История одного детства

Водовозова Елизавета Николаевна

— Как тебе не стыдно… Сейчас же вставай, — сердито ворчала няня, поднимая сестру и усаживая подле себя. — Что случилось? Что с тобой, детка родная?

Всхлипывая, прерывающимся от слез голосом рассказывала сестра, что Феофан Павлович сделал ей через матушку предложение. Матушка хотя еще и не дала окончательного ответа, но не отказала ему, а только сказала, что ей необходимо об этом серьезно подумать и что он должен поэтому немного подождать. Весь этот разговор матушка передала сестре, не спросив ее даже о том, как она относится к его предложению. Значит, и при окончательном решении она не примет во внимание желание Нюты и будет руководствоваться только собственными соображениями.

— Горемычная

моя деточка! — всплеснула руками пораженная няня. — И, боже мой! Какое это будет для тебя несчастье. Отговаривать-то матушку я буду со всем моим старанием, только боюсь, деточка, что из этого никакого толку не выйдет. Видишь ли, касаточка, тут дело вот в чем: "он" мамашеньку прельстил тем, что хорошо Лизушу обучает.

— Так неужели же маменька из-за сестриных уроков может загубить меня? Я не могу выйти за него! Не могу, не могу его видеть!

— Вот что я присоветую тебе, голубка моя… Хоть ты и кроткая девица, можно сказать, вполне покорная дочка своей матушке, ни в жисть ей словечком не поперечила, но силушку свою ты в себе укрепи и завтра же. Утречком пойди ты к мамашечке, да не с грубым словом, не с попреком — храни тебя бог, — а на коленках, моли ее не выдавать тебя замуж за немилого. Моли, чтобы матушка дала полный отказ, чтобы он головой своей взбалмошной помыслить не посмел, что он такую кралю да из первейшего семейства в округе подхватить может. Да скажи ей так, чтобы и думка у нее об этом пропала.

На следующее утро Нюта, по совету няни, пошла к матушке. Однако, торопясь на работы, матушка едва слушала ее. На мольбы сестры отказать Савельеву она отвечала, что сама далеко не в восторге от этого предложения, но во всяком случае ей еще необходимо серьезно подумать об этом. Так или иначе, матушка не торопилась с решением: ведь в случае отказа, говорила она, он сейчас же бросит свои занятия. Некоторое время после этой беседы у нас опять было все тихо и спокойно: у Нюты появилась надежда, что она будет спасена от невыносимого для нее брака.

ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА

Однажды ночью няня, уже и раньше страдавшая кашлем, вдруг так раскашлялась, что в нашу комнату вбежали матушка и Нюта. Наперебой они стали пробовать разные средства. Растапливали в ложке над зажженной свечкой сахар и, когда он остывал, давали няне сосать эти самодельные леденцы. Поили ее нагретым молоком, мазали ей грудь свечным салом, Укрыли ее теплыми одеялами. Но ничто не помогало. Няня успокоилась только под утро.

С этого времени кашель не переставал ее мучить Скоро у нее появилась лихорадка и поты, она стала быстро худеть и слабеть и, наконец, уже не могла вставать с постели.

Матушка так обеспокоилась, что написала бывшему нашему врачу, умоляя его приехать, и отправила за ним в город лошадей, строго-настрого запретив всем в доме говорить об этом няне.

Как-то матушка вошла к ней в детскую и сказала ей, что наш знакомый доктор был позван к кому-то из соседей и заехал по дороге проведать нас; заодно уж он осмотрит и ее.

Что сказал доктор о няне, я не слыхала. Только позже узнала я, что у нее чахотка. Но я не понимала тогда, насколько это опасная болезнь. А вскоре после этого услышанный мной разговор сестры с матушкой совсем успокоил меня.

— Ведь у чахоточных, — говорила Нюта, — кровь горлом идет, а у няни она ни разу не показывалась. Я уверена, что доктор ошибся. И прошлой весной перед отъездом на богомолье она страшно худела и кашляла… Вот увидите, — наступит весна, и она опять поправится.

Наши кровати, то есть нянину и мою, поставили в залу. Доктор ли посоветовал сделать это, чтобы больной было легче дышать, или сама матушка этак придумала, но няня теперь постоянно лежала

в этой комнате. У нас в то время никому не приходило в голову, что от чахоточного можно заразиться, да и матушка, наверное, не решилась бы разлучить меня с няней.

Сидя подле няни целые дни, я ей рассказывала обо всем, что у нас происходило. Передала я ей и разговор сестры с матушкой насчет ее здоровья.

Она с грустью посмотрела на меня, погладила мою голову своей исхудалой рукой и, вместо ответа, повторила несколько раз:

— Ах, как бы хотелось еще разок взглянуть на Шурочку.

Как только матушка узнала об этом желании няни, она сразу решила во что бы то ни стало исполнить его. Оставалось три недели до Пасхи. В это время в пансионе не было занятий, и до весенних экзаменов Саша была свободна. Матушка не стала откладывать своего решения: она тотчас позвала старосту, сделала "дорожные распоряжения", и на другой день с рассветом лошади уже выехали в Витебск за Сашею.

Два с половиной года никто из нас не видел Саши. Поэтому, когда из коляски выбежала стройная молодая девушка, ростом выше Нюты, мы едва узнали в ней нашу худенькую, всегда озабоченную Сашу, какой она была до своего отъезда.

Долго стояли мы вокруг сестры: кто удивлялся тому, что она так выросла, кто расспрашивал ее, как она ехала, где провела эту ночь. Саша отвечала нам так же отрывочно и снова и снова принималась нас обнимать. Дуняша, горничная, которая жила вместе с сестрою в пансионе, стала по старшинству подходить к каждой из нас и целовать руку.

Поздоровавшись с нами, Саша побежала к няне.

Она горячо целовала лицо, глаза, лоб больной, потом стала целовать то одну, то другую ее руки, и у няни не хватило даже сил отнять их. Все остальные тоже вошли в комнату и уселись подле няниной кровати. Няня не произносила ни слова, только подносила пальцы к губам, показывая, что не может говорить. Но она не спускала восторженных глаз с Саши и все время держала ее руки в своих руках. Слезы, не переставая, текли по ее щекам. Немножко успокоившись, она погладила сестру по лицу и тихо прошептала:

— Поцелуй еще разок.

Скоро няня сделала знак, что хочет уснуть, и мы все вышли из комнаты.

Вечером, когда мы снова сидели около няни, в залу вошла матушка с письмом в руках.

— Вот я тебе прочту письмо начальницы Сашиного пансиона, — сказала она, обращаясь к няне.

Саша бросилась из комнаты, но матушка велела ей остаться. Облокотившись о подушки, няня приподнялась в кровати.

Матушка читала:

— ".. ваша дочь за все время своего пребывания у нас была гордостью нашего пансиона, самой любимой, самой лучшей воспитанницей. Несмотря на богатые способности вашей дочери, мы в первый раз встречаемся с таким прилежанием. С полной готовностью она помогала подругам и новеньким, плохо подготовленным детям. Эта черта ее характера заставила всех горячо ее полюбить. Однако я не считаю возможным скрыть от вас ее большой недостаток. Несмотря на то что она сделала во всем блестящие, успехи и в совершенстве изучила все, что можно требовать от девушки-дворянки, она недовольна и с непобедимым упрямством стремится перейти границу знаний, дозволенных порядочной девушке дворянской семьи. Для этой цели она пускает в ход всякую хитрость и даже, как это ни больно сказать мне о нашей любимице, ложь, доставая в городе какие-то записки и книги, совсем не нужные для девушки. Она изучала их по ночам, убегая в дежурную комнату, которую однажды чуть не спалила, позабыв потушить свечу. Вот на эту-то страсть к наукам, похвальную в мужчине, но не в девушке из благородной, дворянской семьи, я нахожу необходимым, сударыня, указать вам, дабы эта слабость не помешала успехам вашей дочери в жизни и свете.