История очевидца иных миров

Bunny Munro

В жизни Кревана случались моменты, когда он неожиданно для самого себя совершал странные вещи. После осознания одних поступков хотелось спрятаться от стыда куда-нибудь подальше, другие же давали повод гордиться содеянным. Но до сих пор Фланаган не делал ничего такого, что шло бы в разрез с его понятиями о безопасности. Дорогу переходил только на зелёный сигнал, в лифт заходил, убедившись, что кабина находится на его этаже, старался не ходить по ночам в спальных районах города. Всё это можно было назвать делом принципа. И вот сейчас Креван этот свой принцип нарушил, самым невероятным образом. Ещё несколько секунд назад он растерянно стоял в дверях туалета, и в голове не было ни одной мысли относительно того, что ему сейчас делать, а теперь он вдруг обнаруживает себя стоящим возле своего столика, рот его растянут в прямо-таки голливудской улыбке, а рука поднята в жесте, известном всем официантам в мире.

— Девушка! Счёт, будьте добры!

В

негромкой мешанине звуков (сопение Сью, бубнящие уговоры Билла, гудение электроламп) его преувеличенно бодрый голос прогремел подобно грому в тишине ночи и возымел странное действие. От неожиданности bostoon выпустил руку девушки, его чёрный приятель поперхнулся очередным смешком, а жертва домогательств сначала по инерции отступила на три шага назад, сориентировалась в изменившейся ситуации, и, снова напустив на себя невозмутимый вид, заспешила к кассе. Билл ещё секунду пребывал в недоумении, сделал движение вслед за Сью, потом долгим тяжелым взглядом посмотрел на Кревана, но промолчал и сел на место.

Фланаган, слегка опешивший от своей инициативы, и последовавшего за нею успеха, так и остался стоять, блистая улыбкой. К нему подошла Сью. Она тоже улыбалась, как ему показалось с благодарностью:

— Ваш счёт. — понизив голос. — Можете не платить, главное — уходите быстрее, пока Билл не вернулся. И как можно дальше. — ещё одна улыбка, едва заметный кивок в сторону выхода и ободряющее прикосновение. — Спасибо! До свидания!

Странно, оказывается этот отморозок вышел. Креван скосил глаза. Действительно, приятель bostoon’а, получив, наконец, возможность позавтракать, уписывал за обе щёки пончики с шоколадным муссом, но Билла рядом не было. "Должно быть, вышел в туалет", — пришла в голову мысль. Креван нащупал в кармане плаща какие-то бумажки, вытащил их на свет.

— Я же не могу уйти просто так…

Тон был шутлив, но Сью, похоже, не была расположена к лёгкой беседе. Не глядя, она выхватила из руки Фланагана одну купюру и подтолкнула его к выходу:

— Быстрее же! Он сейчас вернется…

Креван послушно пошел к выходу, но не сделал и двух шагов, как дверь туалета с шумом распахнулась. Фланаган вскинул взгляд. Bostoon шел наперерез, глаза его были опущены в пол. Попытавшись избежать столкновения, Креван отпрянул вбок, но плечо Билла, как таран разворачивает измочаленную створку ворот, развернуло Фланагана на девяносто градусов. Он устоял, но от неожиданности выдал несколько крепких словечек в адрес тупых баранов, у которых глаза с рождения расположены на заднице. Bostoon Билл уже вроде бы прошедший мимо, развернулся на ходу и непонятно каким образом оказался рядом, зажав в кулак отворот плаща Кревана:

— Ты что сказал, жопа?

Фланаган встретился глазами со взглядом Билла. Он горел весельем и предвкушением скорого развлечения, от былой злости и след простыл. Креван похолодел, но к чести своей, не впал в прострацию, а попытался освободиться. Он дёрнулся раз, другой, однако попытки эти желаемого эффекта не принесли — Билл держал его крепко. Тогда Фланаган напустил на себя высокомерно-удивленно-возмущенный вид и перешел в словесную атаку.

— Эй, я не понял, какого хрена?! А ну, быстренько руку убрал!

Вышло не столь грозно, как хотелось бы. Билл улыбнулся, глаза его сощурились, мол, говори-говори, я могу и подождать. Откуда-то сбоку вынырнул второй bostoon. Лицо его было серьёзно, даже выглядело огорчённым. Он произнес:

— Парень, ты был груб, поэтому старине Биллу МакКуину придётся тебя наказать… Это наказание будет тебе уроком, мать твою растак.

И тут Креван всё испортил. Он начал оправдываться.

— Но, ребят, это мой косяк, да… Я, правда, не хотел тебя оскорблять. Просто, ты так неожиданно вышел оттуда… Мне, честно, так жаль…

Bostoon Билл оборвал его блеяние самым бесцеремонным образом. Он встряхнул Фланагана так, что у того клацнули зубы.

— Да ни х… тебе не жаль. Будь мужиком, пошли…

Он повлек ошеломлённого и не слишком сопротивляющегося Кревана к выходу. В голове его метались самые пугающие образы, и ярким красным светом вспыхивала только одна мысль: "За что мне всё это?.."

Глава 7

Оседлые пришли сюда очень давно, ещё до рождения Крейвана. Глава-основатель, дед нынешнего главы общины, со своей женой и несколькими соратниками странствовали по свету, неся безликим, как они думали, свет духовного просвещения. По-видимому, местность им так понравилась, что они решили задержаться здесь подольше. Сменилось уже два поколения оседлых, община разрослась с пары семей, которые пришли вместе с отцами-основателями, до нескольких сот поселенцев. Среди этих нескольких сотен, в основном, семейных, проживала и Брейда Фланахэн, жена покойного Джейда Фланахэна, мать Крейвана Фланахэна.

В её доме Крейван сейчаси отдыхал, совершенно опустошенный после обряда очищения. Он сидел за столом

и наслаждался поздним завтраком, по-деревенски простым и сытным. Хотя Крейван с предвзятостью относился ко всему, что было связано с низшей кастой простолюдинов, для простой и вкусной еды он делал исключение. Натуральные, “только что с грядки“, продукты он привечал настолько же, насколько презирал их производителей. Впрочем, к обитателям общины это не относилось. Бекон, отварной картофель, приправленный зеленью, полголовы овечьего сыра и здоровенный кусок ещё теплого хлеба с хрустящей корочкой, примиряли Фланахэна с убогостью сельского быта, выставляемого, как ему казалось, общиной напоказ. Пока он с жадностью расправлялся с содержимым тарелки, мать, сидевшая напротив, молча улыбаясь, наблюдала за ним. Глаза лучились радостью, испытываемой матерью при виде голодного ребёнка, дорвавшегося до угощения, но где-то в глубине её взгляда Крейвану почудилась какая-то тень, налёт беспокойства. Наконец, когда последняя крошка сыра была подобрана кусочком хлеба, он удовлетворенно откинулся на спинку стула. До прихода главы общины Хэнрана с супругою Бэррейн оставалось ещё какое-то время. Они всегда заходили к Брейде засвидетельствовать свое почтение, когда у неё гостили дети. Крейван вообще был в хороших отношениях со многими членами общины, дружескими их назвать было трудно, но общие темы для разговора находились легко. С Хэнраном и Бэррейн всё по-другому. Они были давними знакомыми семьи Фланахэн; ещё родители Хэнрана знались с родителями отца Крейвана, а сам Хэнран после смерти отца Джейда Фланахэна взял на себя опеку над Крейваном и близнецами. Хэнран и Бэррейн всегда воспринимались младшими Фланахэнами, как добрые бабушка и дедушка, хотя были вовсе не старыми (Хэнрану в прошлом месяце стукнуло шестьдесят шесть, а Бэррейн только-только разменяла седьмой десяток и была ненамного старше Брейды). Они, конечно, знали об отношении Крейвана к Общине, не к оседлым безликим, а именно к Общине, как религиозному продукту. Но, несмотря на это знание, никогда не упрекали Фланахэна в безбожии и не пытались завлечь на свою сторону. Иногда, правда, Крейван и Хэнран устраивали не вполне серьёзный диспут о природе безликих, о роли Творца в ней, и об отношении к этому оседлых. Но каждый всегда оставался на своих позициях, и спор оканчивался прощальным дружеским рукопожатием. В случае же, когда мать заводила душеспасительные беседы, чего Крейван терпеть не мог, либо Хэнран, либо Бэррейн вмешивались и ловко переводили разговор в другое русло. Хэнран вообще считал, что насильно заставить человека изменить себя невозможно, он сам должен прийти к изменению. Бэррейн полностью поддерживала мужа в этом мнении. Вместе же, они втайне надеялись на то, что Крейван, а может и близнецы, в итоге присоединятся к общине.

Крейвану было жаль старых друзей, которые обманывались в своих ожиданиях. Община была местом, где ему были рады, где его всегда примут и даже, при необходимости, приютят на время. Но община никогда не станет домом. Он не мог не то, чтобы понять, а именно принять факт отказа от своей природы, от способности, коей безликие обладали с рождения. Если уж Создатель наделил их этой способностью, то ею следует пользоваться, а как иначе? Однако, у оседлых была своя трактовка этой данности. Они считали, что Создатель наделяет безликих способностью не для использования её в Ремесле, а как наказание за какой-то Древний Грех (все это было изложено в книгах оседлых, но Крейвану и в голову не приходило изучать их. Вслед за коготком можно, как той птичке, увязнуть полностью). Чем дольше человек применял свою способность, тем скореё Темный подбирал его падшую душу. В качестве примера приводилось Безумие Безликих — как воплощение Абсолютного Зла. Посему, добродетельному безликому надлежит бороться с этим даром, а не усугублять вес Древнего Греха. Пришедший в общину был обязанотказаться от использования впредь греховной способности, отказаться от своей мирской фамилии, оставляя, правда, свое мирское имя, а жизнь свою проводить в простом труде на земле во искупление прошлых грехов. Безликий, уличенный в нарушении главной заповеди оседлых, изгонялся из общины, лишаясь права в сколько-нибудь обозримом будущем быть снова принятым в лоно общины. “По крайней мере, их не сжигают прилюдно”, - сыронизировал как-то Фланахэн в одном из редких теологических споров с Хэнраном. “Вот именно! Другие религии вовсе не так терпимы к отступникам…” — получил он отповедь старика.

Из задумчивости его вывел голос матери:

— Эйбл и Дейди. Они были здесь, но вчера ускакали по своим детским делам. Встреча с какими-то друзьями. Они ведь не подпускают меня близко ни к своей деловой, ни к личной жизни. Да и тебя тоже… Вы разминулись совсем ненамного.

Крейван с досадою притопнул ногою:

— Ну вот, могли бы заехать. Не так уж часто у нас получаетсяпоболтать…

— Но, согласись, никто ведь не знал, когда ты вернёшься, и когда будешь дома.

— Да чего там! Я всегда оставляю записку о том, где я в месте, известном только нам одним. Они наверняка заглядывали ко мне.