История одной девочки

Сизова Магдалина Ивановна

— Никого? Почему же?

— Потому что я не могла решить, кого больше люблю: Пушкина или Достоевского.

Учитель был, видимо, удивлён.

— Достоевского? — переспросил он. — За что же вы его так любите, объясните, пожалуйста.

— Потому что… — медленно ответила светлоглазая девушка, — он очень знал и жалел людей… всяких… — закончила она, и бледное лицо её чуть-чуть порозовело.

— Это вы верно отметили! — Новый учитель посмотрел на неё очень добрым взглядом. — А Пушкина почему любите больше всех?

Девушка на минуту задумалась.

— Пушкина… Потому что в нём всё есть: как в природе.

Она

ответила и села на своё место, очевидно не желая больше говорить.

Сергей Михайлович несколько раз молча прошёлся по классу.

— Я рад, — сказал он наконец, останавливаясь около кафедры и взяв со стола школьный журнал. — Очень рад, что среди вас есть… — он помолчал, подыскивая слово, — есть будущие танцовщицы с такими серьёзными запросами к литературе и с таким верным и, можно сказать, глубоким чувством. Я хочу, чтобы все вы поняли, что такое литература и её труженики, не с формальной стороны, а по самой сути этого творческого труда… Как ваша фамилия? — обратился он к худенькой девушке, любившей Достоевского.

— Уланова, — ответила тихо ученица.

— Неужели же вы Толстого не любите?

— Я его меньше читала. Не успела ещё, — смутилась она.

— А Достоевского что успели прочесть?

— «Униженные и оскорблённые», «Бедные люди» и «Неточку Незванову».

— Это очень хорошо, — сказал Сергей Михайлович. — Но я хочу, чтобы все вы и Толстого полюбили.

Он подошёл к рыженькой Эльзе, сидевшей в дальнем углу класса.

— Я вас запомнил, — обратился он к ней, снова вызвав общее удивление: как мог он всех заметить! — Вы Гоголя назвали, не так ли? Это ваш любимый писатель? Гоголя нельзя не любить…

— Да, — восторженно ответила Эльза, — потому что он такой смешной!

Сергей Михайлович сдержал улыбку:

— Да, юмор Гоголя неповторим, блеск его неподражаем. Но не забывайте его слов: «Горьким смехом моим посмеюся». Подумайте и об этих словах. Я уверен, что вы поймёте их с годами.

После этого он поднялся на кафедру и достал из портфеля томик Толстого:

— Следуя строго программе наших занятий, я должен начать с более раннего периода нашей литературы. Современную нам советскую литературу мы будем проходить в будущем году. Но я прочту вам сейчас только одну главу «Войны и мира». Не бойтесь, это не будет описанием военных действий, в которых вам трудно разбираться. В этой главе описано событие, вам близкое и понятное — и по роду ваших занятий и по возрасту, — закончил он, улыбаясь и раскрывая книгу: — Давайте прочтём с вами описание первого бала, на который привозят юную Наташу Ростову.

Ученица Уланова не могла бы объяснить, почему вышло так, что она до сих пор ещё не успела прочитать целиком «Войну и мир». Эта глава — первый бал Наташи Ростовой — была ей неизвестна.

Она слушала и чувствовала, что, если бы сама была на месте Наташи Ростовой, то так же переживала бы свой первый бал. Потом ей стало казаться, что всё это написано вовсе не про Наташу, а про неё, Галю, и она с изумлением слушала, как рассказывал о её собственных мыслях и чувствах какой-то волшебник, угадавший их. Это вызывало в ней восторженное удивление, это угадывание каждой мелочи её собственных переживаний казалось каким-то чудом.

Когда

чтение кончилось, раздалось несколько умоляющих голосов:

— Дальше!.. Сергей Михайлович, дальше!

Но Сергей Михайлович решительно спрятал томик Толстого в свой портфель.

— Нет, — твёрдо сказал он, — дальше вы можете читать дома. Я прочёл вам эту главу с особой целью. Вас ничего не удивило, когда вы её слушали?

— Меня удивило, — задумчиво сказала рассудительная Эльза, — откуда они все брали деньги на устройство таких балов?

— Ну, об этом мы когда-нибудь поговорим в свободный час, — ответил Сергей Михайлович. — А больше никого ничем эта глава не удивила?

— Меня удивило, — робко сказала ученица Уланова, — как мог Толстой узнать всё, что переживает девочка на своём первом балу? Ведь он был старик, и потом он — мужчина.

Сергей Михайлович засмеялся, но, по-видимому, был доволен таким вопросом.

— Вот в том-то и дело, — сказал он, окинув взглядом своих учениц, — вот в этом и сказывается тот дар, который присущ только настоящему, большому писателю. Этот дар — «в чужой восторг переселяться», как сказал один наш поэт. Всё волнение и радость юной девочки переданы Толстым так, как если бы он сам был Наташей Ростовой. Так передать чужую душу может только великий мастер. И без этого проникновения в человеческую душу нет истинного писателя, как без проникновения в природу нет художника. Может быть, вам непонятно то, что я говорю?

— Понятно, понятно!

Сергей Михайлович посмотрел на свой класс, кричавший дружным хором, и юные, оживлённые лица и блестящие глаза, сияющие сочувствием, убедили его в том, что это действительно так.

Урок прошёл, звонок давно возвестил окончание учебного дня, и туман за окнами окончательно закрыл всё тёмной пеленой. Но уходить никому не хотелось.

— Вот этой способностью, — ещё продолжал говорить с классом Сергей Михайлович, — «в чужой восторг переселяться» — и вам нужно обладать. — Вы это почувствуете, когда будете работать над какой-нибудь ролью, хотя я и не могу до сих пор понять, как вы это будете передавать при помощи ног! Я, прямо вам скажу, в балете невежда, ничего в нём не понимаю!

— А всё-таки какой балет ваш любимый? — с лукавой искоркой в весёлых глазах спросила Таня Вечеслова.

— А я, откровенно говоря, почти никакого и не видел! — громко рассмеялся новый учитель. — С семилетнего возраста в балете ни разу не был! Но теперь уж обязательно пойду!

Эмма Егоровна, открыв в эту минуту дверь, застала, к своему великому изумлению, весь класс весело смеющимся… вместе с новым учителем! Но, так как это уже были старшие, она не могла принять никаких строгих мер и должна была ограничиться только кратким сообщением, хотя сказанным железным голосом:

— Уже давно есть время идти в столовая. Вечером — одна общий репетиция!

И она открыла дверь, пропуская мимо себя взволнованных учениц.

— Ну как? — тихонько спросил новый учитель, посмеиваясь и застёгивая портфель. — Будете сегодня в чужой восторг переселяться?

— Нет, Сергей Михайлович, — печально ответила Таня Вечеслова, быстро оборачиваясь в дверях. — Просто повторять массовый танец!..

Уроки литературы стали с первого же дня любимыми уроками всего класса. К ним готовились даже самые ленивые.