История одной буддийской статуи
Шрифт:
Сэм млел от счастья, и все свободное время анализировал показания приборов.
Айя шаг за шагом вспоминала прошлое, делая успехи в медитации и, как будто взрослея год за годом. Снимая с себя слои времени.
Томас каждый день приходил делать массаж, пытаясь наладить с Айей доверительные отношения. Но как будто какая-то преграда встала между ними с определенного момента. Мышцы тела расслаблялись под его пальцами, но внутри она была, как натянутая пружина, настороженная и испуганная одновременно. Его это удивляло и огорчало. Начала сеанса с ней он ожидал с утра, высчитывая минуты. Но больше она не просила ни о чём рассказывать, и он лепил отсебятину, смешные истории из жизни. Всякую чепуху, чтобы как-то достучаться, обратить на себя ее внимание.
Лиз жила двойной жизнью. Раньше почти вся ее жизнь со всеми проявлениями принадлежала клинике. Работа доставляла удовлетворение – хорошие результаты и хорошая оплата за достойный труд. А вечером был Стив, а иногда не только вечером. Сейчас она, тридцатилетняя женщина, чувствовала себя девчонкой. Она, постигшая все тонкости и знающая все тёмные стороны психотерапии, которой лучше всего соответствовала истина: во многих знаниях много печали. И еще со времен колледжа усвоила другую истину: ничто так не учит женщину быть умной, как плата за попытку быть слабой и глупой. А мужчины бывают двух типов – сволочь обыкновенная и необыкновенная сволочь. Психотерапия – рождающая подозрения, оставляющая негативный осадок от понимания невзначай брошенных слов, жестов – уходила на второй план. А надежда, глупая, бабская надежда убаюкивала ее умную, деловую, да просто стервозную сущность. Ей нравилось быть с Марком. Нравилось ходить с ним на презентации выставок, когда он рассказывал про картины или древности и знакомил со знаменитостями, а они делали многозначительный вид и говорили, что он счастливчик. Эту сторону отношений она могла понять. Могла понять и приятность от их походов в театр или оперу. Но ей нравились и просто вечера. Вечера вдвоем под телевизором или валянье на диване после хорошего секса и даже просто валянье с изысканным вином под хорошую, соответствующую закуску. Ей нравилось, как Марк на нее смотрит, как целует. Ей нравилось наблюдать, как его тело отзывается на ее прикосновения, видеть его чувственную, эмоциональную потребность в ней как женщине, а не просто базовую, архетипическую (а именно сексуальную), как у Стива. Она пыталась разобраться в своих особых потребностях к партнеру, их сложной мозаике, собранной из всего: жизненного опыта, системы ценностей, физиологии, да бог его знает из чего еще – и не могла. А местами просто не хотела. Ей было хорошо – и все. Она жила, и если бы ей об этом рассказал кто-то другой, то она бы диагностировала это как влюбленность, но в отношении себя – не могла. Влюбленность не для нее. Точка.
Доктор Вейлер, пусть он и не относился к пациентам или сотрудникам клиники Мейсена, тоже имел к этой истории отношение. Так вот, он попался. На каждого Игрока довольно простоты. Кто-то умный написал, что влюбленность похожа на финансовые игры. Как предприниматель, только вложив деньги, на время теряет над ними контроль, так и влюбленный теряет контроль над своими чувствами. Вложив себя в «игру», нельзя точно узнать исход сложившихся отношений – этот фактор риска, эта непредсказуемость и есть важнейший элемент отношений. Марк чувствовал бешеный прилив сил. Они с Лиз могли заниматься любовью всю ночь напролет, а утром он шел на работу наполненный энергией, как мальчишка двадцати лет. Он не задумывался, вернее, не хотел задумываться, что эта его эйфория вызвана простейшими гормонами, он поддался им – и проиграл, потеряв контроль над ситуацией. Он влюбился, а в сорок с хвостиком это серьезно.
Клиника Доктора Мейсена. Новое утро
Стив проводил обход пациентов. Голова его все последнее время была занята опытами с Жанин: анализом, обсуждениями, интерпретацией их необыкновенных ощущений, которые возникали в результате опытов не только у него, но и у нее. Он был обескуражен, озадачен, заинтригован и много чего еще.
Сейчас, зайдя к Айе, он застал ее разгуливающей по палате и тренирующей голосовые связки. Она пыталась
– Вот это радует,– сказал он девушке. – А я и не знал, что ты поешь. А как с речью? Лучше?
Айя насторожилась, но кивнула.
– Да, – выдавила из себя.
– Как с воспоминаниями? Я понимаю, что это не мгновенный процесс, но как?
Айя насторожилась еще больше, но кивнула, мол, хорошо.
– Я забыл назначить тебе томограмму мозга. Ее надо было сделать давно, закрутился, назначу сейчас. А ты продолжай процедуры, думаю, это пойдет тебе на пользу.
Она кивнула.
Он о чем-то задумался, а потом сказал:
– Да, сделаем МРТ прямо сейчас, а днем пляж. Хочу свозить на пляж тебя и еще одну девушку. Согласна? Поедешь в этой одежде, на нашем пляже никого не бывает. Собирайся – сейчас на МРТ, а потом к морю, – как-то очень поспешно сказал доктор и ушел.
Томография ее не радовала. Она вспоминала, как закладывали ее, еще находящуюся в саркофаге, а потом ночью, когда никого не было в коридоре, Мейсен вместе с Мэгги возил ее на томограф пару раз, и сам делал снимки. А сейчас о скрытности он и не задумывался. Она действительно уже не была мумией, кто узнает ее секрет? А вдруг?
Она немного успокоилась, когда увидела, что в кабинете томографии находится не Сэм. Средних лет спокойный мужчина укладывал ее на стол, успокаивал и причитал:
– Последние дни работаю в клинике, так привык к ней. Что будет на новом месте? Ты полежи спокойно, процедура займет минут сорок, внутри темно и неприятно, но надо сделать, раз доктор назначил.
Все так и было, а после обеда Мейсен вывез ее во двор, загрузил коляску в большой багажник. В машине на переднем сидении уже сидела симпатичная девушка.
– Знакомьтесь – это Жанин, а это Айя. Вы мои самые любимые пациентки. Хочу с вами проехаться на пляж.
Машина тронулась. Мимо проносились река, мост, деревья, и не успела Айя насмотреться на пролетающий мимо пейзаж, как они уже были на пляже. Доктор спустил коляску, докатил ее до воды и сказал:
– Посиди. Захочешь – встань и окуни ноги в воду. Говорят, это приятно.
А сам взял Жанин за руку и побрел с ней вдоль берега.
Айя сидела недолго, встала на ноги и, как ей советовали, зашла в воду, зарыла пальцы в песок, пропустила мелкие песчинки через чувствительную кожу, получая несказанное удовольствие, и опустила руки, чтобы поднять маленькую ракушку. И тут ее накрыло. Сознание покинуло ее и оказалось в другом месте.
Она видела и слышала, как Сэм прибегает со снимком в руках к Томасу и срывающимся голосом говорит:
– Посмотри на этот снимок и сравни вот с этим. Видишь, один череп, один. Это она, та мумия, которую нас просил найти Вейлер. И она живая, представляешь? Живая! Такого не бывает. Шеф будет рад сенсации, он даст нам много денег, и я запатентую прибор, получу опять много денег и уеду, наконец, уеду.
Айя видит радостные глаза Сэма и круглые, испуганные, непонимающие глаза Томаса и слышит слова:
– Пока я не поговорю с Айей, ты ничего не расскажешь Вейлеру. Два дня, они не сделают погоды. Ты слышишь, Сэм, не сделают. Ради меня, не говори.
Удивленный взгляд Сэма и кивок.
– Хорошо, я понимаю тебя, но, может, и Вейлер ничего плохого ей не сделает? Ему важна сенсация, а нам – деньги. И я осуществлю все, что задумал. Все.
И опять этот в никуда взгляд Сэма и отчаянный – Томаса, а потом все пропало.
Айя очнулась оттого, что лежала у кромки воды и маленькая волна лизала ее босые ноги.
«Видения, такие же, как у отца. Только он видел варианты будущего, а я, вероятно, видела события настоящего», – пронеслось в голове. Она помнила, как отец медитировал на берегу моря. Закончив, заходил по колено в воду, опускал туда руки и отстранялся от всего мира. Так к нему приходили видения. Вероятно, так он узнал, что придет Чингисхан. Он знал, видел в вариантах событий, что его убьют, но не убежал, а стал спасать ее. Спасать для чего? Не просто как дочь, он сказал, что она важна. Для чего?