История одного пистолета

Эдигей Ежи

— Ты же учишься, чтобы знать. А тут никакое списывание не поможет. Если же получишь двойку, возьмешься за работу и овладеешь предметом.

Такие рассуждения, конечно, не могли убедить Станислава. Ребята поссорились и перестали друг с другом разговаривать. Так продолжалось довольно долго. Но однажды, когда перед Маковским возникла реальная опасность остаться на второй год из-за неуспеваемости по математике и физике, Живецкий неожиданно пришел к нему домой. Без всяких предисловий он сказал:

— Если не исправишь тригонометрию и физику, останешься на второй год. Я пришел подтянуть тебя по этим предметам, сам ты не справишься.

У этого шестнадцатилетнего

парня был необыкновенный преподавательский талант. За час занятий с ним Маковский усвоил больше, чем за последнюю четверть. Двух недель оказалось достаточно, чтобы преподаватели увидели, как прежний двоечник начинает подтягиваться.

Хотя весь класс продолжал относиться к новичку по-прежнему враждебно или в лучшем случае равнодушно, между соседями по парте началось сближение, которое постепенно превратилось в дружбу. Дружба не ослабла и в университете, несмотря на то что Маковский поступил на юридический факультет, а Живецкий — на философский. Но в университете они проучились всего один год. Началась война…

Станислав Маковский быстро втянулся в конспиративную работу. Пытался привлечь к ней и своего друга. Но встретился с решительным отказом.

— Вся эта подпольная работа и проливаемая поляками кровь ни на день не приблизят конца войны, — твердил Живецкий. — Надо быть последним идиотом, чтобы подвергать себя опасности.

Только после войны Маковский узнал, что его друг укрывал несколько еврейских семей и помогал им материально, причем это были люди, с которыми он раньше даже не был знаком. И, что примечательно, никогда этим не хвастался.

Однажды Маковскому негде было переночевать — он тогда скрывался, а все явочные квартиры были провалены. За несколько минут до комендантского часа он решился позвонить в дверь к своему другу, с которым не виделся со времени памятного разговора, когда тот отверг его предложение. Казимеж открыл дверь и, увидев Маковского, не выказал ни малейшего удивления.

— Заходи, — сказал он. — Надеюсь, ты у меня переночуешь? А может быть, поживешь какое-то время?

Тем не менее поначалу он старательно избегал политических тем. Зато после «чая» — а пили тогда воду, подкрашенную весьма странным экстрактом под названием «чаин», — ни с того ни с сего завел разговор о мосте на железной дороге, идущей на восток. Сказал, что если бы какая-нибудь подпольная организация заинтересовалась этим мостом, она б смогла без большого риска ликвидировать немецкую охрану и взорвать мост. Участок пути, по которому шли эшелоны на Восточный фронт, был бы на добрых две недели выведен из строя.

Это был настоящий план диверсии, разработанный столь детально и логично, будто в его составлении принимали участие стратеги из генерального штаба. Все возможные случайности были предусмотрены.

— Я тебе об этом рассказываю, — подчеркнул Живецкий, — просто чтобы скоротать время.

Станислав Маковский представил план своему руководству. Он был принят; акция закончилась успешно. С тех пор прошло больше двадцати лет, но Казимеж Живецкий никогда не вспоминал о той вечерней беседе.

После войны Станислав Маковский пошел работать в милицию. Окончил курсы, потом офицерское училище и только спустя много лет продолжил юридическое образование на заочном отделении университета. Живецкий же сразу вернулся к своей философии, получил звание магистра. Уверенно поднимаясь по ступенькам научной карьеры, он в конце концов стал профессором того университета, где начинал учебу. Встречались они с Маковским сравнительно редко: самое большее три-четыре раза в год, но,

странное дело, это еще больше укрепляло их дружбу. Поэтому не случайно в голову подполковнику пришла мысль поговорить о гнетущем его деле с профессором философии. Может быть, тот с его изощренным логическим умом что-нибудь подскажет?

Профессор Живецкий встретил друга так, словно они расстались вчера. Пригласил в комнату, сверху донизу заставленную книжными полками, усадил в удобное кресло, а сам вышел на кухню. Вернулся он оттуда с двумя чашками, кофейником, бутылкой коньяку и пузатыми рюмками, быстро и ловко расставил все на маленьком столике.

— Может быть, ты голоден? Не стесняйся, в холодильнике кое-что найдется.

— Нет, спасибо. А вот кофе выпью с удовольствием.

Кофе оказался очень крепким, от ароматного коньяка по жилам разлилось приятное тепло, что было очень кстати в этот морозный январский вечер. Профессор ни о чем не спрашивал, рассказывал студенческие анекдоты о преподавателях и вспоминал разные смешные случаи на экзаменах. Потом он замолчал, как бы давая знак другу, что можно начинать серьезный разговор.

— Мне бы хотелось, Казик, поговорить с тобой о нападениях, — довольно неудачно начал подполковник.

— О нападениях? Каких? — удивился Живецкий.

— Ну… До сих пор не раскрытых бандитских нападениях. Последнее произошло на Новогродской в 1969 году, в ноябре.

Профессор на минуту задумался.

— Кажется, я что-то краем уха слышал. Но не знаю никаких подробностей. Я не читаю бульварной прессы.

— Таковой в Польше вообще нет. Об этих нападениях, а в особенности последнем, писали все газеты, сообщалось по радио и телевидению.

— Вполне возможно, — согласился Живецкий. — Такие вещи меня не интересуют. В газетах я читаю только передовицы и политические обзоры. Сейчас весь мир буквально затоплен огромным количеством научной информации. Все свободное время я что-то конспектирую. А кроме того, доклады, лекции и прочие научные занятия. Читать газеты просто некогда. К тому же ты знаешь, меня такие истории никогда не интересовали.

— Жаль, — печально вздохнул Маковский, — я думал, ты в курсе и сможешь мне чем-нибудь помочь.

— Объясни, в чем дело. Подумаем вместе. Может, и придем к какому-нибудь результату. Позволь, я налью тебе еще кофе? — с этими словами профессор налил не только кофе, но и наполнил коньяком рюмки. Потом подошел к письменному столу, взял с него большой блокнот и, вынув из кармана авторучку, уселся в кресло напротив друга.

Подполковник начал рассказывать. Он сообщил все, что было известно милиции, начиная с убийства сержанта Стефана Калисяка темной дождливой ночью в октябре 1965 года. Живецкий слушал его, не перебивая. Иногда он что-то записывал, ставил какой-то значок или рисовал странные фигурки. Когда Маковский закончил, ученый еще долго не прерывал молчания.

— Ну что ж, — сказал он наконец. — Всякий человеческий поступок можно сравнить с математическим уравнением. Следствие — это просто решение уравнения с одним или большим числом неизвестных. В математике чудес не бывает. Уравнение можно решить, только располагая достаточным количеством данных. То же самое и со следствием. Вы не нашли преступников, поскольку располагаете очень незначительной информацией. Да и та, которая у вас есть, может быть ошибочной.

— Почему ошибочной?

— Возьми хотя бы описание внешности бандитов и те «словесные портреты», которыми вы так эффектно снабдили объявления о розыске. Насколько вы уверены, что они соответствуют действительности?