История одной семейки
Шрифт:
От такой наглости я просто обалдел. Навязать соседу по парте собственную любящую невесту — уже аморально донельзя. Но отдать за это лучший свитер, школьные завтраки и почти все карманные деньги на билеты в кино — не-е-ет, так низко я еще не пал!
Я сказал Акселю:
— Да пошел ты, братан!
И отправился в кино сам, злой на весь белый свет. Гарри и Флориан были тут как тут — пришли полюбоваться на Акселя с Солянкой. Я гримасами и ужимками постарался им сигнализировать, что план провалился, но таким макаром, конечно, моих злоключений не объяснишь. Они ничего
— Не валяй дурака, Вольфи! Чего ты все время рожи корчишь?
Когда я вернулся из кино, все домашние сидели в гостиной. Моих объявлений нигде не было видно. Они обнаружились у меня на письменном столе.
А рядом — записка от мамы:
Дорогой сын!
Заканчивай этот цирк!
Не пытайся своими фантиками выгородить провалы в учебе, ничего не получится. Вокруг полно детей с разведенными родителями, которых воспитывают только мамы и бабушки, потому что отцам на них плевать. Но эти дети на 99,9 % учатся лучше тебя. Если я еще хоть раз увижу на стене одну из этих мерзких мусорных бумажонок, я за себя не отвечаю. И тогда выплата карманных денег будет прекращена на три недели.
Судя по всему, все в доме знали о записке, потому что как только я вошел в гостиную, семейство выжидающе уставилось на меня. Я уселся рядом с тетей Феей, забрал у нее телевизионный пульт и переключил канал. Фея ничего не сказала. Ей совершенно все равно, что смотреть, лишь бы смотреть!
Минут десять я глядел, как какой-то духовой оркестр играет на открытии какого-то моста, потом вернул пульт Фее и обратился к Дорис:
— Сестра, надо поговорить!
Дорис вязала. Дома она почти всегда вяжет. Опустив спицы, сестра ответила:
— Хорошо, говори!
— Наедине! — потребовал я.
Дорис встала, и мы пошли в ее комнату. Она уселась на кровать, снова принялась за вязанье и сказала:
— Если ты опять про свои дурацкие объявления, могу сказать одно: радуйся, что у тебя все хорошо! У кучи твоих ровесников дела в семье совсем дрянь!
Я объяснил ей, что в настоящее время парюсь совсем по другому поводу, и рассказал о Солянке и моей попытке избавиться от нее. Стоит ли мне идти на Акселевы условия, спросил я.
Дорис так и взвилась, обозвала меня бабником и мачо и разоралась, что ее аж тошнит, когда она слушает мои разглагольствования.
— Ты просто зазнавшийся козел, — вещала она, — только-только исполнилось четырнадцать, а уже думаешь, что можешь обращаться с нами, женщинами, как с вещью! Клянусь, Ольфи, если ты окончательно превратишься в такого мерзкого типа, лучше проваливай, да побыстрей! И плевать, брат ты мне или не брат! Таких типов мы уже несколько поколений подряд выгоняем из нашего дома! Навык есть, можешь мне поверить!
Дорис намекала на почти однополый состав нашей семьи и на то, что мужчины, все до единого, долго у нас не задерживались и уезжали — причем вовсе не по своей воле.
Первым был мой дед Оттокар. Бабушка вышла за него в восемнадцать лет. Через три года у них уже было три дочери — и четвертого ребенка она
Но когда Оттокар взял с их счета кучу денег, чтобы купить фройляйн квартиру, бабушка уложила все его вещи в три огромных чемодана и отправила с посыльным на адрес фройляйн. И заменила замки на дверях. Говорят, что дед Оттокар три ночи простоял перед домом, стучал в дверь, умолял и уговаривал. Но стучал он мягко, а умолял очень тихо, потому что в те времена в доме еще жил мой прадед — он был почти два метра ростом и терпеть не мог Оттокара.
Бабушка до сих пор всем этим ужасно гордится и говорит: «Я была первой, кто из всех моих знакомых решился на развод!»
Тетя Фея тоже когда-то была замужем. Мужа ее звали Эгон. Его не выкидывали из дома, а вынесли ногами вперед. Он умер через три года после свадьбы. Фея о муже почти никогда не упоминает, а если речь иногда о нем и заходит, то бабушка заявляет:
— Да что его вспоминать, карлика идиотского! Единственное хорошее, что он сделал для Феи, — это вовремя сыграл в ящик!
Мама говорит, в ужасных браках бабушки и тети Феи виноват мой прадед, ведь он не только отличался двухметровым ростом, но и был ужасно властным. Бабушка и Фея всех мужчин сравнивали с ним — и никто этого сравнения не выдерживал.
Тетя Труди и тетя Лизи были замужем по два раза. Поскольку властного отца у них не было, их браки, наверное, развалились по какой-то другой причине! По какой, я не знаю, потому что тети каждый раз после свадьбы уезжали к мужу и только после развода возвращались к нам. Пару раз я видел своих дядей, но не заметил в них ничего странного. Правда, когда тети в первый раз вышли замуж, я был совсем маленький и почти ничего не понимал. Второго мужа тети Труди я ни разу не видел, потому что он был торговцем маслинами с Сицилии, она познакомилась с ним в Риме. Она называет его не иначе как «мафиози», но все-таки ушла от него не с пустыми руками. Из-под руин брачного союза тете Труди удалось спасти «альфа-ромео» — огромную, по-настоящему шикарную тачку. Она, правда, утверждает, что это наследство — сплошное проклятие, потому что ремонт «альфа-ромео» влетает в копеечку, но «проклятие» свое любит и ценит, иначе бы давно продала; отец Акселя уже три раза предлагал за машину хорошие деньги.
Второй муж тети Лизи мне нравился. Он был веселый парень, и пару раз мы с ним вместе чего-то мастерили. Но, к сожалению, он был продавцом мяса. А тетя Лизи как раз в то время вступила в очередную секту, где все были вегетарианцами! Даже яйца нельзя было есть.
Такого кровавая мясницкая душа долго выдержать не могла.
Теперь, когда тетя Лизи в другой секте, в которой совершенно все равно, ешь ты сосиски или нет, она жалеет, что с мясником так получилось. Иногда она мечтательно говорит: «А Франц-то был хорошим парнем!»