История одной дуэли (сборник)
Шрифт:
Дёрнулась его бровь, не отвечая, трубку накрутил, выругал за безалаберность дежурного, спросил, дожидается ли машина для поездки на фермы и поднял глаза на меня.
– Царапкин вам переправил поручение Федонина по установлению этих лиц. Но вы ответили: «Установить местонахождение не представляется возможным…» – я держал перед собой бланк с ответом, медленно прочитал: «Розыск ведётся, по обнаружению сообщим…»
– Квашнин, кажется, готовил, – поморщил он лоб, не притрагиваясь к бланку. – Зайди к нему, Данила Павлович. Он по оперативным вопросам.
– А вы не интересовались?
– Не
Жёстким его взгляд стал, горячим, да и он сам только что не дымился.
– Висяки раскрывать людей не хватает, – отвёл он глаза. – Первый секретарь райкома товарищ Борданов важными задачами нагружает – надо спасать районное поголовье скота. С молоком крах. А ведь город кормить каждый день! Мальцов в детских садах тысячи, каждому дай, а у нас от коровы стакана не надаивают. В магазинах ни мяса, ни колбасы. Первый секретарь обкома Леонид Александрович Боронин каждое утро звонит и спрашивает одно и то же – сколько? Почему? Когда изменишь обстановку? Борданов вчера на бюро сказал: молоко – это барометр политической ситуации.
С последними словами он пригнулся к столу и перешёл на шёпот. Так и шептал медленно, исподлобья зорко следя за мной, будто я и есть тот бедолага с коровника. Впечатляло.
– А шпану ту я найду. Передайте товарищу Федонину. Обязательно. От Каримова ещё никто не уходил. Дайте месяц. Вот зимовку завершим.
– Дело в моём производстве, Равиль Исхакович.
– Вот как? – он даже обрадовался. – Ну тогда по-свойски я тебе их раньше откопаю. Приезжай к весне. А не отпустят, я их сам привезу в город. Всех на ноги подыму, а слово сдержу!
Возвращаясь из его кабинета по пустому коридору райотдела, я не мог не столкнуться с усердно изучавшим милицейские стенды косолапым верзилой, беспардонно ворвавшимся несколько минут назад в кабинет Каримова. Он, делая вид, что таращится на картинки, прятал от меня лицо.
«Сейчас Каримов устроит ему приём, – подумалось мне. – Меня-то чуть не укусил, а этого скушает».
Однако косолапый к начальству не бросился, лениво развернувшись, он протопал за мной, долго изучал взглядом, когда я вышел на улицу и направился в сторону районной прокуратуры. Неприятное чувство не покидало меня от его наглого подглядывания. На углу я задержался, поздоровавшись со Спиридонычем, седовласый капитан бросился обниматься, откровенно радуясь встрече.
– Что за личности? – поинтересовался я, мигнув на верзилу, возле которого уже жался ещё один тип с поднятым воротником.
– Особые ребятки, – хмуро поморщился только что улыбавшийся Спиридоныч. – Я их не знаю. Значатся в дружинниках у Каримова, поддерживают порядок в особо отдалённых уголках.
– То-то я гляжу, они к нему без стука.
– Наезжают,
– Лично начальнику?
– Я же говорю, особая гвардия…
Зябликов суетился, прыгал вокруг меня, взъерошенный, словно воробей, размахивал руками. Не переставая, он выдумывал нелепые оправдания.
– Ну как так можно, Павел Степанович! – не успокаивался я. – Вы давно не новичок. Отдать труп, обнаруженный на пустынном водоёме, без вскрытия? Это же!..
Не находилось слов от негодования.
Зябликов сбивчиво мямлил:
– В городе меня оперативники нашли по телефону. У Аллочки день рождения. В самый разгар позвали к трубке. Сами понимаете, ничего не разобрать.
– Значит, вы даже не выезжали на место происшествия? – удивился я.
– Вокруг гам, шум, веселье и участковый этот Кирьяшкин с осипшим голосом.
– А Каримов мне рассказывал…
– Он, видать, запамятовал. Кирьяшкин едва доорался, что старик умер. Я и не спросил, где его нашли. Выяснил про повреждения. Тот сказал, что заснул и сердце остановилось. Никаких повреждений.
– Где же Дынин был?
– Не помню. Выходной день…
– Всё равно следовало вскрывать. Закон для нас писан.
– Участковый тело бабке привёз, та его обмывать бросилась и тут же попика сыскала, собралась хоронить. А Бобров отсутствовал.
– Слышал, рассказывал Каримов. Что мне прикажете делать? Эксгумацию трупа? Народ на уши ставить?
– Бабка верующая. Богом просила. Не смог отказать. Виноват… – оправдывался следователь.
– Натворил ты дел, Зябликов. Всыпят тебе по первое число. А то и попрут со службы.
– Неужели так плохо, Данила Павлович? Криминала никакого. От болезни скончался покойник.
– Это азбука следователя. Ты позволил захоронить труп, не удостоверившись в причине смерти!
– А кто же нажаловался? – Зябликов совсем сник. – Вот паразиты! Бабулька его тоже померла. А родни у Дробкина не было. Я выяснял. Вдвоём они жили.
– Как умерла?
– Бабулька-то? Соседи рассказывали, радовалась, что долг выполнила, старичка схоронила и ей пора. Мечтала, вот и сбылось. И недели не прошло после похорон самого Дробкина.
– С тобой не соскучишься, лирик. Мадригалы не пишешь?
– Теперь не до стишков.
– Боюсь, ты прав…
Провожали нас с Очаровашкой Моисей Моисеевич и пёс Мурло. Заметала пурга, а мы предпочли в этой неудачной поездке городскую одежду деревенской. Выручил Моисей Моисеевич, всучив отнекивающейся Очаровашке, как когда-то Пугачёв герою «Капитанской дочки», свой тулупчик «чтоб не так дуло». Автобус уже ждал последних пассажиров, шофёр торопился, докуривал сигарету, переминаясь у двери, подгонял запоздавших весёлыми присказками. Мы обнялись с Моисеем Моисеевичем, подёргали Мурло за уши и забрались в автобус на свои места. Я чмокнул Очаровашку в щёку, вытянул ноги и попробовал вздремнуть – в салоне гуляла стужа, но тулупчика с успехом хватало на обоих. Я закрыл глаза, в голову лезли неприятные мысли. От истории, которую учудил Зябликов, дурно пахло…