История новоевропейской философии

Васильев Вадим Валерьевич

— В Пруссии не бъло землетрясений…

Ну, в Пруссии не было, но есть же еще южная еще Германия, но он заботился не только о своей Пруссии, все-таки он понимает, что германская культура это что-то единое, пусть Германия и раздроблена на сотни государств — это не важно. Все эти границы считались все-таки чем-то условным. Это что-то вроде того, как из области в область переехать было, чем в другое государство, но потом это же наблюдение верно относительно Европы в целом. Тогда как раз произошло вот это страшное Лиссабонское землетрясение в середине восемнадцатого века, все на него откликнулись, во Франции Вольтер откликнулся, Кант тоже много размышлял. Ну, вот, если дома перпендикулярны, то значит, соответственно разрушений будет меньше. Вот такие идеи.

— То есть там ни грамма не бъло скепсиса? Потому, что иначе как-то странно, умный

человек…

Ну почему. Понимаете если так рассуждать с точки зрения какого- нибудь ученого 22–го века наверно современные естествоиспытатели тоже будут наивными.

— Но он же не был естествоиспытателем…

Ну не был, понимаете как, современные фундаментальные ученые тоже не могут быть названы естествоиспытателями, строго говоря, они не пытают естество, природу не пытают, опыты не ставят никакие. Этим занимается экспериментальная наука, а они только вот на основании этих данных строят теории, гипотезы, точнее говоря. Так же и Кант. Он отталкивался от знаний того времени, конечно, все эти теории не больше, чем факт культурологии в настоящее время. Но не заметно там скепсиса никакого. Другое дело, что Кант не утверждает, что это математически доказанная истина — это гипотеза, не более того. Конечно же, он относится к этому не как к абсолютной истине — это удобная, эффективная гипотеза. И вот он занимается их порождением.

Движение ветров он пытался объяснить, представляя воздух по аналогии с водой, как бы считая, рассматривая воздушный океан, в котором возникают перепады высот, и вот в низины, так сказать, этого океана стекаются с верхушек остатки, избыточные массы воздуха — получаются ветра, причем в определенном порядке — с экватора к полюсам они стекаются. Но, впрочем, встречается и обратное, разумеется, движение.

Вот такого рода сочинений довольно много у Канта в то время. Еще вот одна проблема — есть у него такая работа «Стареет ли Земля с физической точки зрения?». Вот он задается таким футурологическим исследованием — что будет с Землей — проблема геологической истории. И картину он рисует довольно унылую — Земля, в конце концов, под действием естественных сил превратится в абсолютно, такое плоское, ну не то, что. шарообразным телом она как была так и останется, но все неровности на ее поверхности сравняются. Если сейчас мы имеем в наличии горы, и долины, возвышенности и океаны, то в результате все везде будет такое однотипное болотце, вода растечется пленкой по всей поверхности Земли. Почему он так считает? Ну, потому что с одной стороны, океан поднимается, реки несут песок и все остальное в океаны, выбрасывают, выбрасывают, выбрасывают, намывают, поднимают их уровень, с другой стороны горы стираются под влиянием ветров — в итоге это приведет к выравниванию. Вот такие идеи.

Ну, это одна сторона деятельности докритического Канта. Другая сторона его творческой активности в то время связана с поисками методов метафизики. Вот, пожалуй, это все-таки не философская сторона его деятельности, а вот тут уже мы сталкиваемся с чисто философскими проблемами. Канта не устраивает состояние, современное ему, метафизики и он ищет средство улучшить положение дел. Тут он совершенно рассуждает как классический новоевропейский философ — чтобы улучшить положение дел, нужен метод, инструмент для этого улучшения. Но этот метод как бы с трудом ему дается. Он как бы делает маленькие — маленькие шажки, очень осторожно.

Назову несколько работ, в которых делаются вот эти мелкие шаги вперед. Самая известная может быть «О введении в философию понятия отрицательных величин» — работа 1763 года. Тут Кант говорит, что философии было бы полезно пользоваться методами математики, но не в буквальном смысле (не должна философия быть похожа на математику, конечно же), просто некоторые математические понятия очень полезны для прояснения дел в метафизике. Вот, например, понятие «отрицательной величины». Чем оно полезно? А тем, что оно приучает философа понимать, что кроме противоположностей в мире существует еще и нечто среднее, то есть мир не устроен по полярному принципу «А» есть и «не — А», есть еще «Ноль» между «А» и «не — А».

Если обратить на это внимание, то мы проясним многие вопросы. Например, считается, что удовольствие есть удовольствие, а есть отсутствие удовольствия — противоположное состояние. Это противоположное состояние удовольствию — какое? Страдание. Так можно рассуждать, если нет удовольствия, то, что тогда есть? Есть тогда страдание. Вот это ошибочный взгляд на вещи, полярный такой. А в действительности все не так — есть удовольствие, есть страдание, а есть отсутствие удовольствия и страдания — такое безмятежное состояние, его ни к чему нельзя причислить. Тогда все отрицательные и положительные

факторы уравновешиваются. Точно так же с движением. Есть движение в одном направлении, есть движение в противоположном направлении, а есть и покой, аналог нуля в математике. Есть добродетель, есть порок, а есть такая этическая невинность. Очень широко применим этот принцип.

Вот здесь, вот в рассуждениях на эту тему, у Канта зарождается идея различия логических и реальных оснований, так называемых, — вот это одно из важных его методологических открытий в докритический период. Различие логических и реальных оснований и, соответственно, следствий.

Логическое следование имеет место в силлогизмах, и осуществляется это следование по закону тождества. Реальное следование, и соответственно основание этого следствия, имеют место в природе, и вот они-то не осуществляются по закону тождества (тут видна связь этой проблематики с предыдущей). Т. е. из причины нельзя непосредственно вывести действие, точно так же как из посылок силлогизма можно вывести следствие. Там можно вывести следствие, а здесь нельзя. Между тем и там и здесь имеет место следование, и мы часто смешиваем эти случаи, а их надо четко различить. Если мы их смешаем, то мы впадем в массу заблуждений, к примеру, придем к выводу, что в причине должно быть не меньше реальности, чем в действии — тут как раз смешивается логическое основание с реальным. Кант эту тему не очень эксплицирует, но тут связь очевидна, т. е. действительно, если бы причинные отношения в вещах были полностью аналогичны правилам силлогистического вывода, то есть вещи следовали друг из друга как следствия из посылок, то тогда да: в следствиях не может быть ничего такого, чего не было в посылках, — это верное правило силлогистической логики. Для вещей. Автоматически, по крайней мере, на вещи его нельзя перенести. Т. е. видите, тут много можно чего почерпнуть.

Что еще. Много Кант в то время думал над проблемой устройства основ душевной жизни и под влиянием Сведенборга — известный ученый, который стал религиозным деятелем, писателем религиозным, шведским, ученый очень был популярен тогда. Кант ознакомился с его работами, даже письмо ему написал, но ответа так и не получил. Он был, кроме того, что теоретиком (Сведенборг) такого мистического созерцания божества и других душ, вот он признавал возможность такого непосредственного общения духов, не опосредованного телами, он и сам еще видел множество чудес, обладал даром ясновидения, предсказывал события, говорил что там происходит за сотни километров от его местонахождения, в общем, задурил голову Европе, и Кант даже какое-то время увлекся им. Потом он все-таки проявил скепсис на Сведенборга, а в результате интенсивной теоретической работы он пришел к выводу, что у нас нет никаких оснований допускать общение душ. И этот вывод он сформулировал в одной из самых крупных работ докритического периода, работа 1766 года «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики». Важно понять не сам вывод, он не вызывает сомнений, а как он приходит к нему.

Он рассуждает таким образом: если души общаются между собой, то тут есть какой-то вид взаимного влияния. Теперь мы спрашиваем: а, откуда мы можем узнать о влиянии, о воздействиях, о причинах и следствиях, откуда берется знание о них? Можем ли мы априори какие-то силы приписать человеческой душе, скажем силу общаться с другими душами. Априори не можем, говорит Кант, и вот выдвигает рассуждения очень похожие на те, которые Юм проводил в исследовании о человеческом познании. Ну и потом он говорит, что раз не априори, то апостериори, т. е. только из опыта можем знать о конкретных каузальных взаимодействиях, ну или воздействиях каузальных; там, где взаимодействие, там уже взаимная каузальность. А есть ли у нас опыт общезначимый, достоверный опыт духовных отношений непосредственных? — Нет. Есть какие-то экзальтированные свидетельства отдельных людей, а для полноценного опыта должно быть общее согласие. Ну, стало быть, из опыта мы не можем получить представление о таких взаимодействиях, а раз нельзя из опыта и априори нельзя, то все такие представления просто вымысел, фантастика.

— Опыт ведь не ставился, как Галилей ставил опыты — ронял с Пизанской башни предметы. Это же требует психологических лабораторий, каких-то…

Ну, да, ну их не было, тогда лабораторий, конечно, Вы правы, может быть, так можно было бы Канту ответить. Ну, он сказал бы, и говорил, собственно на это следующее: мол, обратите внимание на самих себя, — обнаруживаете ли вы, что Вы находитесь в общении, непосредственном с какими-то другими духами или душами. Если вы можете это обнаружить, т. е. не просто что-то так смутно ощущать, а ясно и отчетливо представить это, ну тогда скажите, о чем вы с ними говорите, что они вам говорят. Т. е., конечно напридумывать то тут можно всегда.