История папства
Шрифт:
Все сложилось бы удачно для Ришелье, если бы Густав не погиб в битве при Лютцене в ноябре 1632 года. Шведы, лишившиеся предводителя, продержались еще два года. Но 6 сентября 1634 года армия под командованием сына императора эрцгерцога Фердинанда (будущего Фердинанда III) разбила противника при Нердлингене в долине Дуная, положив на поле брани 17 000 убитых и захватив 4000 пленных. После битвы при Нердлингене весь характер войны вновь изменился. Роль шведов значительно уменьшилась; Ришелье взял дело в свои руки, заключил союз со Швецией и объявил войну Испании в мае 1635 года. На сей раз в противостоянии с обеих сторон приняли участие католики. Война, начавшаяся исключительно по религиозным причинам, приобрела политический характер: теперь борьба шла не между католиками и протестантами, но между королевскими домами Габсбургов и Бурбонов.
Папа Урбан сделал все, чтобы предотвратить такой поворот событий. Он видел свою задачу в том, чтобы примирить силы католицизма —
В действительности ситуация была безнадежной, и Урбан знал это. Неудивительно, что он обратил свое внимание главным образом на те две области, где мог показать себя: церковное управление и искусство. Он приложил немало сил для переработки католического требника и даже сочинил несколько новых гимнов. Он составил кодекс процедур, необходимых для причисления к лику блаженных и святых, и санкционировал создание нескольких новых религиозных орденов. Другой областью, которой он уделил особое внимание, стало миссионерство: он основал Колледж Урбана для подготовки миссионеров (некоторое их число отправил на Дальний Восток) и создал типографию для публикации текстов на разных языках. Что касается искусства, то наиболее известным его вкладом и своего рода символом нарочитого до вульгарности римского барокко стал гигантский бронзовый балдахин в соборе Святого Петра, освященном им в 1626 году. Изготовить балдахин он поручил Джанлоренцо Бернини, дабы осенить место захоронения Святого Петра и главный алтарь над ним. Деталью, весьма характерной для того времени и показательной в отношении самого Урбана, стали украшения четырех витых колонн в виде ползущих вверх по ним гигантских пчел (эмблема рода Барберини) — ведь со времен Ренессанса ни один папа не продвигал своих родичей и не обогащал свою фамилию столь бесстыдно. Он сделал кардиналами своего брата и двух племянников и даровал другому брату и его сыну громадные бенефиции; в целом Барберини присвоили 105 миллионов скудо, ранее принадлежавшие папству. В конце жизни, когда его стала мучить совесть, он обратился за советом к знатокам канонического права и теологам: не согрешил ли он, расходуя деньги подобным образом? У него еще оставалось время для покаяния, однако компенсировать траты он уже не успел.
Урбан также подвергся жесткой критике за то, как он поступил со своим другом Галилеем. Хотя это может показаться странным, папы эпохи контрреформации поощряли развитие астрономии (говорят, что честь основания Ватиканской обсерватории принадлежала Григорию XIII), и Николай Коперник посвятил свою книгу, содержавшую утверждение о том, что скорее Земля вращается вокруг Солнца, нежели наоборот, не кому иному, как Павлу III. Хотя идея Коперника являлась совершенно несовместимой с историей творения в том виде, как она излагается в Книге Бытия, прошло около семидесяти лет, прежде чем церковь выдвинула возражения против нее. Но когда гелиоцентрическая теория наконец была осуждена Павлом V в 1616 году, Галилей — ее наиболее авторитетный сторонник — получил личное предупреждение, согласно которому он не должен был защищать ее или преподавать, хотя ему по-прежнему дозволялось обсуждать ее в качестве гипотезы. В течение нескольких следующих лет он занимался совершенно другими проблемами и оставался в стороне от этого спора.
Урбан (тогда еще кардинал Барберини) сделал все от него зависевшее, чтобы защитить своего друга. Он испытывал глубокое восхищение им и даже написал стихи на латыни в честь открытия Галилеем пятен на Солнце. Когда в 1632 году Галилей испросил его личное разрешение на публикацию «Диалога о двух системах мира», Урбан охотно даровал его, попросил лишь о том, чтобы в книге отразились и его собственные взгляды по этому вопросу. Именно тогда Галилей совершил величайшую в своей жизни ошибку Персонаж «Диалога», защищающий старую геоцентрическую теорию Аристотеля, именуется Симплицием (Простаком) и часто выглядит глупцом. То, что Галилей вложил слова папы в уста Симплиция, было понятно, даже логично, но вместе с тем совершенно недипломатично. Урбан, чрезвычайно болезненно относившийся к каким бы то ни было попыткам умалить достоинство своего сана, пришел в ярость. Более того, весь тон книги недвусмысленно свидетельствовал о ее пропагандистском характере, что категорически запрещалось инквизицией.
Галилей настроил против себя своего наиболее могущественного сторонника, и за этот неуместный поступок
Папа Урбан VIII скончался всего через два с половиной года после Галилея — 29 июня 1644 года. В конце жизни, побуждаемый племянниками, почуявшими возможность урвать новый куш, он дал втянуть себя в небольшую войну против некоего Одоардо Фарнезе, правителя Кастро (папского фьефа), на том основании, что Одоардо не выполняет своих обязанностей. Тот дал отпор, каким-то образом получив поддержку Франции и лиги итальянских государств, куда входили Венеция, Тоскана и Модена, и наголову разбил папскую армию. Для римлян, помнивших, какие огромные суммы ранее присвоили Урбан и его родичи, это поражение, обернувшееся особенно крупными расходами, стало последней каплей. Новость о смерти папы вызвала ликование на улицах города.
Его преемник, семидесятилетний Джамбаттиста Памфили, принявший имя Иннокентия X (1644-1655), отнесся ко всему, что получило поддержку Урбана, с яростной нетерпимостью. Он ненавидел Францию, которая, по его мнению, бесстыдно обогащалась за счет папской казны, и очень высоко ставил Испанию — по его словам, единственную нацию, на которую может с уверенностью рассчитывать Святой престол. И в самом деле, его избрание состоялось лишь благодаря тому, что испанцы наложили вето на кандидатуру его соперника. (Кардинал Мазарини, ставший первым министром Людовика XIII после Ришелье, попытался, в свою очередь, наложить вето на кандидатуру Памфили, но его письмо пришло слишком поздно [259] .) Одним из первых шагов папы после интронизации стало учреждение комиссии для учета и конфискации приобретенных фамилией Барберини богатств. Кардиналов Барберини охватила паника, один из них бежал. Остальные, однако, воззвали к Мазарини, и тот сумел убедить Иннокентия не продолжать расследование.
259
К этому времени императору вместе с королями Франции и Испании постепенно удалось добиться права вето на любую кандидатуру при избрании папы, которая их не устраивала.
Хотя в сравнении со своим предшественником Иннокентий выглядел настоящим образцом поведения и морали, в отношении непотизма он вел себя отнюдь не безупречно. Пусть «кардинала-племянника» он и не назначил, у семейства Памфили оказалось немало кошельков, которые предстояло наполнить, что папа с удовольствием и делал. Среди его бенефициариев наиболее опасной и зловещей фигурой стала его невестка, донна Олимпия Майдалькини, — по словам современника, женщина «тошнотворной жадности», составившая огромное состояние и вместе с тем приобретшая благодаря папе исключительную власть. Разумеется, в Риме ходило немало толков относительно истинной природы их отношений; доподлинно известно же было только то, что папа консультировался с ней по любому поводу и не принимал решений без ее одобрения.
Плачевное состояние папской казны не позволило Иннокентию принять масштабную программу строительства и воплотить ее в жизнь, подобно его предшественникам. Тем не менее ему мы обязаны пьяцца Навона с ее знаменитым фонтаном работы Бернини, а также переустройством на барочный лад интерьера собора Святого Иоанна Латеранского, проведенным Борромини. Разумеется, никого не удивило появление виллы Памфили (выстроенной племянником Иннокентия Камилло) на виа Аурелиа к западу от города. Однако чаще всего при упоминании имени Иннокентия на ум приходят не здания, построенные им, а превосходный его портрет кисти Веласкеса; ныне он висит в Галерее Дориа Памфили в Риме [260] . (Говорят, что папа заметил: «Правдиво, даже слишком», — увидев его в первый раз.)
260
Теперь более принято другое название — Вилла Дориа Памфили. Не следует путать ее с Палаццо Дориа Памфили, где также имеется выставочная галерея — в начале Корсо, к северу от пьяцца Венеция.