История одной страсти и трех смертей
Шрифт:
— Твоя мать хочет, чтобы ты избавилась от тягости.
— Это не тягость, — возразила Павлина с очень серьезным видом.
— Я понимаю, я понимаю, — продолжал Космас. — Для тебя это не тягость. Это радость. Но когда твой ребенок столкнется с миром людей, его заставят дорого заплатить за то, что он не такой, как все. И тогда твоя радость обернется болью. Ты должна знать это, Павлина! Огромной болью. Знаешь, что заставит тебя страдать? Чувство вины! Конечно, ты сама это знаешь. Ты будешь чувствовать себя виноватой в том, что не можешь его защитить. Виноватой в том, что он слабее других в этой жизни — из-за твоей
Он сказал все, что хотел, и всей душой надеялся, что успех близок, что он почти довел до конца свою святую миссию… Но Павлина молчала, и отец Космас растерялся.
— Твой отец, твой дядя, твой двоюродный брат умерли из-за моря! Умерли не своей смертью! Вы остались одни, три женщины, твоя мать, твоя тетя и ты… Надо остановить это проклятие!
— Мой ребенок — не проклятие, — спокойно заметила Павлина. — Мой ребенок — самое большое мое счастье.
— Конечно, конечно, — сказал священник более мягким тоном. — Ну, так помоги ему, своему счастью! Это его жизнь. Михалис нашел во Вьё-Фалере дом, где ты можешь спрятаться. Когда ребенок родится, одна семья из Афин, очень богатая, я уверен в этом, усыновит его и даст ему все, чего только может пожелать мать для своего дитяти. Она даст ему имя! Слышишь, Павлина? Имя!
— Послушай отца Космаса, — прервала его Магда. — Он прав. Мы скажем всем, что ты уехала лечить нервы. Это всем понятно, а потом все войдет в привычное русло. Ты сможешь начать жизнь заново и создать семью. С Божьей помощью.
— Я устала, — сказала Павлина.
Она высвободила ладони из рук Космаса, закрыла ими лицо и молча заплакала.
Магда погрузилась в воспоминания.
Часто ли случалось такое жаркое лето, как в тысяча девятьсот тридцать девятом году? Страна лежала в руинах. Жители острова испытывали нехватку во всем. Они исхудали сильнее, чем можно было представить в самых смелых предположениях, и им ничего не оставалось, как работать из последних сил, кому на земле, кому на море.
Фотини уже два дня рыскала по Пирею в поисках веревок, сетей, заклепок и подковных гвоздей. Арис поехал вместе с ней.
В тот день, шестнадцатого августа, Спирос и Никос вернулись с поля с блестящей от пота кожей, в мокрых рубашках, с влажными волосами. Лицо Спироса покрывал багровый румянец. Перед тем как уйти в море, братья проглотили дома по миске бобов. Поскольку их шестиметровая лодка не имела тента, они еще четыре часа закидывали сети под палящим солнцем. Попав домой только к шести часам вечера, Спирос горел в лихорадке. Он пошатывался, едва стоял на ногах, и брату пришлось помочь ему подняться по ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж.
— Оставляю его на тебя, — сказал Никос.
— Ладно, — кивнула Магда.
— Если что-то понадобится — зови, — добавил Никос.
Магда промолчала. Она уложила мужа в постель, раздела и дала ему весь остававшийся в доме запас хинина. К одиннадцати вечера действие лекарства закончилось. У Спироса начался бред, не прекращавшийся до полуночи. Магда надела халат и спустилась за хинином к Фотини. Постучавшись в дверь первого этажа, она вспомнила, что свояченица в отъезде, остановилась и собралась уже вернуться к себе, как вдруг услышала доносившийся из комнаты шепот. Думая, что Никос приглашает ее зайти, Магда толкнула
Растянувшись на кровати, совершенно голый Никос мастурбировал. Как только он почувствовал присутствие постороннего, прекратил свое занятие, повернул голову и, узнав Магду, пристально посмотрел на нее.
Магда вдруг вся взмокла. Ладони у нее вспотели. Спина, подмышки, бедра — все стало мокрым. Никос продолжал смотреть на нее. У Магды закружилась голова. Она пошатнулась. Никос протянул ей руку, она вцепилась в нее. Несколько секунд хранила шаткое равновесие. Потом отпустила руку Никоса, подошла к кровати, одним движением подняла ночную рубашку вместе с халатом и села ему живот.
— Я оставляю вас, Магда и Павлина, — сказал Космас. — Наступило время слез. Надо встретить его достойно. Это хорошо и даже справедливо. Спите спокойно в эту ночь. И пусть завтрашний день принесет вам обеим покой и придаст сил.
На следующий день Павлина дождалась, пока мать уйдет на молебен, в полной тишине оделась и покинула дом.
По улице, вытянувшейся вдоль берега моря, еще струилась остатки вчерашних потоков воды, но дождь прекратился, а небо стало фиолетовым, почти лиловым.
Мостки швейцарцев были мокрыми от дождя и морской влаги. Павлина легла на живот, раскинула крестом руки, прижалась губами к доскам. Она лежала без движения несколько долгих минут. Потом села, сухими, погасшими глазами нашла бухту Тигани, в которой три месяца назад выловили тело Ариса. И сказала:
— Кто увидит первую улыбку нашего ребенка, Арис мой? Кто осушит губами его первые слезы? Кто прижмет его к груди? Кто утешит? Кто полюбит его? Скажи мне, Арис мой.
Потом она встала и пошла по дороге к Святому Николаю.
АФИНЫ
6
Воскресенье, семнадцатое ноября 1957 года
Павлина узнала сестер Папазоглу с первого взгляда. Одна держала другую под руку, обе кутались в черные, модного покроя, пальто. Разница в возрасте составляла у них десять лет, но они могли показаться близнецами. Обе маленькие, худенькие, смуглые. Лица с жесткими, но правильными чертами обрамлены густыми волосами. Удлиненные, черные глаза смотрят пронзительно и настороженно. Они рассматривали пассажиров «Нераиды» так, словно собирались опознать преступника. Обе тоже сразу узнали Павлину.
— Мы сестры Папазоглу, я — Стелла, — сказала старшая.
Пронизанные серебристыми нитями волосы придавали ее лицу суровую элегантность.
— Здравствуйте, я — Деспина, младшая сестра.
Павлина смущенно засмеялась и поздоровалась:
— Здравствуйте, госпожа Стелла. Здравствуйте, госпожа Деспина.
В автобусе по дороге из Пирея во Вьё-Фалер говорила только Стелла. Деспина ограничивалась кивками или поддакивала, бросая на Павлину испуганные взгляды, словно боялась, что сестра упрекнет ее за неуместную доброжелательность.