История одной девочки

Сизова Магдалина Ивановна

Был у Аси старший брат, Женя, и в этом, конечно, не было ничего удивительного. Но удивительно было то, что Женя этот, очень умный и очень хороший — самый хороший на свете, как сказала Ася, — жил очень долго… в тюрьме! Он был студентом. — Никогда не слыхала Галя, чтобы студенты жили в тюрьмах! Но Ася сказала, что их там было много: их туда «сажали». И, оказывается, было это всё не сейчас, а раньше, до революции, о которой говорила Гале мама ещё до Нового года.

— А когда Женя услыхал, что у нас началась революция, он из далёкого города, из тюрьмы, убежал и приехал

к нам с папой, потому что мамы у нас нет. Женя надел военную гимнастёрку с широким кожаным поясом, и его сделали начальником, и он уехал воевать. Он воюет с теми, которые хотят…

— Я знаю, я знаю! — перебивает Галя. — Они не хотят, чтобы всем было хорошо!

— Они хотят, чтобы наш Женя опять сидел в тюрьме. А Женя теперь на фронте, и он уже командир!

Галя с уважением посмотрела на Асю: никогда ещё не видала она девочки с таким замечательным братом. Она дотронулась до её больной ноги и осторожно спросила:

— А знает он, что у тебя нога болит?

— Ему папа написал. Когда он уехал, я была здорова. И он мне сказал: «Вот как хорошо, что ты будешь учиться танцевать! Когда ты кончишь школу, у нас будет уже новая, очень-очень хорошая, замечательная жизнь». А вот нога стала болеть да болеть и теперь все доктора сказали папе, что танцовщицей мне быть нельзя. Что мне делать? Что мне делать?!

Она закрывает лицо руками и зарывается головой в Галино одеяло. Галя ласково отводит от лица её руки н, приподняв это заплаканное милое лицо, старается говорить как можно убедительнее:

— Ну о чём же тут плакать? Мало ли кем можно ещё быть!

— А я хочу танцовщицей!

— А может быть, ты певицей будешь? Ведь это тоже хорошо!

— Певицей? — Ася смотрит на Галю, широко раскрыв глаза. — Я попробую, — говорит она тихо.

Через два дня весь лазарет прощался с Асей, которую отец увозил домой.

Уходя из палаты, она обняла Галю и сказала ей, что, когда приедет брат, она ей непременно покажет его.

Теперь, в пустой палате, Галя предавалась размышлениям.

Встреча с Асей открыла ей так много неизвестного до сих пор. Образ непонятной «революции» становился теперь более отчётливым в её сознании, напоминая ей грозовую тучу, что поднималась, бывало, над затихшим озером, сотрясая громом весь воздух и их маленькую дачку.

И ещё она поняла, что учиться своему любимому делу — большое счастье!

НАСТОЯЩАЯ РОЛЬ

Теперь Галя очень хотела выздороветь, чтобы смотреть в воскресенье спектакль. И странно, теперь она уже не с таким нетерпением ждала Нового года. Она почти испугалась, сосчитав остающиеся до него дни: они пролетят очень быстро, а когда они пролетят, Галя может, если захочет, оставить эту школу!

Лёжа в лазарете и размышляя об этом недалёком будущем, Галя старалась представить себе свою жизнь без школы.

Эмма Егоровна не будет кричать рано утром у Гали над ухом. Ох, какое это будет счастье!

Синеглазая Таня не побежит с ней в паре. Но тогда будет скучно.

Не надо будет делать каждый день трудных упражнений у палки в промёрзшем классе. Это, конечно, хорошо.

И

не пошлют её больше на репетицию, и никогда не понесётся она по сцене, залитой огнями, послушная палочке дирижёра и звукам оркестра. И это… нет, это будет совсем не хорошо!

…Через шесть дней Галя рассталась с тётей Сашей, со Стешей, с Михаилом Иванычем и вернулась в холодные комнаты школы. Ей позволили ещё два дня не заниматься, и, кутаясь в шубку и платок, она только смотрела, как занимались другие, и слушала голос мамы, которая вела урок.

На воскресном утреннике в артистической ложе стояло щебетание будущих птиц, которых привели смотреть спектакль.

Галя уселась рядом с Таней, решив как можно лучше рассмотреть всё, что будет происходить на сцене. Она с волнением ждала появления птиц… Подумать только, ей дадут настоящую роль!

Но птицы её разочаровали: они были нескладные, тяжёлые и совсем не похожи на легкокрылых птичек белоструговских лесов.

Зато Весна была прекрасна, и снег мягко сверкал в свете каких-то огромных фонарей, закрытых кулисами, а на авансцене стояли настоящие маленькие ёлочки.

Одетта (балет «Лебединое озеро», музыка П.Чайковского).

Но от слабости ли после болезни или от пережитого волнения, только в начале второго акта Галя заснула и проспала до самого антракта. Эмма Егоровна, восседавшая вместе с ними, прямо из артистической ложи отвела её в спальню и велела немедленно укладываться в постель.

А потом целую неделю по вечерам их посылали на репетицию к старичку балетмейстеру. Прослушав несколько раз музыку, они двигались и перебегали с места на место, поднимая руки, как крылья, над головой. Это было интереснее, чем ползать по сцене «божьей коровкой».

Опять к школьному подъезду были поданы розвальни, и они с шумом ехали по тёмным улицам к уже знакомому театру, чтобы участвовать в его напряжённой, трудовой, хотя и праздничной жизни.

Опять они были без лиц: к масочкам, надетым на них, были пришиты длинные клювы.

Но теперь они могли ходить по сцене и видеть всё, что делалось вокруг.

А на сцене было морозное раннее утро, розовела заря над снежной поляной и над ёлочкой. Было холодно. Было холодно и птицам: они дрожали и хлопали крыльями, стараясь согреться. Галя постаралась представить себе, как холодно наступать на снег и как хочется лесной птице поджать под себя застывшую лапку.

— Что ты шипишь? — спрашивает её рыженькая Эльза, хлопающая крыльями рядом с ней. — Не шипи, пожалуйста, и не трясись!

— А мне холодно, — отвечает шёпотом Галя.

— Здесь жарко, а не холодно, да ещё на тебе вата!

— Не мне, а птице холодно — ты же видишь, какой мороз!

— Вот дурочка! — бросает на ходу Эльза и отбегает от Гали.

Когда опустился занавес, она насмешливо посмотрела на Галю и, громко усмехаясь, спросила:

— Для чего это ты делаешь?

Галя не поняла вопроса.