ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Миксат Кальман

— Но как же я научусь управлять? Ты ведь знаешь, я никогда такими делами не занимался.

— Как научишься? Э, тут все, что угодно, научить может, только не книга. Бричка, например, научит — тряханет на ухабе, вот и велишь дорогу отремонтировать. Лошади твои споткнутся либо на мост не пойдут, значит, с перилами беда или доски прохудились, надо приказать исправить. Увидишь где-то, из сарая дышло торчит, на проезжую дорогу выпирает, так что пьянчужка какой-нибудь в темноте, чего доброго, налетит да разобьется, — велишь хозяину коляску убрать, коли не хочет он, чтоб дышло спилили по твоему приказу. Административное управление самое легкое дело на свете. Надо уметь видеть а приказывать, вот и все. Но, конечно, исправник должен и такт соблюдать. Ежели что полезное делаешь, раструби повсюду, пусть у всех на виду будет, а прикажешь всыпать кому двадцать пять горячих, позаботься, чтобы свидетелей не было, теперь-то говорят, нельзя людей сечь. Не из-за министра,

из-за газетчиков этих. Где порядка нет, навести надо. Где правда сильнее людей там за правду стоять нужно, а где человек сильнее правды, надо его сторону держать. Стало быть, самая великая наука, брат людей знать как следует, с пят и до самой макушки. Об этом и говорится в моих «полезных инструкциях», которые я ищу — ага, вот они! Спрятались, собаки, среди всякой дурацкой писанины. (Он вытащил небольшую папку и поискал бумаги, относившиеся к Вогланьскому уезду.)

— Вот оно, руководство, — многозначительно произнес он — изучи, как Библию, следуй ему, и тогда жизнь твоя в этом уезде будет долгой.

А в полезных инструкциях говорилось о самых сановных и горластых семьях уезда, и о разумном дипломатическом подходе, рекомендуемом при общении с ними. Говорилось об этом таким образом:

М е з е р н е. Петер Бришкаи (триста хольдов), любит латинских классиков, ничем иным его не возьмешь, рьяный кальвинист, держаться с ним надо грубо, сюсюканья не терпит.

Воглань. Карой Враца, разбогатевший бакалейщик, человек тщеславный, стоит перейти с ним на «ты», и он в твоих руках.

Б а р к а н ь. Габор Терек, крупный помещик и первостатейный осел, следует хвалить его овец и заказывать у него сладкую палинку собственного его производства.

Кае а д. Даниэль Корго (четыреста хольдов), много родственников, чем больше бранить их, тем лучше.

Алшо-Рекеттеш. Михай Тоот, демократ, немного сумасброд, но добряк, может быть полезен, хотя пока большого влияния не имеет. Не любит хвастовства.

Д р е н к. Иштван Палойтаи. Большая сила. Ревностный католик и заядлый антисемит. По темпераменту куруц [106] , но правящую династию хаять при нем нельзя, ибо эрцгерцог Карл-Альберт, владеющий в комитате охотничьими угодьями, обычно приглашает его на свою охоту и тогда посещает его дом, чем Палойтаи весьма гордится. И вообще у него много чудачеств.

И так, бесконечной чередой на множестве страниц, перечислялись члены всех и всяческих комитетов. Попадались иной раз инструкции вовсе не пристойные и щекотливые, например после вмени Яноша Варшани стояло: «Noli tangere feminam, quia Dominus rabiatus est» [107] . А рядом с Матяшем Криви значилось: «Лапай его молодушку почаще, старой развалине по сердцу, когда посторонние находят его супругу желанной». В то же время «полезные инструкции» решительно предостерегали от расспросов Миклоша Чобойо о семье, ибо его незамужняя дочь готовилась родить в Бестерцебане, а с женой он собирался разводиться.

106

Куруц. — Куруцами называли участников венгерского освободительного движения конца XVII — начала XVIII в., направленного против Габсбургов. Позднее это стало символом патриота и вообще человека независимого склада.

107

Не трогай женщину, если ее повелитель вспыльчив (лат.)

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА Большое веселье у стариков в Дренке

Надо сказать, что труд сей, составленный при содействии госпожи Чашки, которая располагала ценными данными, был предназначен для самого губернатора, но вынутый из него Вогланьский уезд мог принести пользу и Ференцу Ности.

Полностью опираясь на эти сведения, с примерной покорностью начал Фери свою деятельность в уезде, прежде всего навестив в Дренке Иштвана Палойтаи. Старик жил в старом-престаром доме на краю деревни. Впрочем, вокруг него все было старинным. В саду древние деревья-гиганты тянулись к небу, в сараях стояли вышедшие из моды коляски и брички, каждая в превосходном состоянии, так как Палойтаи со всем обращался бережно и ничего никогда не менял. Даже одежду он шил всегда из одного и того же сукна. Почти все его слуги были старые развалины, а один батрак так даже сто две весны за плечами насчитывал (портрет его, думается, в «Воскресных новостях» был напечатан). Когда-то служил батрак этот в гусарском полку Шимони и хвастался всем носогрейкой, что стянул из знаменитых версальских трофеев в твердой уверенности, что трубка принадлежала какому-то французскому королю. («Вероятно, Людовику XIV», — подтрунивал Палойтаи над стариком.) Йошка Дару уже не работал, только покуривал трубочку (ту самую, пенковую) да летом сады сторожил, что было не очень-то обременительным занятием, ибо плодовые деревья тоже одряхлел и не то что

фрукты приносить, даже цвести ленились. И в самом доме все было ветхим и славным — печки, мебель и даже хозяйка, которая была много старше мужа. После смерти своей первой супруги Палойтаи женился на ее матери, чтобы вместе оплакивать покойницу. Теща его — она уже приближалась к восьмидесяти — и теперь еще была живой и проворной, как перепелка. День-деньской она суетилась, хлопотала, ее чепец с оборками так и сверкал белизной. Накрахмаленные, отглаженные юбки весело шуршали, а приколотые к поясу ключи молодо позвякивали. Во всем комитате она была самой уважаемой матроной, чью репутацию лишь возвысила удивительная карьера, превратившая ее из тещи в жену. Злые языки болтали, будто визиты эрцгерцога Карла-Альберта (которые вызывали страшную зависть знатных семейств, мнивших себя вельможами) объясняются любопытством: его высочеству просто хотелось поглядеть на прогремевшую на весь мир тещу.

Палойтаи продолжал называть жену «мамой», и жили они в примерной любви и добром согласии. Владея двумя тысячами хольдов земли, они водили дружбу преимущественно с мелкими дворянами и образованными людьми свободных профессий, внимания не обращая на любителей табели о рангах, всех этих Ности, Раганьошей, Хомлоди, Хортов — отсюда и шла та огромная популярность, которой пользовались в комитате Палойтаи и мама Фрузина.

Первого февраля к вечеру, когда коляска Фери Ности свернула с бонтоварского тракта к Дренку, погода стояла студеная. Толстая снеговая шуба покрывала поля и дороги, только вороны чернели на сверкающей белизне да на околицах деревень темнели проталины после опаливания свиней. Хотя новая упряжка была полна недостатков, Фери весело погонял ее, а живая фантазия его рисовала русских рысаков на месте его скромных гнедых. Про себя он твердо решил на новой должности стать новым, серьезным человеком, но, как хронического алкоголика, завидевшего бутыль с палинкой, сразу одолевает старая хворь, так и его, едва ощутил он в руках вожжи, тотчас же начали раздувать чувства, столь характерные для джентри. Сновавшие по дороге взад и вперед звонкие коляски, то опережавшие его, то скользившие навстречу, пробудили в нем злого демона, и теперь его более всего занимала мысль, как раздобыть денег, чтобы купить шикарную четверку. Целью его поездки было приобретение друзей, так пожелал зять.

Прекрасно, но сам Фери дополнил основную мысль следующим образом: приобрести друзей, которые поручатся за него по векселю. Клятва, данная отцу в том, что он никогда больше не воспользуется векселем, потонула в звонком дребезжанье упряжки.

Палойтаи сидел в большой столовой и резал на столе самосад, а мама Фрузина проводила смотр банкам с вареньями и соленьями, когда лежавшая под столом легавая, по кличке Маолаш, заворчала и беспокойно навострила уши. Палойтаи и его супруга были глуховаты, поэтому легавая постоянно находилась при них, предупреждая, когда кто-либо подъезжал к дому.

— Гость приехал, — сказала мама Фрузина.

— К тому же чужой, — заметил Палойтаи. — Все дворяне нашего комитата знают, что приезжать надо завтра.

Гм, а ведь это может быть и акцизный. Нужно спрятать табак [108] . Быстро набросив скатерть на стол, они поспешили в гостиную навстречу прибывшему, чтобы он не застал их тут; однако гость, красивый молодой человек с заиндевелыми усами, покрасневшими ушами и носом, опередил их, внезапно войдя в дверь.

108

Нужно спрятать табак. — Разведение и продажа табака в Венгрии с 1851 г. стало монополией австрийского государства; тем не менее венгры всякими правдами и неправдами выращивали табак, придавая этому подчас характер патриотического сопротивления австро-габсбургским властям.

— Я хотел засвидетельствовать свое уважение вам, дорогой дядюшка, и вам, милая тетушка, — сказал он, почтительно склонившись.

— Добро пожаловать, милый братец, — живо воскликнул хозяин. — Ты уж не обессудь, память у меня слабеть стала, не вспомню я, кто ты есть.

— Я Ференц Ности, новый исправник. Старик, казалось, был несколько озадачен.

— Э-э, ну и ну! Стало быть, из-за тебя, каналья, закон оплеуху получил?

Но тут вмешалась мама Фрузина и с шутливым гневом оттолкнула мужа от молодого человека.

— Иди, иди отсюда, палач! Не устал еще его, бедняжку, из-за пьяницы Каби корить? И она обняла Фери, наградив его звонким родственным поцелуем в щеку.

— Было время, поплясала я с твоим отцом, — сказала мама Фрузина, внимательно разглядывая пришельца. — Когда-то и он точь-в-точь таким был, как ты.

— Ну, братец, коли ты отца представляешь, — добродушно рассмеялся старый барин, словно предваряя пришедшую на ум остроту, — тогда уж и меня представляй, потому, хоть я за него и не голосовал, но сейчас твой отец, мой депутат, меня представляет. А ну, давай сюда свою физиономию, ведь она, по существу, моя физиономия, дай-ка я сам себя поцелую.