История петербургских особняков. Дома и люди
Шрифт:
Похоже, память о покойном муже не слишком долго жила в ее сердце, и всего через два года после его кончины богатая, ни в чем не нуждавшаяся вдова не постеснялась продать с торгов мужнину библиотеку, дав соответствующее объявление в газете: «Декабря с 1 числа будет с публичного торгу продаваться в доме ее высокопревосходительства М. П. Нарышкиной, состоящем в большой Миллионной подле главной аптеки, оставшаяся библиотека после покойного супруга ее, обер-егермейстера… Семена Кирилловича Нарышкина, состоящая по большей части из французских книг».
Долгие годы М. П. Нарышкина оставалась законодательницей мод в столице и непререкаемым авторитетом
Тот же Долгорукий рассказывает о курьезном дорожном происшествии, случившемся с ним в 1780-х годах, где главную роль сыграла чопорная и «бонтонная» Мария Павловна: «Она боялась по ночам ездить одна в карете и, запоздавши где-нибудь на даче, всегда приглашала попутчика проводить ее до дому… Я сел напротив… Петергофская дорога всегда освещалась яркими фонарями: при всяком сиянии их я вздрагивал, потому что лицо г. Нарышкиной представляло мне ужаснейшую харю. Мудрено ли? Все ее краски пропадали и стирались; оставалась одна престарелая голова, без волос и зубов… Я думал, что со мною ведьма сидит в карете, и невольно приходил в содрогание. Мария Павловна, удивляясь моим конвульсиям, спрашивала, от чего они происходят?.. Ответ мой был «так!!!». Мария Павловна стала бояться меня не меньше дороги, подозревая, что я подвержен эпилепсии. Натура наконец последнюю проказу приготовила. Я плотно поужинал и, сидя долго напротив, стал чувствовать тошноту…»
Конец этой трагикомической для юного поэта истории нетрудно отгадать: по его собственному признанию, «что я ни съел у Г-ой, все выложил на платье г. Нарышкиной». К чести последней следует добавить, что, несмотря на первоначальный гнев и ужас, в дальнейшем она снизошла к невольной слабости своего попутчика и извинила его.
29 мая 1793 года секретарь Екатерины II А. В. Храповицкий записал в своем дневнике: «Вчера ввечеру умерла Марья Павловна Нарышкина. Ее Величество сказывала мне о том с сожалением, вспомня, что в молодых летах вместе с нею резвились, и спрашивала: жива ли сестра ее, княгиня Щербатова? Но и та за год уже умерла».
Все свое состояние, в том числе и дом на Миллионной, М. П. Нарышкина завещала племяннику, князю Щербатову, сыну старшей сестры. Павел Петрович Щербатов (1762–1831) приходился также племянником известному историку М. М. Щербатову и двоюродным дядей П. Я. Чаадаеву. Получив богатое наследство, князь оставил службу в Преображенском полку, вышел в отставку и был пожалован в действительные камергеры. Вскоре он женился на фрейлине Анастасии Валентиновне, дочери генерал-фельдмаршала графа В. П. Мусина-Пушкина.
П. П. Щербатов
Желая увеличить доходность участка, новый владелец выстроил двухэтажный каменный флигель на Мойке с девятью торговыми лавками и стал сдавать его в аренду. Сдавал он и некоторые покои в собственном особняке на Миллионной. В 1810-х годах здесь проживал французский художник Шарль-Бенуа Митуар, известный в первую очередь как портретист,
А. В. Щербатова
Летом 1818 года Митуар вместе с женой намеревался временно отбыть на родину, о чем обязан был по закону троекратно оповестить через газету всех заинтересованных лиц (прежде всего, разумеется, возможных заимодавцев), указав при этом свой адрес. И вот в № 58 «Санкт-Петербургских ведомостей», в рубрике «Отъезжающие», появилось объявление: «Шарль-Бенуа Митуар, живописец и член С.-Петербургской Академии художеств из Парижа, с женою Аннетою Митуар; живет в большой Миллионной, в доме Щербатова, под № 31».
В связи с этим хотелось бы высказать кое-какие замечания об авторстве двух пар портретов князя и княгини Щербатовых, находящихся ныне в Третьяковской галерее и в Русском музее. До недавних пор они, хотя и не без некоторых сомнений, приписывались О. А. Кипренскому. Бесспорной считалась лишь их датировка – не позднее 1815 года. Однако последнее технико-технологическое исследование доказало, что портреты написаны художником с достаточно выразительным индивидуальным почерком, не имеющим ничего общего с манерой Кипренского раннего периода его творчества. В настоящее время эти работы признаны произведениями неизвестного мастера первой четверти XIX века.
Рискну выдвинуть предположение, что им вполне мог быть Ш.-Б. Митуар. Стиль исполнения других портретов его кисти, например княгини Н. П. Голицыной или архитектора К. И. Росси, не противоречит этой гипотезе. Трудно поверить, что, имея под рукой художника, пользовавшегося большим успехом, князь вдруг пожелал бы обратиться к другому. Возможно даже, живописец-француз, да еще парижанин, проживал у Щербатовых в качестве приглашенного гостя безвозмездно или расплачивался с ними плодами своего труда.
После смерти старого князя и его вдовы, скончавшейся в 1841 году, их единственная дочь Наталья Павловна, бывшая замужем за графом А. Н. Зубовым, решила расстаться с отчим домом, продав его некой Рубцовой. Сменив еще нескольких владельцев, в 1857 году бывший участок Балков – Нарышкиных – Щербатовых приобретается под служебный корпус для новостроящегося дворца великого князя Михаила Николаевича, возводимого по проекту А. И. Штакеншнейдера. Он же в последующие два года перестроил в необарочном стиле дом № 6 по Миллионной и надстроил флигель, выходящий на Мойку (дом № 5). В бывшем барском особняке разместили дворцовую прислугу, и в своем прежнем качестве он перестал существовать.
Скорбит душа моя…
(Дом № 9 по Миллионной улице)
Лица домов столь же разнообразны, как лица людей. Мы появляемся на свет со слабо выраженными индивидуальными признаками, которые проявляются лишь с годами. То же бывает и с домами: построенные в 1730-х или в 1800-х годах по установленным образцам, со временем они перестраивались, претерпевая изменения, отражавшие черты личности их владельцев, и являясь в какой-то мере зеркалами их душ.