История одной деревни
Шрифт:
Но прежде разберемся, кто они, швабы.
Кто они, швабы?
В Германии швабам посвящено немало анекдотов. В них высмеиваются особенности национального характера швабов. А именно: усердие, трудолюбие, скромность, любовь к чистоте. То, над чем и смеяться-то грешно. Но считается, что эти положительные качества у швабов приобретают гипертрофированную форму. Острословы, кроме того, приписывают швабам и изрядную долю скаредности. Сами швабы вряд ли согласятся с таким определением. Но охотно признают, что не терпят расточительности и всегда задумываются о завтрашнем дне. И разве это плохо?
Еще швабов отличает особенный швабский диалект. По нему шваб шваба узнает всегда. И нешваб шваба узнает всегда. По этому поводу нельзя не привести одну любопытную историю, которая была рассказана мне Марианной Богдан, правнучкой Андрея Пропенауэра.
Андрей Пропенауэр в 30-е годы прошлого столетия служил на флоте поваром. И однажды у них на корабле оказался лидер компартии Германии Эрнст Тельман. Так уж получилось, что переводчика
Эрнст Тельман при встрече спросил его: «Откуда же ты будешь родом, паренек? Где жили твои предки в Германии?» На что Андрей только пожал плечами: «Не знаю…»
И откуда же было знать? Андрею Пропенауэру едва минуло 14 лет, когда он остался без родителей.
Андрей и Тельман обменялись еще несколькими фразами, после чего Эрнст Тельман весело воскликнул: «А я знаю, кто ты, парень! Ты – желтоногий шваб из Вюртемберга!»
«Желтоногими» же швабов называли потому, что были они, как правило, бедны настолько, что часто и обуви не имели – босиком ходили.
Таким образом, диалект, на котором говорил Андрей, «выдал» его. Неудивительно, что когда Андрей Пропенауэр поселился в Джигинке, то он отлично понимал диалект местных швабов. Как уже говорилось, шваб шваба поймет всегда.
А швабский диалект – особенный. В швабском диалекте почти к каждому слову прилепляется уменьшительно-ласкательный суффикс «ле», понятный каждому немцу, но нигде, кроме Швабии, не употребляемый.
Из воспоминаний Нины Георгиевны Кох
«…Когда летом мой сын Алик приезжал к своим родственникам в Джигинку, то здесь его ласкового называли Альфредле…»
Кстати, тот факт, что в послевоенной Джигинке можно было встретить разные немецкие диалекты, не вызывает удивления. Дело в том, что после войны в Джигинку приезжали и те немцы, которые прежде, до войны, жили или на Алтае, или в Сибири, или в Поволжье, – коренные джигинские немцы в послевоенное время многих своих новых друзей, обретенных в Восточном Казахстане или в других местах ссылки, «перетянули» в Джигинку.
– Иосиф Виссарионович… Очень много к вам вопросов накопилось у потомков. У тех, кто сам сидел, у тех, чьи родители были посажены и расстреляны, у всех, кто хоть что-то читал о ГУЛАГе, да, в конце концов, и о той же войне… Очень много вопросов. Их так много, что непонятно, с какого конца начинать. Поэтому начну я с того, что обсуждалось совсем недавно, буквально осенью. Ну то есть самое актуальное из ваших, скажем так, деяний. Катынь.
– Я понимаю, что выгляжу монстром, тем более когда вы смотрите на то, что мы делали, из XXI века. Но все же я попытаюсь донести до вас те идеи, из которых мы исходили в 1939-м, когда принимались эти решения о расстреле пленных польских офицеров.
Так называемый пакт Молотова-Риббентропа – это ведь была целая большая система документов. Ее можно сравнить с Тегеранскими, Ялтинскими и Потсдамскими договоренностями 1943 и 1945 годов. Принцип такой же: договоренности об устройстве мира. Вначале у нас такие договоренности были с Гитлером, потом такие же договоренности были с Америкой и с Англией. И в соответствии с этим пактом, а потом в 1945 году в соответствии с договоренностями с союзниками значительная часть Польши переходила Советскому Союзу. И я себе отдавал отчет в том, что мне придется с этой частью Польши, польского населения работать. И мне пришлось бы иметь дело с польской аристократией, или, как теперь модно говорить, элитой.
Я человек старый, и значительная часть моей жизни прошла еще в царской России. И я знал, что может натворить польская элита со своим народом, когда столкнется с тем, что мы будем включать поляков в единую семью народов, строящих социализм. Она их подымет на восстание. И тогда жертв будет не двадцать и не тридцать тысяч. Тогда счет жертв пойдет на сотни тысяч, а может быть, даже на миллионы. Потому что мы же не остановимся. Мы же все равно заставим их строить социализм. Я стоял перед необходимостью: уничтожить часть, чтобы сохранить целое. Потому что эти ребята, голубая кровь, польское офицерство, – они же такие: и сами умрут, и весь народ угробят. Как это было не раз, когда они поднимали антирусские восстания в Польше еще в царские времена…
Я, кстати, не был инициатором расстрела. Это мне Лаврентий предложил…
– А я слышал, что это была ваша месть за 1920 год. За расстрелянных красноармейцев.
– Лаврентий знает мои слабые места. Я никогда не мог забыть это полякам, никогда. Он, естественно, напомнил мне о нашем с Тухачевским походе на Варшаву. И тем более я не мог этого простить Тухачевскому, который сам был поляк. Я вообще подозреваю, что всю эту затею с варшавским походом Тухачевский начал, чтобы угробить Красную армию. Во всяком случае я это не могу до конца опровергнуть.
– А чего «этого» вы не могли им простить?
– Того, что в конечном итоге была военная катастрофа, что огромное количество красноармейцев попало в плен и всех их поляки уничтожили. Без суда и следствия, наплевав на все договоренности, на все статусы военнопленных. Двадцать тысяч красноармейцев.
Я потом перед Лениным стоял – он меня отчитывал как мальчишку. И Троцкий ручки потирал. А мне нечего было сказать! Да это в том числе была и моя идея – поход на Польшу. Ленину я никогда не врал. И поэтому, когда Лаврентий в 1940 году пришел ко мне с этим предложением, он знал, что я не смогу ему отказать.
– Следующий вопрос, Иосиф Виссарионович, связан с темой мести. Правда ли, что многие ваши поступки были продиктованы именно ею? В частности, уничтожение старой партийной гвардии. Репрессии по отношению к семьям «врагов народа». Месть – это был ваш мотив, который влиял на политику, на все?
– Человеку трудно оценивать свои поступки. Мне кажется, что я никогда не позволял своим эмоциям выплескиваться наружу. Может быть, подсознательно? Я бы сказал по-другому: я не помогал своим врагам избежать репрессий. Специально я их не преследовал. Они просто попадали под общую гребенку. Но они ко мне и не обращались, потому что прекрасно понимали: зачем обращаться к человеку, которому они сделали гадость? Люди, которые считали, что они мои друзья, и до конца не осознали, какие гадости они мне сделали, типа Коли Бухарина, да, они мне писали всякие слезливые письма, но враги? Они просто ко мне не обращались.
Я очень многим помог, кстати. Я огромное количество генералов вытащил из тюрьмы, особенно когда война началась. Я помогал не сесть в тюрьму Пастернаку, спас от тюрьмы Булгакова. Я спас многих деятелей искусства, писателей…
Нет, специально преследовать своих врагов – этим я не занимался. Ко мне приходили со списками. Что я должен был говорить? Если они преступники – арестовывайте. Если я видел, что это хороший человек, и я знал этого человека, и он сделал много полезного, я говорил: «Подождите, давайте разберемся. Может быть, человек оступился. А может, его оклеветали».
Может быть, и есть в чем-то моя вина… Но ведь решал не только я! А Хрущев ваш любимый, у которого руки по локоть в крови? А Булганин с Маленковым? А Берия – я читаю сейчас, вы из него чуть ли не прозападного политика делаете… Нехорошо. Почему только мне все это приписывают?
Что же касается скаредности, в которой любят упрекать швабов и которую они склонны более определять как «бережливость», то и тому есть объяснение. Ведь долгое время Швабия была сравнительно бедной землей. Здесь жили в основном крестьяне, которые особых богатств иметь не могли по определению. И земельные наделы у них были небольшие, что заставляло их использовать с максимальной пользой каждый кусочек земли. В общем, роскоши особой не было и быть не могло. Все это приучило швабов к бережливости, к экономному использованию ресурсов.
Жизнь на чужбине зачастую располагала к тому же.
Земля швабов
На сегодняшний день землей швабов считается федеральная земля Баден-Вюртемберг (создана она была на территориях бывших феодальных образований Бадена и Вюртемберга после 1945 года).
Но перед упразднением Германской империи в 1918 году швабы проживали в основном в трех германских феодальных образованиях, входящих в вышеназванную империю с Пруссией во главе, – в Вюртембергском королевстве, великом герцогстве Баденском и королевстве Бавария. Но именно Вюртемберг считается страной швабов, хотя он и не является историческим государством швабов. Просто герцоги Вюртембергские (ставшие потом королями) поглотили большую часть существовавшего до этого древнего герцогства Швабия.
В Вюртембергском королевстве швабы составляли лишь одну из трех крупнейших национальных групп наряду с потомками германских племен алеманов и франков. Такой же приблизительно этнический состав был и в соседнем Бадене. В Баварии же титульной нацией считались бавары (баварцы).
По своему происхождению швабы относятся к германским племенам. Название же швабов производят от протогерманского племени suebi. Приблизительно с раннего немецкого этот термин переводится как «свои люди».
«Свои люди»
Итак, поскольку мы знаем, что джигинские немцы были по большей части швабами, то можем предполагать, что когда-то их предки приехали не просто из Германии, но из вполне конкретных мест Германии. Из тех мест, где и проживали швабы. То есть из Баварии, Бадена или Вюртемберга.
Из этих трех территорий предпочтение можно смело отдать Вюртембергу – как родине швабов.
Кстати, это вполне согласуется с тем, что именно Вюртемберг в различных документах фигурирует как основной «поставщик» переселенцев в Россию.
Швабы из Вюртемберга
Из книги «История немцев в России»
«…После Семилетней войны на основе манифеста Екатерины началось массовое переселение немцев из Гессена, а также из Прирейнских областей и Вюртемберга в Россию…»
Таким образом, Вюртемберг начинает фигурировать еще во времена правления Екатерины Великой. Но и в последующие времена именно из Вюртемберга охотно переселяются немцы в Россию.
Из книги «История немцев России»
«…В 1804 году и в 1816–1817 годах до 1842 года шло наиболее интенсивное переселение из Вюртемберга… Путь на этот раз проходил из города Ульма вниз по Дунаю, через Подолию на земли близ города Одессы, в Бессарабию, в Крым и на Южный Кавказ…
…Так, колония Сарата (Бессарабия, Аккермановский уезд) была заселена в 1822 году выходцами главным образом из Баварии и Вюртемберга (в 1827 году здесь было: баварцев 236, вюртембергцев 197, баденцев 3, магдебургцев 1, мекленбургцев 3, австрийцев 3, французов 1…»