История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)
Шрифт:
Из спальни капитана и в самом деле раздался знакомый голос, говоривший: "Мне бы попить, Бауз, очень пить хочется". И Уорингтон, которого отнюдь не огорчило известие, что покинутая Пеном девушка утешается, как умеет, распростился с сердитым музыкантом.
Случилось так, что он прошел мимо двери сторожки как раз в ту минуту, когда мистер Хакстер пугал девочек маской, о которой упоминалось выше, и Фанни томно улыбалась на его проказы. "Неужели все женщины таковы? — подумал он с горьким смехом и, вздохнув, добавил про себя: — Нет, одна, по-моему, не такая".
На Пикадилли, пока Джордж ждал омнибуса в Ричмонд, к нему подошел майор Пенденнис, направлявшийся туда же, и он рассказал старому джентльмену обо всем, что видел и слышал касательно Фанни.
Майор Пенденнис остался чрезвычайно доволен и, как и можно было ожидать от этого философа, произнес те самые слова, которые раньше вырвались у Уорингтона.
— Все женщины одинаковы, — сказал он. — La petite se console [25] . Черт побери, когда я в школе читал Телемака… помните, Уорингтон, Calypso ne pouvait se consoler [26] и так далее… я еще тогда говорил, что это чепуха. Чепуха и есть, клянусь честью. Стало быть, у маленькой сторожихи появился новый soupirant? [27] А девочка мила, чертовски мила. То-то Пен взбеленится, а, Уорингтон? Вы сообщите ему об этом поосторожнее, не то он опять к ней побежит. Нужно menager [28] молодого человека.
25
Малютка
26
Калипсо была безутешна (франц.).
27
Вздыхатель (франц.).
28
Поберечь (франц.).
— Мне кажется, миссис Пенденнис следует узнать, что Пен вел себя в этой истории очень достойно. Она, по-видимому, считает его виновным, а по словам мистера Бауза выходит, что он поступил, как порядочный человек.
— Дорогой мой Уорингтон, — возразил майор, сразу насторожившись. — Не забудьте, что здоровье миссис Пенденнис внушает опасения… по-моему, самое лучшее — не говорить ей ни слова… или вот что: предоставьте это мне. Я с ней поговорю… осторожно, чтобы не взволновать ее, ну, вы понимаете. Даю вам слово. Так, стало быть, Калипсо утешилась?
И пристроившись в углу омнибуса, майор всю дорогу посмеивался этой приятной мысли.
Пен сидел как на иголках в ожидании минуты, когда он сможет расспросить Уорингтона о результатах возложенной на него миссии, и, как только молодые люди остались одни, посланник заговорил.
— Ты помнишь свою поэму "Ариадна на острове Наксос", Пен? Отвратительные, между прочим, были стихи.
— Apres? [29] — перебил его Пен.
— Припомни-ка, что случилось с Ариадной, когда Тезей ее бросил?
29
Ну, что дальше? (франц.).
— Это ложь! — крикнул Пен, вскакивая с кресла. — Этого не может быть!
— Сиди, дуралей, — сказал Уорингтон и, легонько толкнув его в грудь двумя пальцами, усадил на место. — Ни о чем лучшем ты и мечтать не мог, — добавил он печально, увидев, как вспыхнуло от ярости лицо Артура.
Глава LVI
Чужие края
Обещание, данное Уорингтону, майор выполнил ровно настолько, чтобы успокоить свою совесть и немного утишить страхи бедной Элен, дав ей понять, что всякие сношения между Артуром и юной злодейкой-привратницей кончены и сыну ее уже не грозит ни безрассудная привязанность, ни унизительный брак. Да и сам Артур, когда оправился от удара, нанесенного его самолюбию, почувствовал облегчение при мысли, что мисс Фанни не умрет от любви к нему и что эта неудачная и мимолетная связь не повлечет за собою неприятных последствий.
Теперь ничто не мешало нашим друзьям осуществить задуманное путешествие, и вот Артур Пенденнис, rentier, voyageant avec Madame Pendennis et Mademoiselle Bell [30] , a также Джордж Уорингтон, particulier, age de 32 ans, taille 6 pieds (Anglais), figure ordinaire, cheveux noirs, barbe idem [31] и т. д., выправили паспорта у консула его величества короля бельгийского в Дувре и совершили переезд из этого порта в Остенде, а оттуда не спеша, с остановками в Брюгге и Генте, отправились в Брюссель и дальше, на Рейн. Мы не будем подробно описывать этот многим знакомый маршрут, ни подробно рассказывать, как Лора восхищалась тихими старинными городами, которые она видела впервые, как изумили и заинтересовали Элен бегинские обители, которые они посетили, и как она с чувством, близким к ужасу, смотрела на коленопреклоненных монахинь в черных покрывалах, простирающих руки к ярко освещенным алтарям, или созерцала пышные обряды католического богослужения. Босые монахи на улицах; фигуры святых и богородиц в золотых венцах, перед которыми люди падали ниц, что в ее глазах было прямым нарушением заповедей господних; священники, словно кичащиеся роскошными облачениями, либо прячущиеся в темных исповедальнях; театры, открытые в воскресенье, и воскресные танцы — все эти невиданные ранее картины и нравы оскорбляли ее чувства; и когда Пен с Уорингтоном возвращались с вечерней прогулки, они еще заставали на столе Библию, из которой Лора до самого их прихода читала вдове вслух излюбленные ею страницы. Волнения, пережитые Элен из-за сына, жестоко подорвали ее здоровье; Лора, затаив щемящую тревогу, зорко следила за каждым движением своей названой матери; бедный Пен тоже был с нею неизменно внимателен и ласков, и ее израненное сердце исходило любовью к нему, хотя их разделяла тайна и мать с болью душевной, чуть ли не с яростью сознавала, что сердце сына уже не принадлежит ей целиком, что в нем есть тайники, куда она не должна или не смеет заглядывать. С тоской вспоминала она священные дни его детства, когда все было по-другому: когда сын ничего от нее не утаивал и она была для него всем на свете; когда он нес в ее объятия, всегда для него раскрытые, свои радости и надежды, свои детские огорчения, а затем и победы; когда Фэрокс еще был для него родным гнездом; когда судьба, природа, эгоизм еще не нашептали ему, что пора расправить вольные крылья — пуститься в самостоятельный полет — запеть собственную песню — самому строить гнездо и искать подругу. Видя, как снедают Элен эти заботы и сожаления, Лора однажды сказала ей:
30
Рантье, путешествующий с мадам Пенденнис и мадемуазель Белл (франц.).
31
Частное лицо, 32 лет, рост 6 английских футов, лицо обыкновенное, волосы черные, борода черная (франц.).
— Если бы Пен любил меня, как вы того желали, маменька, я бы завоевала его, но вас я тогда наверняка потеряла бы; а я лучше хочу, чтобы меня любили вы. По-моему, мужчины не умеют любить так, как мы, женщины.
И Элен согласилась с последними ее словами, хотя первые пыталась оспорить. На мой же взгляд, мисс Лора была права и в том и в другом, а уж под конец и вовсе выразила старую, всеми признанную истину: нас любовь посещает на час, с женщиной она не расстается ни днем, ни ночью. У Дамона мысли заняты налогами, проповедями, парадами, счетами от портного, парламентскими обязанностями и черт его знает чем еще; у Делии мысли заняты Дамоном. Дамон — это прямой, могучий дуб (или столб), а Делия — нежная жимолость или повилика, обвивающая его. Разве не так, Делия? Разве не свойственно тебе цепляться за его ноги и целовать их, обвивать его ствол и не отпускать, пока Дамой стоят, крепко упершись в землю, как британец, заложивший руки в карманы панталон?..
Старший Пенденнис проводил наших друзей только до Дувра и посадил их на корабль, препоручив заботам Уорингтона. Сам он был связан обещанием погостить у некоего вельможи, своего близкого друга, после чего собирался встретиться с невесткой на немецком курорте, который они выбрали для житья. Майор считал, что уделил достаточно внимания болящим родичам и теперь вправе немного отдохнуть; правда, лучших куропаток уже перебили, но фазанов еще можно было пострелять, и высокородный владелец еще проживал в Стилбруке, так что майор отбыл в этот гостеприимный дом и провел там время с превеликим удовольствием и комфортом. Среди гостей был один герцог королевской крови, несколько знатных иностранцев, несколько видных государственных деятелей и несколько просто приятных людей; и у старого Пенденниса сердце радовалось, когда, раскрывая "Морнинг пост", он видел свое имя в перечне именитых особ, гостящих у маркиза Стайна в поместье Стилбрук. А сам майор был весьма полезным человеком в любом загородном доме. На охоте или в курительной комнате он забавлял молодых гостей изящными анекдотами и гривуазными сплетнями, и они смеялись над пим и вместе с ним. По утрам он угодливо любезничал с дамами в отведенных им покоях. Он водил вновь прибывших по парку и по цветникам, объяснял, как распланировано поместье и с какого места открывается особенно красивый вид на дом, или на озеро; показывал, где будут сводить лес и где проходила старая дорога до того, как построили новый мост и сровняли бугор; и поляну в лесу, где старый лорд Линкс застал сэра Фелима О'Нийла на коленях перед миледи, и так далее и тому подобное. Он звал по именам сторожей и садовников; ему было известно, сколько слуг обедает у экономки, а сколько в людской; он умел поговорить со всеми обо всех и о каждом в меру позлословить. Словом, ему цены не было, так что отдых, которым он наслаждался после своих трудов, был им честно заработан. И, заслуженно
32
"Тридцать и сорок" (франц.) — азартная карточная игра.
С каждым днем Лора все более нетерпеливо ждала Уорингтона и встречала его все ласковее. Он ловил себя на том, что в разговорах с нею обнаруживает красноречие, какого и не знал за собой; что совершает галантные поступки, которым сам потом удивляется; что тупо разглядывает в зеркале морщинки у глаз, и белые прядки в волосах, и серебряные щетинки, закравшиеся в его грозную синюю бороду; что, глядя на молодых щеголей в парке — на белокурых немцев в узких сюртуках, на вертлявых французов с их нафабренными усиками и лакированными сапожками, на английских денди, в том числе и на Пена, с их невозмутимой надменностью и вызывающе томным видом, он завидует молодости одних, красоте или ловкости других — словом, всему, чего ему недоставало. И каждый вечер, когда наступало время покинуть тесный семейный кружок, он делал это все более неохотно, а вернувшись к себе, испытывал все большее одиночество и тоску. Вдова не могла не заметить его состояния. Теперь она понимала, почему майор Пенденнис (который, хоть и не говорил этого вслух, всегда осуждал ее заветную мечту) так уговаривал Уорингтона ехать с ними. Лора не скрывала своей горячей симпатии к Джорджу; а Пен ничего не хотел знать. Пен словно не видел, что происходит; или не желал этому мешать; или даже сам этому потворствовал. Недаром он любил повторять, что не понимает, как может мужчина два раза делать предложение одной и той же женщине. Вдова терзалась — и тайной враждой с сыном, дороже которого у ней никого не было на свете; и сомнениями по поводу Лоры, которые она даже себе боялась высказать; и своей неприязнью к Уорингтону, такому великодушному и доброму. Не удивительно, что целебные воды Розенбада мало ей помогали и что доктор фон Глаубер, здешний врач, навещавший ее на дому, не находил у ней улучшения. А Пен тем временем быстро поправлялся, — с неослабным прилежанием спал по двенадцать часов в сутки; ел за четверых; и вскоре был не слабее и весил не меньше, чем до своей болезни.
Они уже недели две как отдыхали в Розенбаде, когда пришло письмо от майора Пенденниса, извещавшее о его скором приезде, а вслед за письмом явился и сам майор со своим верным слугою Морганом, без которого он и помыслить не мог пуститься в путешествие. В дорогу майор одевался очень молодо и франтовато; со спины его все еще можно было принять за одного из тех молодых людей, чьи тонкие талии и цветущий вид возбуждали зависть Уорингтона. Лишь когда этот достойный человек сдвигался с места, наблюдатель мог заметить, что Время расслабило его почтенные колени и безжалостно сковало движения узких щегольских лакированных сапожек, в которые неунывающий старый путешественник по-прежнему втискивал свои ноги. Той осенью в Розенбад съехалось много знатных особ, как англичан, так и чужеземцев. В первый же вечер старший Пенденнис с большим удовольствием прочитал список приезжих знаменитостей, в котором оказалось несколько старых знакомых, и уже предвкушал удовольствие в ближайшие дни отрекомендовать своего племянника супруге немецкого эрцгерцога, русской княгине и английскому маркизу; и Пен со своей стороны был очень не прочь познакомиться с этими важными особами — блеск и мишура высшего света всегда его прельщали. В тот же вечер бодрый старый майор, опираясь на руку племянника, вошел в курзал и не то выиграл, не то проиграл несколько луидоров в trente-et-quarante. Он уверял, что играет не ради выигрыша, а просто так, чтобы не отстать от других. Жадность русских и испанцев, зарящихся на горы золота, он осуждал как варварство: английский джентльмен должен играть — там, где это модно, но не позволять себе за зеленым столом никаких изъявлений восторга или отчаяния. Он рассказал Пену, как маркиз Стайн, когда был еще лордом Гонтом, на его глазах проиграл в Париже восемнадцать тысяч в один присест, а потом три вечера подряд срывал банк и одинаково бесстрастно встретил поражение и победу. "Вот это, мой дорогой, и значит быть английским джентльменом, — присовокупил старик, воодушевленный воспоминаниями о прошедших днях. — Только у нас, да еще в немногих французских семействах, сохранилось умение держаться с достоинством". Встречая на улице русских княгинь, чья репутация уже давно не вызывала сомнений, или скомпрометированных английских леди с их верными (до завтра) рыцарями, какие не переводятся в этих убежищах легких нравов, старый майор многословно и со смаком посвящал племянника в интересные подробности о жизни этих героинь и без устали развлекал его скандальными сплетнями. "Ей-ей, как будто молодость вернулась", — шепнул он Пену, заметив, что его узнала, и широко улыбаясь, направляется к нему нарумяненная княгиня Обстровская в сопровождении великана-лакея, нагруженного ее шалью. Он помнил ее с четырнадцатого года, когда она была актрисой театра "Париж-Бульвар" и на ней женился адъютант императора Александра (способнейший человек, много чего знавший о кончине императора Павла, и к тому же завзятый игрок). Как нельзя более учтиво и почтительно он испросил у княгини позволения побывать у нее и представить ей своего племянника мистера Артура Пенденниса, после чего показал племяннику еще нескольких дам, со столь же громкими фамилиями и столь же красочным прошлым. Что бы подумала бедная Элен, если б слышала эти речи и знала, с какими людьми майор знакомит ее сына? Лишь однажды, опираясь на руку Пена, прошла она через залу, где были расставлены зеленые столы и охрипшие крупье выкликали роковые слова "Rouge gagne" и "Couleur perd" [33] . Она в ужасе бежала из этого ада и потом заклинала Пена, даже исторгла у него торжественное обещание никогда, никогда не играть. А старый ветеран при виде этой картины, так перепугавшей неискушенную вдову, только радовался и молодел! Он полной грудью вдыхал тот воздух, в котором она задыхалась. Ее правила были не по нем; его пища была для нее отравой. Так по-разному устроены люди, и такою смесью из несхожих между собой созданий населен наш удивительный мир. К чести Пена должно сказать, что слово, данное матери, он сдержал и о своем намерении не нарушать его сразу же предуведомил дядюшку.
33
Красное выигрывает, цвет проигрывает (франц.) — термины в азартной игре.