей письмо!
Мари не ответила, а Ности доставляло удовольствие терзать ее этими вопросами, припирать к стенке.
— Ну, не мудрите, Кларика, и дайте мне ваш адрес, — повторил он мягко, и в голосе его звучала мольба, — скажите, не огорчайте
— Что поделаешь! — неуверенно и с превеликим смущением ответила Мари.
— Скажите ваш адрес, а в остальном положитесь на меня, — страстно прошептал охотник. Мари Тоот покачала прекрасной головкой и потупила задумчивые глаза.
— Я потому и не скажу, чтоб вы не могли мне написать… не хочу.
— Но вы не покажете своей хозяйке!
— Придется, — ответила она, запинаясь. — Я… вы должны узнать правду, но только не смейтесь надо мной… я ведь не умею читать.
— О, бедненькая, бедненькая моя!
По счастью, в этот миг заиграла музыка, все ноги пришли в движение, и языки могли отдохнуть. Мари облегченно вздохнула, а Ности, изображая безнадежно влюбленного, отвернулся от своей партнерши и упрямо потупил голову. И, будто горестные чувства охватили его с такой силой, что даже в ноги ударило, он с неистовством, лихо начал отплясывать чардаш. А там и господин Брозик пустился в пляс, да как раз с теткой Репаши (будто слон с коровой танцует). С обоих уже пот катил градом, огромный второй подбородок Брозика колыхался из стороны в сторону, а пухлое лицо тетки Репаши даже посинело от возбуждения.
— Может быть, хватит уже, — промолвила она, запыхавшись. — Ведь мы, соседушка, старики.
— Пятнадцать минут солнца зимой стоят больше, чем целая неделя солнечного сияния летом. Такое мое мнение, душенька-соседушка.
И в задорном веселье, колыша достойными телесами прямо рядом с Ности, он дружески хлопнул его по спине.
— Господин охотник, никогда не помрем!
Ности сердито обернулся, чтобы обрезать того, кто посмел с ним фамильярничать, но, увидев, что это Брозик, и вспомнив, где он, ответил с глубоким вздохом:
— Нет уж, лучше б помереть!
— А какая у вас беда, гоп, гоп, гоп?
— Не хочет меня милая любить, — чуть не стоном простонал охотник свою горестную жалобу, от которой сердце его партнерши, видно, разжалобилось, и она невольно прильнула к нему.
Жаркий ток пробежал у него по жилам, и Фери страстно прижал к себе Мари, хотя это уже не входило в его роль.
— Читать не умеете? — лихорадочно зашептал он. — А по глазам тоже не умеете читать?
— Еще не приходилось, — мечтательно шепнула девушка. — Ой, задушите!
Он тотчас отпустил ее талию и, уперши руки в бока, стал отплясывать перед ней, да как лихо, ловко и красиво! Так они вертелись и кружились до тех пор, пока не оказались вдруг возле цыгана. Фери тайком сунул банкнот примашу и крикнул повелительно:
— А теперь вот что играй!
И он запел, устремив горящий взор на свою партнершу (на сей раз в нем не было никакого притворства):
Глянь-ка,
Мари приняла это поначалу за пустые слова и потупилась не хотела смотреть в глаза охотнику: факел-то от факела загорается, нет уж, она ни за что не посмотрит! Но партнер ее не сдавался и до тех пор повторял первую строку песни, — да и цыган все наяривал ее же, — пока эта сцена не привлекла к себе всеобщего внимания. Уж лучше посмотреть.
Мари вскинула васильки своих глаз, и взоры их встретились на миг (столько времени нужно стреле, чтобы пронзить листок на дереве, а может быть, даже больше), потом, будто его взгляд опалил ей глаза, она прикрыла их, опустила веки с шелковой бахромой.
Что ты в них, дружок, прочла? А они кричат о том, А они кричат о том…
Ности пел дальше, взяв Мари за руку.
— Ну, скажите, наконец, скажите, что вы прочли в моих глазах?
— То, что вы дурочку делаете из меня, — ответила девушка, просияв улыбкой, которая ясно сказала, что она сама не верит своим словам.
Но руки парок никогда не отдыхают, они прядут все новые и новые нити. Слова флейтиста, что они-де не господа, очень обидели Йожи Колотноки, и он начал подбивать распорядителей: пускай накажут флейтиста за то, что он посмел так нагло их оскорбить. Флейтист, мол, не должен выйти сухим из воды, надо «околотить его, да так, чтобы его в мокрой простыне отнесли домой, — этого требует честь молодых ремесленников. Остальные распорядители согласились с ним, ибо тщеславие у всех питается одним и тем же, разногласия возникли лишь в том, теперь ли поколотить флейтиста или перед самым окончанием праздника. Более того, появилось и третье предложение (его внес молодой Брозик, правда оно тоже сводилось к тумакам): доказать сперва, что они господа, а для этого дешевле и разумней всего составить кадриль. Это, несомненно, понравится цыганам, а если по городу разлетится весть о том, что во время сбора винограда танцевали и кадриль, то уважение к празднику возрастет.
Что ж, кадриль так кадриль, но только умеет ли ее кто-нибудь танцевать? Это ведь не пустяк. Бедному мастеровому некогда и голову-то набить всякими премудростями, что уж говорить о ногах. Да, слов нет, кадриль — великое дело! Дядюшка Финдура до самой смерти повторял бы с гордостью, что однажды в его винограднике танцевали кадриль. Однако, не зная броду, не суйся в воду, а то как бы не закончилось все великим срамом: сперва следует прощупать, кто умеет танцевать, кто нет и сколько пар составилось бы в решающий момент.
Поручили это молодому Брозику, который обошел подряд всех молодых людей и так дошел до Ности, спросив его почтительно:
— А ваша милость танцует кадриль?
— Уж не собираетесь ли вы пригласить меня в качество дамы? — ответил он, рассмеявшись.
— Я хотел бы составить кадриль, если только найдется достаточно танцоров. Ности повернулся к своей партнерше.
— Хотите танцевать со мной кадриль?
— А почему бы и нет, — ответила Мари самозабвенно. Видно, этому маленькому Брозику, с глубоко посаженными