История Петра Великого

Брикнер Александр Густавович

Число проживавших в Голландии «школьников» было до того значительно, что к ним был определен особенный надзиратель, князь Иван Львов. До нас дошли донесения его к царю, из которых видно, что с русскими, учившимися в Голландии и Англии, случались неприятности. Молодежь входила в долги; бывали драки, даже увечья. Львов спрашивал у царя инструкции о плане учения молодых русских, отправленных за границу. Петр отвечал: «Учиться навигации зимой, а летом ходить на море, на всяких кораблях, и обучиться, чтобы возможно оным потом морскими офицерами быть». Василий Васильевич Головин в своей автобиографии об учении в Голландии замечает лаконически: «Саардаме и в Роттердаме учился языку голландскому и арифметике и навигации с 1713 по 1715 год, а потом возвращен в Россию, где все-таки продолжал учиться в морской академии навигацкой науке и солдатскому артикулу» и проч. Товарищами Головина в Голландии были люди из самых знатных фамилий: Нарышкины, Черкасские, Голицыны, Долгорукие, Урусовы и прочие [266].

Петр все время зорко следил за учением русских, отправленных в Западную Европу. Конон Зотов, сын «наишутейшаго все-яузскаго патриарха», учился за границею

и писывал к отцу о своих успехах; царь читал иногда эти письма и однажды, похвалив ревность молодого Зотова, выпил кубок за здоровье его. Довольно часто он и сам писал к Конону Зотову, который, находясь впоследствии агентом царя во Франции, давал Петру советы вроде следующих: «Понеже офицеры в адмиралтействе суть люди приказные, которые повинны юриспруденцию и прочил права твердо знать, того ради не худо бы, если бы ваше величество указал архиерею рязанскому выбрать двух или трех человек лучших латинистов из средней статьи людей, т.е. не из породных, ниже из подлых, — для того, что везде породные презирают труды (хотя по пропорции их пород и имения должны также быть и в науке отменны пред другими); а подлый не думает более, как бы чрево свое наполнить, — и тех латинистов прислать сюда, дабы прошли оную науку и знали бы, как суды и всякие судейские дела обходятся в адмиралтействе. Я чаю, что сие впредь нужно будет. Прошу милосердия в вине моей дерзости: истинно, государь, сия дерзость не от единого чего, только от усердия» и проч. [267]

В 1716 году по случаю учреждения коллегии, было сделано распоряжение: «Послать в Кролевец (Кенигсберг) человек тридцать или сорок, выбрав из молодых подьячих, для научения немецкого языка, дабы удобнее в Коллегиуме были, и послать за ними надзирателя, чтобы не гуляли» [268]. В 1719 году отправлено П границу около тридцати человек молодых русских для изучения медицины под руководством доктора Блументроста. В 1715 году, Петр сделал одному агенту, находившемуся за границею, следующие замечания: «Ехать во Францию в порты морские, а наипаче где главный флот их, и там, буде возможно и вольно жить и присматривать волонтирам, то быть волонтиром, буде же невозможно, то принять какую службу. Все, что по флоту надлежит на море и в портах, сыскать книги, также чего нет в книгах, но от обычая чинят, то пополнить и все перевесть на славянской язык нашим штилем, токмо храня то, чтоб дела не проронить, а за штилем их не гнаться. Суворова и Туволкова отправить в Мардик, где новый канал делают, также и на тот канал, который из океана в Медитеранское море проведен и в прочил места, где делают каналы, доки, гавани и старые починивают и чистят, чтоб они могли присмотреться к машинам и прочему и могли тех фабрик учиться». Одному «ученику» было поручено в Англии учиться пушечному литью, однако в Англии находили, что это «несходно с правами здешнего государства» [269]. Поводы к отправлению молодых людей за границу становились все более и более разнообразными. В 1716 году было велено «на Москве выбрать из латинских школ из учеников робят добрых, молодых пять человек для посылки в Перейду для учения языкам турецкому, арабскому и персидскому» [270]. Немного позже были отправлены: Земцов и Еропкин — в Италию, для обучения архитектуре, Никитин и Матвеев — в Голландию для обучения живописи, Башмаков и некоторые другие также в Голландию для обучения каменщичьему ремеслу [271]. Во многих случаях русские сами просили позволения отправиться за границу. Брат вышеупомянутого Конона Зотова Иван просил позволения ехать за границу лечиться [272]. Иван Иванович Неплюев, отправляя своего малолетнего сына за границу для воспитания, просил царя: «Повели, государь, послать указ в Голландию князю Куракину [273], чтоб сына моего своею протекциею не оставил; повели определить сыну моему жалованье на содержание и учение и отдать его в академию для сциенции учиться иностранным языкам, философии, географии, математике и прочих исторических книг чтения; умилостивься, государь, над десятилетним младенцем, который со временем может вашему величеству заслужить» [274]. Приобретший впоследствии, при императрице Елизавете, знаменитость министр Алексей Петрович Бестужев во время Петра учился в одной гимназии в Берлине, а затем в продолжение нескольких лет находился при английском дворе на службе [275].

В 1722, 1723 и 1724 годах приехали из Англии, Голландии и Франции русские мастеровые, учившиеся там: «Столяры домового дела трое, столяры кабинетного дела четверо, столяры, которые делают кровати, стулья и столы, двое, замочного медного дела четверо, медного литейного дела двое, грыдоровального (гравировального — Примеч. ред.) один, инструментов математических один». Петр велел построить им дворы и давать жалованье два года, а потом дать каждому «на заводе денег с довольством, дабы кормились своею работою, и о том им объявить, чтоб заводились и учеников учили, а на жалованье бы вперед не надеялись» [276].

Как видно, во времена Петра русские целыми сотнями проживали за границею. В жизни каждого из них пребывание в Западной Европе составляло эпоху. Русские дипломаты, до царствования Петра бывшие за границею лишь проездом, не могли в такой мере вникнуть в самую суть западноевропейской цивилизации, как «ученики» петровского времени, проживавшие по нескольку лет в Голландии, Англии, Франции и Германии и невольно находившиеся под влиянием той среды, которая их окружала на Западе и которая во многих отношениях отличалась от русского общества того времени.

Впрочем, «ученики», отправленные за границу, обыкновенно были плохо приготовлены к учению. Многие из них отличались грубостью нравов, нерадением к учению, равнодушием к вопросам науки; некоторые даже оказывались склонными к преступным действиям. Священник, находившийся при Александре Петрове, который в Ганновере учился немецкому и латинскому языкам, вел себя в высшей степени безнравственно и однажды пытался убить Петрова [277]. Зотов писал царю из Франции: «Господин маршал д'Этре призывал меня к себе и выговаривал

мне о срамотных поступках наших гардемаринов в Тулоне: дерутся часто между собою и бранятся такою бранью, что последний человек здесь того не сделает. Того ради отобрали у них шпаги». Немногим позже новое письмо: «Гардемарин Глебов поколол шпагою гардемарина Барятинскаго и за то за арестом обретается. Господин вице-адмирал не знает, как их приказать содержать, ибо у них (французов) таких случаев никогда не бывает, хотя и колются, только честно, на поединках, лицом к лицу», и проч. Подобные жалобы слышались и от русского посланника в Англии Веселовского, который писал: «Ремесленные ученики последней присылки приняли такое самовольство, что не хотят ни у мастеров быть, ни у контактов или записей рук прикладывать, но требуют возвратиться в Россию без всякой причины… и хотя я их добром и угрозами уговаривал, чтоб они воле вашего величества послушны были, однако ж они в противности пребывают, надеясь на то, что я их наказать не могу без воли вашего величества и что, по обычаю здешнего государства, наказывать иначе нельзя, как по суду» [278]. Львов, которому, как мы видели, был получен надзор над молодыми русскими, учившимися за границею, в 1711 году убедительно просил не посылать навигаторов в Англию, «для того что и старые там научились больше пить и деньги тратить» [279]. Граф Литта писал из Англии: «Тщился я ублажить англичанина, которому один из московских глаз вышиб, но он 500 фунтов запросил». Львов совсем вышел из терпения и писал: «Иссушили навигаторы не только кровь, но уже самое сердце мое; я бы рад, чтоб они там меня убили до смерти, нежели бы мне такое злострадание иметь и несносные тягости» и проч. И в Голландии происходили неприятности. Типографщик Копиевский в Амстердаме давал уроки русским князьям и боярам по повелению царя; ученики потом разъехались, не сказав и спасибо своему наставнику, а двое из них даже увезли у Копиевского, не заплатив денег, четыре глобуса. Подобных случаев было несколько [280]. Даже на самого Львова присылались доносы, что он «хаживал самым нищенским образом, всей Голландии был на посмешище, брал грабительски из определенного жалованья навигаторам» и проч. Некоторые из русских за долги в Англии сидели под караулом; о каком-то Салтыкове писали, что он, «прибыв в Лондон, сделал банкет про нечестных жен и имеет метрессу, которая ему втрое коштует, чем жалованье» [281].

Впрочем, бывали случаи, что русские оставались без денег не по своей вине. Сохранились некоторые письма «учеников», пребывавших в Италии и во Франции, к самому царю, к кабинет-секретарю Макарову, в которых они жаловались, что их оставляют без денег и что вследствие этого они находятся в отчаянном положении [282].

Вообще говоря, русские, учившиеся за границей, не пользовались особенно хорошей репутацией. Когда в 1698 году началось в Голландии учение, было сделано замечание, что русские ничему не учатся, что разве только царевич Александр Имеретинский обнаруживает некоторую охоту к учению и что только сам царь умеет учиться как следует [283].

Некоторые иностранцы, проживавшие в России и наблюдавшие за преобразованиями Петра, как, например, ганноверский резидент Вебер и прусский дипломат Фокеродт, сомневались в пользе отправления молодых русских для учения за границу. По их мнению, русские за границей обнаруживали особенную способность научиться всему худому, и что, усвоив себе за границей некоторый внешний лоск, они остаются по-прежнему невеждами и, возвращаясь на родину, в короткое время лишаются даже и этого внешнего лоска, приобретенного на Западе. Техническое обучение русских, по мнению Вебера, не оказывало ни малейшего влияния на их нравственность и т.п. Достойно внимания замечание Вебера, что было отправлено за границу для учения «несколько тысяч» русских [284].

Эти взгляды оказываются односторонними, несправедливыми. И техническое образование, и внешний лоск в приемах общежития в большей части случаев не могли не оказывать некоторого влияния на развитие и образование русских путешественников. Уже ознакомление с иностранными языками должно было иметь большое значение. В этом же отношении русские обнаруживали необычайную способность. Сын русского посланника в Польше Тяпкина однажды приветствовал короля Яна Собеского речью, в которой благодарил его за «науку школьную, которую употреблял, будучи в его государстве». Речь эта говорилась по латыни, «довольно переплетаючи с польским языком, как тому обычай наук школьных надлежит» [285]. Толстой и Неплюев, побывавшие в Италии, именно благодаря совершенному знакомству с итальянским языком были способны занять трудный пост русского посла в Константинополе. Татищев столь охотно занимался изучением иностранных языков, что и во время своего пребывания на Урале для надзора над горными заводами имел при себе двух студентов для своего усовершенствования в знании латинского, французского, шведского и немецкого языков. Письма и записки русских путешественников изобилуют галлицизмами и германизмами, словами и оборотами, заимствованными из итальянского, испанского и других языков.

Нет сомнения, что некоторые из русских, путешествовавших за границею, имели полную возможность составить себе точное понятие о выгодах и преимуществах западноевропейской цивилизации, о необходимости подражать во многом иностранцам. Так, например, Шереметев, Курбатов, Татищев, Толстой своим многосторонним образованием, развитием своих политических способностей были главным образом обязаны пребыванию за границею, изучению нравов, обычаев, учреждений Запада. Уважение к другим народам у таких людей являлось весьма важным результатом ближайшего знакомства с ними. Развитие понятий о государственных учреждениях и об условиях общественного развития было плодом наглядного обучения, сопряженного с такого рода путешествиями. Пребывание за границею являлось самым удобным средством для избавления от прежней замкнутости, для уничтожения множества предрассудков и односторонних воззрений, для устранения, одним словом, начал китаизма. Соприкосновение с другими народами должно было содействовать развитию сознания о хороших и дурных чертах собственного национального характера.