История одной семьи
Шрифт:
Кое-что я иногда продавала, но вырученные деньги тут же тратила: покупала или серу (это типа жвачки, очень популярной тогда в Сибири, её почти постоянно жевали все: и дети, и взрослые, как гораздо позже начали жевать жвачку повсюду; делалась эта «сера» из каких-то смол и была с разными привкусами), или семечки, или ещё что-нибудь. Время от времени мама приходила ко мне и спрашивала, продала ли я что-нибудь. «Да, – гордо отвечала я, – вот, вот и вот!» «А деньги?» – спрашивала мама. «Денег нет, я купила это, это и это». Словом «очень много» я тогда наторговала…
Насчёт Дочки мама заранее договорилась со своей приятельницей, тоже
Вызов от отца пришёл в сентябре. Примерно в середине сентября мы погрузились в грузовую машину, в кузов, разумеется (нас, отъезжающих, было несколько семей, одна женщина с двумя детишками: младший – грудничок – ехала с нами по пути довольно долго) и поехали в Абакан на «железную дорогу». Эти два слова завораживали меня, мне не терпелось увидеть эту загадочную «железную дорогу». Ехали до Абакана почти два дня. Ночевали в каком-то грязном помещении на полу. Наконец, приехали в Абакан. К моему великому разочарованию, никакой «железной дороги» я не увидела: так, лежат какие-то прутики да деревяшка и называются почему-то железной дорогой.
Не помню, как мы уехали из Абакана. Почему-то в пути делали много пересадок с одного поезда на другой. Часто ночевали на грязных вокзалах, прямо на полу. Я, конечно же, в пути заболела сильнейшим бронхитом. Очень ослабела. Приезжаем на очередную станцию, где будем делать очередную пересадку, мама, и Стюра (она ехала с нами), и все дети, включая маленького Вовку, расхватывают вещи и бегут к вокзалу: занять место хотя бы на полу, а то грозило остаться на ночь на улице. Мне же не дают ничего – сама бы дошла. Мама, убегая, говорила мне: «Ты вот так иди, только никуда не сворачивай. Я сейчас вещи отнесу и вернусь за тобой». И я медленно брела в полузабытьи в каком-то мареве до тех пор, пока мамины руки не подхватывали меня и не тащили на вокзал.
На некоторых станциях была Детская комната, но попасть туда было очень трудно. В лучшем случае нас, детей, кормили. Однажды всё-таки нам повезло, и нас всех четверых взяли ночевать в Детскую комнату. Кроватки с чистым бельём изумили меня, и я уже предвкушала провести в такой кроватке целую ночь, как вдруг Вовка закапризничал и отказался спать один. Его положили со мной, и добрая тётенька, устраивающая нас, прошептала мне: «Он уснёт, и ты ложись вот здесь, рядом». Уснули мы почти сразу, а когда ночью я проснулась, то увидела, что все кроватки заняты детишками, и на многих их было по двое. Больше нам так ни разу не повезло.
В другой раз на какой-то станции нас подобрал воинский эшелон: солдаты возвращались с японского фронта. Они взяли нас к себе в теплушку, посреди которой топилась печка-буржуйка. Ребята устроили нам баню, нагрели воды и искупали. Кормили нас из своего солдатского котла, да ещё и угощали неведомыми нам маленькими печеньями. Очень хорошо и уютно было ехать с ними, но на одной из станций нас в этой теплушке обнаружило большое военное начальство и велело нам убираться из воинского эшелона. Было очень обидно.
Следующий отрезок пути мы ехали с амнистированными заключёнными, возвращавшимися домой. Тоже в теплушке. Но какая большая
Мы могли таким образом проехать весьма изрядный участок пути без пересадки, но мама не выдержала, и на какой-то станции мы расстались с гостеприимными попутчиками.
Тогда почти на каждой железнодорожной станции был санпропускник с «вошебойкой». Мы вымылись в бане, одежду нашу прожарили и, наверное, почти освободили от насекомых, наши руки в медпункте намазали какой-то мазью, и мы избавились от изнуряющего зуда.
Дальнейшего пути я не помню, но, наконец-то, мы добрались до Челябинска. Там в Детской комнате мест не оказалось, но покормили нас очень вкусно и сладко – вермишелью со сгущёнкой. И то, и другое мы пробовали впервые. Это блюдо стало надолго нашим самым любимым. Когда вдруг летом 1946 г. мы остались в Москве одни с папой (мама где-то работала в Подмосковье) и он нас спрашивал, что нам приготовить, мы неизменно отвечали: вермишель со сгущёнкой. Мама потом очень сердилась, что на вермишели и сгущёнке мы «проели» целое состояние.
В Челябинске же я впервые попробовала мороженое. Несмотря на мой бронхит, мама всё же не смогла меня обделить этим лакомством.
И, наконец, в Челябинске мы сели в настоящий плацкартный вагон, а поезд шёл прямиком на Москву. У нас были и нижние, и верхние полки, и мы поехали нормально.
В вагоне было очень много разного люда. Напротив нас ехала какая-то очень неприятная девчонка, чуть старше меня. Мы почему-то поняли, что она из «богатеньких». Она целыми днями пила чай из чайника, при этом засовывала нож в банку с мёдом, а потом долго облизывала его.
Ехала очень даже молодая симпатичная пара – муж и жена, узнав, что я читаю и что очень люблю читать, на одной из станций они купили и подарили мне книжку-раскладушку, но не картонную, а бумажную. Не помню, что это была за книжка, но противная девчонка-соседка отняла её у меня, а я почему-то не посмела пожаловаться ни маме, ни добрым людям, сделавшим мне этот подарок.
И вот, наконец-то, 8 ноября 1945 г. (были мы в пути половину сентября, весь октябрь и неделю ноября) мы подъезжаем к Москве. Поздний вечер или ночь. Женька и Вовка спят, а мы с Генкой не отрываем глаз от окошка. Мне так уютно рядом со старшим братом, и я ощущаю, что вот мы с ним – старшие. Вдруг я увидела какие-то символы в воздухе, совершенно мне непонятные. «Что это?» – спросила я у Генки. «Римские цифры», – ответил он мне, и я с обидой отодвинулась от него: вот… а я-то думала… а он опять дразнится…
Поезд останавливается, мы глядим в окошко и видим отца, который близоруко всматривается в каждое окошко, а с ним рядом какая-то высокая, нарядная, красивая дама. Оказалось, что это моя сестра, Александра. Она на 16 лет старше меня.
Встреча, объятия, поцелуи, радость, растерянность – всё переплелось. И, хотя вещей у нас было очень даже немало, мы поехали домой на трамвае: родители не рискнули оплатить предлагаемый нам грузовик.
Остановились мы у сестры в комнате, в коммунальной квартире на Садово-Сухаревской, дом 7, квартира 7.