История одной буддийской статуи
Шрифт:
Томас засмеялся – видно было, что он совершенно не верит в мои слова – и добавил:
– Ничего себе мама.
– Она мудрая и невероятно красивая, – буркнула я.
– Такая же, как ты?
– Нет, что ты, она невероятная.
– Ты тоже.
Мне неудобно было поддерживать такие разговоры. Мои рассказы Томас воспринимал как сказку, поэтому я спросила, переводя разговор на обыденное:
– А как твоя мать отнесется к тому, что ты уедешь навсегда? – мне вдруг стало жаль женщину, которую я даже не знала. – Ты никогда
– Она сильная и умная, многому меня научила и помогала. Мечтала, чтобы я стал медиком, как она. А меня интересовали древние века, как и почему что-то случалось с людьми на их путях и как возникали и рушились империи. Она потом смирилась с моим выбором, хотя до сих пор сожалеет. Считает, что я хороший массажист, и эта профессия надежнее прокормит меня всю жизнь, чем какая-то там история. Сейчас у нее новый муж и новый ребенок от него. Она будет скучать, но хорошо, что есть брат, это облегчит ей расставание. Мне будет ее не хватать. Надеюсь, электронная интернет-связь между континентами когда-нибудь будет разрешена, и мы сможем общаться.
– А сейчас этой связи совсем нет?
– Есть, конечно, но только правительственная. Почему-то населению ею не позволяют пользоваться. Но, думаю, это временно. Когда ее наладят, буду с ней общаться долго-долго. А может и такое случиться, что разрешат приехать назад. Я надеюсь.
– А Сэм и Мейсен, как они?
– Сэм так же, как и я, не один ребенок в семье. И уж он-то уверен, что найдет интернет даже на необитаемом острове и ему обязательно удастся связаться с друзьями и родителями. Он большой фантазер, но удивительным образом вещи, о которых он мечтает или о которых задумывается, приборы в основном, работают, а теперь и поездка осуществляется.
– Только мой саркофаг украсть правильно не удалось, – засмеялась я.
– Как раз правильно и удалось. Тебе надо было попасть в клинику к Мейсену, вот он, сам не ведая, что творит, туда и доставил. – Томас тоже засмеялся и опять приобнял меня.
– А вообще он давно мечтал уехать, буквально болел этой мечтой, поэтому привык к мысли о расставании с родными. Давно бы уехал, все денег не было. Но, видимо, всему свое время. У Мейсена родителей нет уже давно. А Жанин? Поговори с ней сама, если интересно. Кажется, она не ладит со своими.
Томас смотрел на меня неотрывно, а я смущалась и пыталась отодвинуться подальше от него. Он явно это понял, так же явно огорчился и, наконец, выдавил печально:
– Айя, я не знаю, как себя вести с тобой. У нас, когда парень ухаживает за девушкой, он пытается быть привлекательным для нее. Старается быть, хотя бы на время ухаживания, таким, каким она мечтает его видеть. Но я понятия не имею, какие у тебя представления о желанном мужчине. Я могу побриться ради тебя налысо. Разговаривать о Будде или просто молчать, если нужно. Если бы я знал, наверное, придумал бы тысячу способов привлечь твое внимание, но мне просто хочется, чтобы ты на меня смотрела и не убегала в себя. Скажи, как мне быть?
Я молчала, удивленная вопросом, поставленным с такой прямотой. Если бы за мной раньше кто-то
– Давай не будем спешить. Просто будем общаться, разговаривать. Мне нравится, когда ты рассказываешь что-то о событиях давних и недавних лет. Смотри, вон Мейсен просто гуляет с Жанин. Я тоже так хочу.
Томас грустно вздохнул.
– Это как в начальной школе предлагают дружбу. Пусть так.
Но через минуту он резко притянул меня к себе легонько и поцеловал в губы.
– Ну, вот, – оттолкнула его я. – Томас, мы же договаривались.
– Ты сказала: как Стив и Жанин, – засмеялся он. – Посмотри туда.
Я обернулась и так и замерла, открыв рот. Они стояли у моря, которое на что-то сердилось. Оно с такой силой билось о песок, что вода взлетала вверх на много метров, обрушиваясь затем на берег каскадом из множества брызг. Море стремилось охладить их поцелуй, но даже этим многочисленным брызгам, насквозь промочившим их одежду, это почему-то не удавалось.
– Они показывают нам пример, – засмеялся Томас, но отпустил меня. –Извини, не буду торопить события. Ты такая притягательная для меня, что просто не мог сдержаться, а тут такой случай. Только один поцелуй.
– Один ты уже совершил, поэтому все на сегодня, – сказала я так строго, как смогла.
– А на завтра? – не унимался парень.
– Все – значит, все. Пойдем, побродим. Люблю море. Наш монастырь находился недалеко от него, и я медитировала на берегу.
– Расскажешь?
– Трудно рассказывать. Какие-то отрывки, ощущения, кусочки действительности или уже придуманные воспоминания. Да я и была совсем не такая, как сейчас.
– А какая? – Томас слушал внимательно.
– Спокойная и знающая, что и как нужно. Умеющая отключиться от бренного, сиюминутного. Думающая о нирване больше, чем о пище и питие. Уверенная, что мне обязательно откроется суть пустотности всего сущего, и я остановлю колесо перерождений.
– Совсем не такая, как сейчас? А какая «эта» ты?
– А «эта» я – совсем молодая девочка, заблудившаяся во времени. Это трудно понять. Меня учили совсем другому. Учили, что смысл пребывания на этой земле – научиться вырваться, избежать сансары. То есть «скитания, длящегося вечно» – это в переводе.
Мы сели на песке, и я пыталась объяснить Томасу суть того, чему училась тогда. Было трудно подбирать слова. Ложились они коряво и не слишком уверенно. В Австралии было немало приверженцев буддизма, но мой собеседник к ним не относился.
– Лама Гампопа – он жил где-то менее чем за сто лет до моей той жизни, и отец его очень почитал, – назвал три основные характеристики сансары.
Первое: природа её – пустота или, вернее, пустотность. Поэтому он полагал, что не стоит искать истину в бесплотной фантазии, а постоянство – в изменчивом.