История одной судьбы
Шрифт:
— А я не допускал, — сказал Челушкин. — Чего мне говорить!
— А кому говорить? — Василий Кузьмич нахмурился. — Ты знаешь, чему учит товарищ Ленин? Фактам. Факты — упрямая вещь. Вот чему учит товарищ Ленин.
— А я не возражаю, — сказал Челушкин. — Я против фактов не спорю.
— Значит, есть недостача?
— Ну, есть.
— Выходит, брал?
— Нет, не брал.
— Откуда ж она?
— Просчитался.
— А за просчет знаешь что бывает?
— Ты, Гриша, разберись, разъясни, — вмешался Кучеров. —
— А чего мне думать? — сказал Челушкин. — Недостача и есть недостача. Ну, зерно я верну, у меня на трудодни побольше получено. А за яйца и масло… Не сразу, конечно, или деньгами выплачу, или куплю и натурой верну.
Но Кучерову хотелось допытаться.
— А все-таки… Куда ж это делось?
— Яичницу мужик любит, — пошутила Мосолкина. — Вот и делось!
— А мне кажется, говорить не о чем, — вмешалась Анна. — Челушкин берется возместить, вопрос, значит, исчерпан.
Поспелов укоризненно покачал головой.
— Не торопись, не торопись, Анна Андреевна…
Но она продолжала:
— Ну, не знает человек. Не так уж много. Можно и не заметить…
Ей очень хотелось защитить Челушкина. Она чувствовала к нему душевное расположение. Всегда точен, аккуратен и при этом какой-то очень открытый человек. Она была уверена: раз Челушкин говорит «не знаю», значит, действительно не знает.
Но Поспелов настроен был агрессивно.
— Дело не в возмещении, — продолжал он. — Под суд отдавать не собираемся, если даже и просчитался. Но оставлять кладовщиком…
Вот, оказывается, что нужно Василию Кузьмичу.
— А я хочу поддержать Гришу, — вмешался опять Кучеров. — Я о нем дурного не думаю. Но куда ему, инвалиду с одной рукой, в кладовщики? Сторожем — я понимаю. Но кладовщиком? Ворочать мешки, считать, взвешивать… Где ему справиться!
Вот, оказывается, что им нужно!
— А я не согласна, — перебила Анна. — Челушкин вполне на своем месте. У него с одной рукой порядка больше, чем у других с двумя…
— Ошибаетесь, Анна Андреевна, не с двумя, а с тремя!
Это Жестев, секретарь партийной организации. Он тихо сидел в уголке и не вмешивался в спор. Он часто так поступал: послушает, послушает, а потом уже скажет.
Анна не поняла было его, и Поспелов, кажется, тоже.
— Какими тремя?
— А очень просто, — пояснил Жестев. — Иной двумя вешает, а третьей отсыпает, две руки для общества, как у всех, а третья для себя, а Челушкину с его одной дай бог хоть колхоз обслужить…
— Я персонально против Челушкина тоже ничего не имею, — настаивал на своем Василий Кузьмич. — Но ведь говорим-то мы не о Челушкине, а о недостаче. Не судить? Ясно, что не судить. Но и простить нельзя. Даже невозможно. Работу подыщем, но не кладовщиком. В кладовщиках просто не имеем права оставить. Спросим вот хоть счетных работников, они по этой части собаку съели… — Он оборотился
Анна тоже быстро взглянула на Алексея, взгляд ее был очень понятен — поддержи, Алеша, поддержи, не надо менять Челушкина!
И он посмотрел ей в глаза, улыбнулся слегка, давая понять, что очень хорошо ее понимает, даже встал, точно собирался произнести длинную речь.
— Обычно за нарушение финансовой дисциплины накладывается дисциплинарное взыскание, но если обнаружена растрата или недостача, дело полагается передать прокурору, и, уж во всяком случае, виновник должен быть немедленно отстранен от работы…
Поспелов оживился.
— Значит, как я понимаю, Челушкина мы просто не имеем права оставить?
— Правильно, — подтвердил Алексей. — Где-то это граничит…
— Видите, Анна Андреевна, что говорит ваш муж? Муж, так сказать, а не может вас поддержать. — Поспелов торопился, ему не хотелось продолжать прения. — Проголосуем, товарищи?
За оставление Челушкина голосовали только Анна да Жестев, остальные, как всегда, склонились на сторону Поспелова — мужик опытный, знает, что к чему.
— А Челушкина в сторожа, — предложил Кучеров.
— Недоверие — и в сторожа? — спросила Анна.
— Я не пойду в сторожа, — сказал Челушкин.
— Ну, подыщем чего-нибудь, — торопливо сказал Поспелов. — Не к спеху. Решим лучше, кого кладовщиком…
Кучеров не дал Поспелову договорить:
— Прохорова. Исправный колхозник. Работал в сельпо. Человек проверенный, авторитетный…
— Попробуем… — Василий Кузьмич оживился. — Возражениев нет?
Прохорова протаскивали настолько наспех, что додуматься до «возражениев» никто просто не успел.
— Значит, утвержден, — сказал Василий Кузьмич и, чувствуя себя в чем-то виноватым, тотчас обернулся к Челушкину. — Ты, Гриша, не обижайся, без работы тебя не оставим…
Но Челушкин даже не ответил. Он хотел что-то сказать, пошевелил губами, не ответил, встал и быстро вышел за дверь.
Ну нельзя, нельзя так отпускать человека, и — Анна была убеждена в этом — хорошего человека…
— Я сейчас, — быстро проговорила она. — Я сейчас, Василий Кузьмич…
И вышла вслед за Челушкиным.
Он словно знал, что она выйдет, стоял у крыльца и носком сапога сбивал снег со ступеньки.
— Гриша, вы куда?
— Домой.
— Я провожу вас.
Они неторопливо пошли сквозь сгущающиеся сумерки.
— Как вы быстро сдались, — упрекнула Анна Челушкина. — Надо защищаться!
Он усмехнулся.
— Зачем?
— Вас обвиняют, а вы точно соглашаетесь! — Анна пытливо посмотрела на Челушкина. — Может, ее и не было — недостачи?
— Была.
Голос Челушкина звучал твердо.