История Первой мировой войны
Шрифт:
В отношении субъективной психологии в современной историографии существует точка зрения о том, что Первая мировая война стала роковой для Российской империи вследствие своего «окраинного» характера, удаленности театра боевых действий от великорусских губерний. Русский крестьянин, не могший осознать целей войны, неожиданного союза с Западом и необходимости противоборства с Германией, не мог сознательно, как гражданин и патриот своего отечества, защищать Польшу и Литву, пусть даже и входивших в состав Российской империи [578] .
578
См. напр.: Вронский О. Г. Государственная власть России и крестьянская община в годы «великих потрясений» (1905-1917).
Действительно, современная война, национальная война XX столетия, с одной стороны, потребовала вовлечение в тяжелейшее противостояние всех сил нации, а с другой – своей «затянутостью» и расплывчатостью целей вызвала крайнюю неустойчивость в поведении широких народных масс, и в первую голову солдатских масс. Ограниченность крестьянского кругозора рамками сельской общины, его вековая оторванность от внешнего мира и неинформированность в области государственной политики (в других странах большинство граждан читали ежедневные газеты) подразумевали тот факт, что враг должен обязательно напасть на родной очаг. И вот тогда-то агрессор получит решительный и жестокий отпор. Искать врага вдали от родного дома, в тысячах километров от своей деревни, на взгляд крестьян, было бессмысленно.
Поэтому хорошо дрались кадровики и молодые новобранцы, жаждавшие видеть жизнь. И поэтому плохими считались второочередные ополченские дивизии, особенно те из них, что возглавлялись невыдающимися командирами, а таких было большинство: к 1917 году из шести миллионов людей, прошедших к началу войны военную службу, в строю осталось немногим более миллиона; и из этих большая часть – мужчины за тридцать лет. Так что корень вопроса лежал не столько в военной подготовке солдата, сколько в его политическом обучении: «В России в силу запаздывания социальной трансформации общества в условиях модернизации, сохранения замкнутых в рамках локальных сообществ, сословно неполноправных крестьянских масс, буржуазная нация складывалась медленно, что определило более низкий, чем в развитых капиталистических странах, уровень национальной консолидации и национального самосознания народа» [579] .
579
Поршнева О. С. Ментальный облик и социальное поведение солдат русской армии в условиях Первой мировой войны (1914 – февраль 1917 г.) // Военно-историческая антропология. Ежегодник. М., 2002. С. 254.
Государственная власть Российской империи не смогла к началу мирового противоборства обеспечить такую консолидацию нации вокруг престола. В военное же время масса негативных проявлений российской действительности была еще более усугублена. Между тем элита страны ясно сознавала, что отставание от Запада в двадцатом веке будет равнозначно потере суверенитета. Это явление стало отчетливо проявляться уже после Первой русской революции 1905-1907 годов.
Начатые правительством П. А. Столыпина внутренние реформы, ставшие логическим продолжением осторожного реформирования предшествующего времени, «подтягивали» активы Российской империи к уровню великих держав Европы, которые в этот момент активно готовились к Большой европейской войне. Ради этого русской верховной власти в очередной раз пришлось пожертвовать самобытностью страны и переводить ее развитие на капиталистический путь, причем в его чрезмерно форсированном варианте.
Таким образом, перед последним царским режимом стояла задача одновременного «скачка» в экономическом развитии и сдерживании военной угрозы со стороны Запада, который если не прямо, так опосредованно втягивал Россию в Большую войну. Если Германия и Австро-Венгрия открыто рассматривали Российскую империю как вероятного противника, то Франция и Великобритания отчетливо сознавали, что без России разгром Антантой Центрального блока невозможен. Поэтому участие нашей страны в Первой мировой войне было практически неизбежным: избежать военного конфликта было возможно лишь ценой утраты престижа страны, вероятной политической изоляцией, потерей всех союзников, утратой своих позиций на международной арене.
Война подвергла испытанию на прочность не только русскую государственную систему, но и весь ее политический и социально-экономический строй. Но даже и теперь монархия оказалась трагически одинока: либеральная буржуазия могла поддержать ее
В свою очередь не отличавшаяся гибкостью верховная государственная власть не собиралась идти на уступки в пользу буржуазии и крестьянства. Такая позиция последнего императора Николая II Романова и его окружения могла иметь успех исключительно при условии обеспечения победы в Большой войне: победы достаточно быстрой, умелой и решительной. Власти не только не смогли обеспечить такой победы, но даже, напротив, усугубили тяготы военного времени в сознании и жизнедеятельности нации. Поэтому в этом смысле совершенно прав К. Ф. Шацилло, в своей монографии показавший, что «непосредственным виновником поражения России в Первой мировой войне является третьеиюньский политический режим, оказавшийся неспособным адекватно ответить на вызовы современной эпохи, предвидеть последствия своих имперских амбициозных планов» [580] .
580
Шацилло К. Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. Генералы и политика. М., 2000. С. 5.
Пустопорожнее и провоцирующее агрессоров бряцание оружием, влияние «военной партии», обман самого себя в смысле подготовки страны к Большой европейской войне – все это было свойственно режиму последнего русского императора. Действительно, буржуазия не проявила должного патриотизма в годы войны (одно дело – словесные декларации, и совсем иное – упорная работа на оборону, принесение капиталов «на алтарь отечества», отказ от политической борьбы на время военных действий), и объективно даже сделала все от нее зависящее, чтобы проиграть войну. Но и верховная монархическая власть оказалась столь закоснелой и затупившейся, что не нашла сил пойти на компромисс с общественностью, не смогла достойно вести войну.
После 1918 года в Европе осталась масса монархий – те же Великобритания, Бельгия, Югославия, Румыния; нейтральные Испания и Швеция. Но только в одной стране, потерпевшей поражение в мировой войне, удержалась монархия – в Болгарии, причем в двадцатых годах помощь как раз русских белогвардейцев, ставших к тому времени эмигрантами, едва-едва спасла болгарского царя от революции. Опять-таки Германия была довольно развитой парламентской монархией, так что говорить о крахе одних лишь самодержавств не совсем верно.
С нашей точки зрения, после Первой мировой войны пали лишь те монархии, что потерпели поражение, причем именно военное поражение, признанное их нациями. В определенном смысле на военное поражение самым непосредственным образом повлияла форма правления. Здесь можно выделить несколько аспектов.
Дело в том, что в Германии, России и Австро-Венгрии милитаризация политической власти достигла своего максимума. Главы государств, фактически являвшиеся и Главнокомандующими своими вооруженными силами (монархический принцип неизбежно подразумевает такой оборот, невзирая на наличие чисто юридических фигур вроде великого князя Николая Николаевича в России или эрцгерцога Фридриха в Австро-Венгрии), сосредоточили в своих руках всю военную и гражданскую власть. Бельгия, Сербия и Румыния явились народами-изгнанниками, и только участие в войне на стороне сильнейшего блока спасло их политический строй от краха.
«Тотальная» мировая война – не для традиционных монархий. Разделение властей, а, следовательно и ответственности, в конституционных государствах (фактически конституционных, а не просто связанных наличием писаной конституции) не вело к подрыву престижа самой власти как таковой, которая в монархических странах была сконцентрирована и олицетворена в личности монарха.
Возможно, что, как и в XIX столетии, ситуацию мог выправить союз монархических государств между собой, тем более необходимый, что этот же самый вариант предусматривался и логикой геополитических законов. Но этого не произошло: Россия и Германия стали врагами, причем немцы поспешили бросить вызов всему миру, а русские встали на сторону своих традиционных противников против своего векового союзника. Монархические режимы, приняв самое активное участие в развязывании Большой европейской войны, совершили самоубийство. А ответственность за самоубийство лежит прежде всего, разумеется, на самом самоубийце.