История одной судьбы
Шрифт:
В тот день с утра задул порывистый ветер, заморосил дождь, небо побурело, заволоклось тучами, ветер становился все холодней, а потом дождь сменился густым снегом, покрывшим все дороги, все дорожки и тропинки, ведшие в Мазилово.
— Раздевайтесь, — приветливо встретила ее Варвара Архиповна. — Сейчас позавтракаем, вареничками своего угощаю.
— Да я завтракала… — Анна подошла к Жестеву: — Что за книжка у вас, Егор Трифонович?
Жестев провел похудевшей рукой по книге, будто погладил открытые страницы.
— Учусь,
Старик редко выражался высоким стилем.
— Что же это за учебник?
Жестев усмехнулся.
— «Война и мир», Анна Андреевна, только и всего. Перечитываю. — Он помолчал, но, должно быть, ему все-таки хотелось объяснить Анне свое обращение к Толстому. — Завертятся в голове всякие мысли — не разложить по полочкам. А тут точно на простор выйдешь. Он — о своем, а ты — о своем, но так это у него все умно, широко, своевольно, что и сам умнеешь, и в своих делах начинаешь разбираться как-то так… — Он несколько сконфуженно взглянул на Анну. — По-толстовски, что ли!
Она этого еще не знала. Еще не умела советоваться с великими книгами, но слова запали в нее, в нее всегда западало что-нибудь от Жестева.
— А что вас тревожит, Егор Трифонович? — заботливо спросила Анна. — Может, послать за доктором!
— Все, Анна Андреевна… — Старик насупился и слегка постучал по книге. — Я вот с каким доктором советуюсь. А вы мне…
Он пытливо на нее посмотрел, точно ждал от нее какого-то особого понимания.
Но Анна не знала, что ответить.
Варвара Архиповна возилась у загнетки, подгребала из печки к чугунку жар, бросала в кипящую воду вареники.
Жестев поймал взгляд Анны.
— Да, вареники все так же едим, — неспешно произнес он. — Только надолго ли муки хватит? Аппетит хороший, да работаем не по аппетиту.
— Вот мы и ждем вас, — ласково ответила Анна. — Поможете, мы и приналяжем.
— Нет, — резко оборвал ее Жестев и еще раз повторил: — Нет.
Анна опять не поняла, старик чего-то недоговаривал.
— Написал я, в райком написал, — вдруг признался Егор Трифонович. — Постарел, не тяну. Не гожусь.
— Ну что вы…
— Отучились жить своим умом, Анна Андреевна, и я в том числе. А теперь опять пришло время жить своим умом. Не подумайте, я не оправдываюсь и дураком себя не считаю. Но бывают обстоятельства сильнее нас.
Тут Варвара Архиповна позвала их завтракать.
— Что ж, пойдем, — миролюбиво согласился Жестев. — Вареники — штука добрая… — Он подцепил вилкой вареник, и вернулся к начатому разговору: — Написал в райком, прошу освободить, хватит.
— Чего хватит?
— Всего. Послужил, хватит, не справиться мне теперь.
— Ну, это уж вы… Вас уважают в Мазилове.
— Уважить не важить. Уваженья я не потеряю, коли честно признаюсь, что ныне воз не по мне.
— Что-то я не вполне понимаю…
— Я и сам не все понимаю, потому и запросился в отставку. Отслужил свое, выполнял,
Тут вмешалась Варвара Архиповна:
— А теперь не хочешь никому подчиняться?
Но Жестев не принял шутки.
— Ты, мать, не шути. Подчиняться — это легче всего. Теперь их время… — Он кивнул на Анну. — Эти не захотят подчиняться, а для этого не только голова нужна… Образование нужно. А у меня его… Я больше, как указывали, а теперь и самому указать надо. Что было? Один за всех на всю страну думал, а ныне коллективно придется решать…
Только тут начал доходить до Анны смысл его слов.
— Значит, на пенсию собрались?
— Значит, — подтвердил Жестев.
— Не отпустят, — возразила Анна.
— В самый раз, — не согласился Жестев. — Увидите. Ведь у нас кто шел в ход! Или «чего изволите?» или «поднажмите, ребята». Ну, насчет «поднажмите» это я могу. А теперь народ потребует — что и к чему?
Варвара Архиповна опять вмешалась:
— Вареники-то остывают!
Прямо пальцами Жестев взял щепоть соли.
— Ты бы сахарку.
— С солью привычнее.
Жестев многое не договаривал, лишь постепенно раскрывался он перед Анной и каждый раз наводил ее на новые необычные мысли.
Анна собралась было уходить, но кто-то зашаркал в сенях, постучал и, не ожидая отклика, потянул на себя дверь.
— Не помешаю?
Это был сам Тарабрин.
— Егор Трифонович… Товарищ Гончарова, оказывается, тоже тут…
— Не ждал я вас, Иван Степанович. Мать, спроворь…
— Нет, нет, — решительно отказался Тарабрин. — Не голоден. Извини меня, Егор Трифонович, знал о болезни, справлялся, а навестить не мог. Да и сегодня не приехал бы, не приди твое заявление…
Жестев не спеша пошел навстречу гостю.
Тарабрин пожал всем руки, разделся, улыбнулся Анне.
— А вы как хозяйничаете?
Анна теперь уже не так смущалась Тарабрина.
— Да понемножечку…
Она поднялась.
— Не торопись, Анна Андреевна, — остановил ее Жестев. — Разговор коснется и вас.
Тарабрин вопросительно поглядел на Жестева, но ничего не сказал.
— Сидите, сидите, — согласился он. — Пожалуй, Поспелова зря не прихватил. Я ведь заглянул в правление. Он набивался, да я остановил, хотел сначала с тобой…
— И правильно, — одобрил Жестев. — Анна Андреевна другой коленкор.
— Ну, как знаешь, как знаешь, — опять согласился Тарабрин. — Тебе виднее. — Он сложил на коленях руки и сразу перешел к делу. — Получили мы твое заявление, понимаем, сочувствуем, но с работы — нет, не отпустим. Для секретаря парторганизации нет у вас сейчас подходящего человека. Подлечиться — дело другое, путевку в санаторий для тебя запросили. Но от руководства — нет, не освободим. Не обойдемся.
Тарабрин говорил громко, властно, категорично, но на Жестева его слова, по-видимому, не произвели особого впечатления.