История Оливера

Сигал Эрик

– Вот как, – протянула мама, очевидно, надеясь, что сейчас старик порадует всех красочными подробностями своей дружбы с отцом Марси.

– У нас была па’а заводов, – сообщил Стендиш, – но после сме’ти ее отца я их п’одал. Пропал ку’аж.

– В самом деле? – спросила мама, безуспешно пытаясь спрятать под рождественской шляпкой расширенные от любопытства глаза. Кажется, Стендиш находился в полной уверенности, что об отце Марси здесь знали все.

– Если найдется свободная минутка, заходи вечером в гости,

Ма-аси, – сказал старый Фарнхэм на прощание.

– Не получится. Мне надо возвращаться в Нью-Йорк, дядя Стендиш, – невесело улыбнулась та.

– А-а, маленькая занятая девчонка, – радостно завопил он, – и тебе не стыдно уди’ать от нас, как какой-то п’еступнице?

Он чмокнул ее и повернулся к нам:

– Следите, чтобы она ела. Сколько я помню маленькую Ма-аси, она постоянно сидит на каких-то диетах. С Рождеством!

Тут его осенило:

– И – удачи тебе, Маа’си. Мы все гордимся тобой.

Из церкви домой нас привез отец. Поездка прошла в многозначительной тишине.

Мы сели за рождественский стол. Папа откупорил бутылку шампанского.

– За Марси, – сказала мама.

Мы подняли бокалы. Марси чуть пригубила. В нарушение собственных принципов я предложил следующий тост – во славу Иисуса.

За столом нас собралось шестеро. Все вышеназванные, плюс Джеф, мамин племянник из Вирджинии, и тетя Элен, незамужняя сестра моего деда. По-моему, тетя Элен застала расцвет эпохи динозавров. Хорошая компания – древняя глухая старуха и чудаковатый Джеф, который ест столько, как будто у него глисты завелись. Естественно, столь незамысловатый набор гостей никаких неожиданных поворотов в нашей светской беседе не подразумевал.

Все дружно похвалили потрясающую индейку.

– Все восторженные отзывы должны достаться Флоренс, не мне, – смутилась мама, – чтобы приготовить индейку, она встала в пять утра.

– Приправы просто фантастические, – произнесла Марси.

– Ну, это же устрицы из Ипсвича, – ответила мама.

Пир был в разгаре, и теперь мы с Джефом соревновались за звание обжоры дня.

К моему удивлению, на столе возникла вторая бутылка шампанского. Хотя я смутно догадывался, что первую мы прикончили вдвоем с отцом. Честно говоря, смутно я догадывался потому, что большую часть выпил именно я.

Затем последовал традиционный мясной пирог, потом мы отправились пить кофе в гостиную. И не заметили, как наступило три часа дня.

С возвращением в Нью-Йорк пришлось повременить, чтобы дать содержимому желудка утрамбоваться, а мозгам – проветриться.

– Марси, не хотите немного пройтись? – спросила мама.

– С удовольствием, миссис Барретт, – приняла предложение Марси.

Они вышли.

Остались мы с отцом.

– Я бы тоже не отказался проветриться, – сказал я.

– Не имею ничего против, – ответил папа.

Только тогда, когда мы уже надели

пальто и вышли на зимний мороз, до меня дошло, что попросил его об этом променаде именно я. Вполне можно было найти отговорку – Джеф, например, уселся смотреть футбольный матч, а тетушка Элен задремала в кресле перед камином.

А я остался наедине с отцом.

– Она очаровательна, – сказал он. Не ожидая моего вопроса.

Хотя, думаю, именно об этом я и собирался с ним поговорить.

– Спасибо, пап. Я тоже так думаю, – ответил я.

– И, кажется, она тебя… очень любит, – добавил Барретт-старший.

Мы были в лесу. Ни одной живой души, только голые ветви деревьев вокруг.

– Скорее я… ее очень люблю, – сказал я наконец.

Отец взвесил каждое слово. Он не привык, чтобы мы совпадали во мнениях. Уже много лет я реагировал враждебно на любые проявления его внимания, и папа, несомненно, ожидал подвоха в каждом слове. Но постепенно понял, что подвоха-то и нет. И спросил:

– Серьезно?

Мы двинулись дальше. В конце концов, я поднял глаза и тихо ответил:

– Да если б я знал…

Хотя тон мой звучал таинственно, если не сказать загадочно, отец почувствовал, что этими словами я честно признался – я абсолютно запутался в себе.

– У тебя с этим… проблемы? – полюбопытствовал он.

Я посмотрел на него и молча кивнул.

– Кажется, я понимаю, – сказал он.

Как? Я ведь ничего ему не рассказывал.

– Оливер, вполне естественно, что ты все еще в трауре… – его проницательность застигла меня врасплох. А может, он знал, что эти слова могут… тронуть меня?

– Нет, это не Дженни. Я хочу сказать… Мне кажется, я готов… – Бог мой, почему я это говорю ему?

Он не настаивал. Просто ждал, пока я разберусь со своими мыслями.

Потом он мягко сказал:

– Так в чем проблема?..

– Ее семья… – начал я.

– Ты имеешь в виду… Они не одобряют?.. – спросил папа.

– Дело не в них, – ответил я, – ее отец…

– Да?

– … ее отцом был Уолтер Биннендейл.

– Понимаю, – сказал он. И завершил этим коротким словом самый искренний разговор в нашей жизни.

33

– Я им понравилась? – донимала Марси.

– Я бы сказал, ты произвела на них впечатление! – обрадованно произнес я.

Мы выехали на Массачусетскую магистраль. За окном была непроглядная тьма, а на дороге – ни души.

– Ты рад? – спросила она.

Хотя Марси явно ждала бурных изъявлений восторга, я ничего не ответил, отвернувшись и вперив взгляд в пустую трассу.

– Что случилось, Оливер? – наконец произнесла она.

– Ты ведь обхаживала родителей, – процедил я сквозь зубы.