История одной страсти и трех смертей
Шрифт:
Каждый куплет песни начинался в мажорном ладе, потом звучание менялось, и он заканчивался в миноре. Затем бузуки исполняли ритурнель, [2] и все снова возвращалось к мажорному ладу, словно ожившая надежда.
Сотирия Беллу начинала каждый очередной куплет на высокой ноте и к концу его неизменно погружалась в еще более глубокую меланхолию.
Ты кем-то был обманут? Любовь умчалась вдаль? Садись-ка2
Ритурнель ( итал.ritornello) (муз.). — часть аккомпанемента, повторяющаяся перед каждой строфой вокального произведения.
Музыка оборвалась, еще несколько секунд раздавалось шипение вращавшейся со скоростью семьдесят восемь оборотов в минуту пластинки, затем воцарилась тишина. Снова зазвучал нестройный хор голосов. Многие столики опустели. Когда танец закончился, лицо Гинкаса приняло свойственное ему бесстрастное выражение. Он, не торопясь, зашел в таверну, сказал несколько слов Диносу и двинулся по дороге к Аналипси.
На молу появился Динос с подносом в руках. Хозяин заведения направлялся к столику Ариса:
— Это от Гинкаса.
Арис не сразу понял, в чем дело. Он удивленно смотрел, как хозяин таверны ставит на стол графинчик с анисовым ликером «Узо», бутылку воды и стакан. Покончив с этим делом, Динос добавил:
— Видишь, у тебя есть друзья.
Вот оно что! Динос хотел сказать, что у Ариса, несмотря ни на что, есть друзья. Точнее, что у него есть друзья, даже если он не мужчина. А может быть, и так у него есть друзья, даже если он гомик. Как ни крути, речь шла именно об этом.
Арис в три глотка опустошил графинчик с ликером, прямо из горлышка. Павлина с убитым видом смотрела в морскую даль. Она говорила себе, что вот-вот очнется и кошмар развеется как дым. Что она окажется в своей постели, снова будет рассвет, и ее бесцеремонно разбудит резкий звонок будильника, врывающийся в ее сны в пять часов утра.
Но нет, все это происходило наяву: она действительно находилась на молу у Диноса. И наступал конец света. Ей надо было что-то сделать, быстро принять какое-то что-то решение, пока разверзшаяся у ног бездна не поглотила их обоих.
Арис — хороший столяр, трудолюбивый и работящий. Он мог бы найти работу в Пирее. Можно просто продать лодку. Сейчас столько туристов приезжает на остров летом, что покупателя найти нетрудно. Имея деньги, они могут снять комнату. Наверняка в Пирее есть улица столяров.
Павлине хотелось утешить его, обнять, поцеловать. Прижать к себе, заставить его забыть всех Такисов и Яннисов на свете. Сказать ему, как сильно она его любит и что в Пирее у них будет достойная жизнь.
Мол уже опустел.
— Пошли, — сказала Павлина.
Она поднялась из-за стола. Арис взял рукопись и, не поднимая глаз, тоже встал. В таверне Динос убирал в раковину посуду. Арис хотел заплатить за пиво.
— За мой счет, — остановил его Динос.
«Это и вправду конец», — подумала Павлина.
На улице она схватила Ариса за руку и потянула в направлении маяка.
— Пойдем к швейцарцам, — сказала она двоюродному брату.
Тот даже не подумал сопротивляться.
Они
— Я больше не могу, — сказала Павлина.
Он ничего не ответил. Он гладил ее по волосам. Она повернула голову, уткнулась лицом ему в грудь, доверчиво прижалась. Арис опрокинулся спиной на мостки, и Павлина, державшая голову у него на плече, вдруг оказалась на нем. Они не двигались несколько долгих минут. Потом Павлина осторожно пошевелилась. Их лица оказались в неимоверной близости друг от друга. Она прильнула к его щеке и, повернувшись, нашла губами его рот, языком раздвинула губы. Арис не шелохнулся. Павлина покрыла его лицо мелкими поцелуями, потом начала его ласкать: движения были легкие, неумелые. Этого хватило, чтобы вызвать у него эрекцию. Она сказала ему:
— Возьми меня…
Отстранилась, сняла блузку и брюки, трусики. Арис безучастно смотрел, как она раздевается. Позволил ей раздеть и себя. Она хотела прижаться к нему, но он ласково оттолкнул ее:
— Ты же знаешь…
Она погладила его нежно-нежно по лицу:
— Возьми меня как мальчика.
— Никто никогда не будет любить меня, как ты.
— Никто, мой Арис. Иди же ко мне.
— Ты с ума сошла.
— Я люблю тебя.
Он перевернул ее на живот, собрал в ладони как можно больше слюны, нанес ее на тело Павлины и осторожно вошел в нее. Она почувствовала пронзительную боль, но выдала себя лишь содроганием. И постаралась приподнять над мостками живот. Движения Ариса, сначала медленные и осторожные, становились все быстрее, все резче. Извержение было долгим. Павлина перевернулась на спину, обняла Ариса и прижалась к нему. Через несколько минут он овладел ей как женщиной. И она снова испытала боль. Пошла кровь. А потом они лежали, долго, очень долго, обнявшись, молча, не шевелясь.
Они поднялись с первыми лучами солнца. Арис смотрел, как Павлина одевается.
— Я люблю тебя больше всего на свете, — сказала Павлина.
— Мы сошли с ума.
— Продадим «Два брата». Ты найдешь работу в Пирее. А я буду домом заниматься.
Он молчал. Павлина подумала: «Вот и решилась моя судьба!»
— Возвращайся. Мы поговорим на лодке.
— Я люблю тебя, — сказала Павлина. — Больше всего на свете.
— Я тоже тебя люблю, — ответил Арис.
— Я всегда любила тебя.
— Я тоже всегда любил тебя.
Потом он добавил:
— Пойду поплаваю. Возьми рукопись моей пьесы, а то я ее намочу.
«Он сказал — моей пьесы, — подумала Павлина. — Он погиб. И я вместе с ним».
Она сидя надела сандали, встала и обняла Ариса, прижившись к его груди, потом снова шепнула на ухо:
— Я люблю тебя, мой Арис. Больше всего на свете… — И пошла вверх по дороге в сторону маяка.
Море было гладким, как стекло. Обнаженный Арис прыгнул с мостков вниз головой. Он проплыл под водой метров двадцать, вынырнул и двинулся в сторону Пелопоннеса мощным брассом, то появляясь в голубом серебре освещенного утренним солнцем моря, то исчезая, чтобы снова возникнуть через три-четыре метра, а потом снова пропасть. Он плыл удивительно красиво, беззвучно, почти без брызг. Он плыл так около часа, потом силы оставили его, и он стал медленно уходить под воду…