История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Сабо Магда

— Зачем таскать ребенка по городу? Да еще доверили его такой растяпе! Чего доброго, еще беда случится — вон движение какое на улице! Ребенок не игрушка, чтобы им забавляться…

С этого дня дядя Шандор категорически запретил Элфи уводить Дунди из дому.

Ах, так? Вот, значит, какой вы, дядя Шандор? Или он ревнует Дунди к Элфи? Да, наверное, заметил, что Дунди и Элфи любят друг друга. Вот он и злится, желая показать, что Дунди — его дочь. Аги же — настоящая папина дочка! — сразу же вызвалась быть доносчицей. Теперь стоило Элфи только появиться в доме на улице Мурани, как она глаз не спуская стерегла, чтобы Элфи, чего доброго, не выкрала Дунди. Ходила вокруг, ни на минуту не оставляя их одних, хотя в другое время сама гнала свою

младшую сестренку от себя, если та хотела поиграть с нею. Ну, а быть под этим неусыпным надзором Аги — Элфи лучше и не приходить вовсе! В ее присутствии Элфи не может ни сказок рассказывать, ни играть с Дунди. Элфи злилась на Аги, и они волком смотрели друг на друга. Один раз Элфи отшлепала Аги, потому что та надерзила ей: «Ты только глупостям учишь Дунди! И вообще, она тебе не настоящая сестра!»

Аги завопила и помчалась к отцу жаловаться, что Элфи побила ее. Дядя Шандор прибежал и начал кричать на Элфи:

— Это тебе, милочка, не в танцевальной школе, среди твоих стиляг-кавалеров, и не в парикмахерской! Или ты будешь говорить со мной в приличном тоне, или вообще ноги твоей здесь не будет! Я собираюсь воспитать своих детей не уличными оборванцами, а культурными, благородными людьми.

Мамы, разумеется, как обычно, не было дома; после обеда у нее всегда дела в городе, закупки.

После этого случая Элфи не ходила, да и не могла пойти к Дунди, даже если бы сердце разорвалось от тоски по ней.

В Богларе дядя Шандор, разумеется, смеялся, когда Дунди пела про «африканских газелей», подхватывал крошку на руки и умиленно целовал. А здесь все вдруг стало плохо: и песня, и то, что Элфи работает парикмахером, которым дают чаевые и которые поэтому наипоследние люди на свете, и что Элфи — глупая и дерзкая, а дядя Шандор хочет воспитать из своих детей «благородных людей». В том числе и из Дунди. «Когда нужно было работать, нянчить детей, и я была хороша, — думала Элфи. — Таково-то его „благородство“! Такова-то его хваленая „культурность“! Зато его доченька Аги „культурная“, потому что она знает слово „романтично“ и пишет стихи о лунном свете. А сама от зависти такая же желтая, как лунный свет! Или, может, потому Аги „культурная“, что задирает нос и не может слова доброго сказать своей младшей сестренке Дунди, а все только: „Убирайся отсюда, оставь меня в покое“. Если такая ваша „культура“, то уж лучше быть „стилягой“. Назло вам! Еще ярче накрашусь и выпляшу все свое горе в этой проклятой школе танцев, со „стилягами-кавалерами“!»

Два дня спустя после инцидента с дядей Шандором Элфи совершила страшное кощунство: она явилась домой с выкрашенными в черный цвет волосами. Высоко подняв голову, она проследовала от ворот к своим дверям, и каждый шаг, сделанный по желтому двору, болью отдавался в ее сердце. Такую решимость может породить только страх, наполнивший в эти минуты ее худенькое тельце с головы до кончиков пальцев. Что ее ждет, она знала наперед: ужас и неукротимый гнев бабушки, затрещина. И все действительно разыгралось так, как предвидела Элфи: она получила затрещину, а бабушкину ругань можно было слышать на всех этажах дома. Жильцы испуганно повыскакивали на балконы, чтобы узнать, что такое стряслось опять у стариков Варади. А бабушка всему дому, всем двумстам жильцам, поведала, что внучка ее — «последняя, бездомная, пропащая девчонка»… Разве могла знать бабушка, почему Элфи так поступила? Бабушке ведь тоже было больно. Когда домой вернулся дед, она сидела и горько плакала. Теперь понадобится не меньше трех дней, прежде чем бабушка поймет: не все еще потеряно…

IV

На другой день дядя Антон усадил Элфи в кресло и без лишних слов собственноручно смыл с ее волос черную краску. Делая это, он все время строго отчитывал девушку и допытывался, в какой парикмахерской согласились совершить это кощунство.

— Руки обломать надо тому мастеру, — негодовал он, — который по прихоти желторотой девчонки совершил подобную

мерзость! Разве не видел этот дурак, что перед ним просто взбалмошный цыпленок? Пришла бы ко мне такая пигалица красить волосы, я бы ей показал! К сожалению, есть еще и среди нас такие люди, которым на все на свете наплевать, лишь бы свои форинты получить!

После мытья дядя Антон покрасил Элфины волосы в золотистый цвет, близкий к тому, какими они были от природы. Другого выхода не было. Пока не отрастут волосы, придется девчонке походить в «химических блондинках». Разумеется, краска с течением времени сойдет, волосы будут двухцветными, но за это Элфи пусть пеняет на себя, раз у нее ума маловато.

— Будем надеяться, что волосы отрастут быстро, — ехидно заметил дядя Антон, — ведь они у тебя корнями в воду опущены.

Элфи, не говоря ни слова и в душе благодарная дяде Антону, терпеливо сидела и ждала, пока он исправит последствия этой величайшей глупости, которую она совершила во вред самой себе. Разумеется, только в душе: хотя дядя Тони почти все утро провозился с ее волосами, она и не подумала сказать спасибо. А ведь ему пришлось из-за нее отказать даже одной постоянной клиентке, владелице магазина тканей, которая изо всех мастеров одному только дяде Антону разрешает прикасаться к ее прическе. Что делать: мастер попросил даму извинить его и зайти на следующий день. А Элфи не только не поблагодарила его за доброе дело, а, наоборот, сделала вид, будто нимало не раскаивается в своем поступке и будто она, только подчиняясь силе, согласилась стать снова белокурой. Впрочем, дядя Антон и не ждал от Элфи благодарности, зная ее упрямый характер. Ни за какие сокровища не заставишь ее признаться в собственной ошибке!

Элфи взглянула в зеркало и испугалась еще сильнее, чем вчера, когда увидела себя черноволосой. Эти слишком уж белокурые, блестящие волосы были еще более чужды ей, чем черные. Элфи даже пощупала их, словно не была уверена в том, что голова — ее собственная. Однако испуга своего она и тут не выдала. Напротив, как всегда, когда сердце ее сжимал страх, она старалась держаться как можно развязнее.

— Что вы там ни говорите, дядя Тони, а черные волосы мне куда лучше!

— О да, конечно! С ними ты паяц! Или мартышка в очках! — коротко заметил дядя Антон и оставил Элфи одну любоваться собой.

Когда, окончив смену, Элфи отправилась домой, шаги ее по мере приближения к своей улице становились все тяжелее. Что-то скажет бабушка, увидев ее снова блондинкой? На это она, конечно, не рассчитывала! Хорошо, если бы бабушка сидела сейчас на скамейке с дворничихой и еще издалека заметила Элфи…

Но бабушки на улице не было, зато там были дворник и его супруга. Издали заметив Элфи, она засмеялась и стала делать какие-то странные знаки. Чего она смеется и размахивает руками? Сама, что ли, не красится, хотя и уродлива, как старый гриб?

— Что с тобой, золотко? — встретила дворничиха Элфи громким возгласом, прежде чем та успела с ней поздороваться. — Что ни день — в новом цвете? Ничего себе, хорошо начинаешь!

У ворот торчали без дела и еще несколько человек из дома Элфи: старик, очень похожий на своих двух мопсов, долговязая, тощая девица из общежития строителей, которая постоянно ходит в брюках и почти всегда числится на «больничном», и, наконец, дядя Журки, неряшливый, пожилой, но все еще крепкий мужчина, — один из жильцов госпожи Шюмеги, когда-то и сам барин, а в настоящее время продавец хлеба вразнос.

Смеялась не одна дворничиха — смеялись все, кто стоял у ворот. Значит, все они уже знали, что вчера у Элфи были черные волосы. Это, конечно, дворничиха насплетничала. А впрочем, чему тут удивляться, если вчера бабушка на весь дом об этом кричала! Дело принимало худший оборот, чем если бы Элфи вернулась домой, как вчера, черноволосой. Но какое им-то дело? Чего им надо от нее? Взрослые люди — неужели у них нет других дел и забот, кроме как следить, какого цвета нынче волосы у Эльвиры Варги?