История Похитителя Тел
Шрифт:
«О, да, ты действительно порочен, отец мой, – тихим голоском произнесла она. – И как ты с этим живешь?»
Дэвид отвернулся от окна. Он возвышался над ее плечом и смотрел на меня сверху вниз – я стоял перед ней на коленях.
«Я – идеал своего племени, – сказал я. – Я – идеальный вампир. Глядя на меня, вы видите Вампира Лестата. Никто не затмит фигуру, которую вы видите перед собой. Никто! – Я медленно встал. – Я не раб времени и не закаленный тысячелетиями бог; я не фокусник в черном плаще и не унылый скиталец. У меня есть совесть. Я знаю, что хорошо, а что – плохо. Я знаю, что делаю,
Светало. Бесцветное, но яркое вставало над снегом солнце. Гретхен спала, обхватив меня руками.
Она не проснулась, когда я сел и потянулся к стакану воды. Безвкусной, но прохладной.
Чуть позже она открыла глаза и резко села, ее светлые волосы упали на щеки, обрамляя сухое, чистое, полное неуловимого света лицо.
Я поцеловал ее в теплую щеку и почувствовал, как ее пальцы дотронулись до моей шеи, а потом до моего лба.
– Ты вынесла меня оттуда, – сказал я хриплым дрожащим голосом. Откинувшись на подушки, опять ощутил слезы на щеках и, закрывая глаза, прошептал: «Прощай, Клодия», надеясь, что Гретхен меня не слышит.
Когда я проснулся, она приготовила мне большую чашку бульона, который я выпил и нашел почти вкусным. На тарелке поблескивали разрезанные яблоки и апельсины. Я жадно съел и их, поразившись хрусту яблок и сочности волокон апельсинов. За этим последовала горячая смесь крепкого ликера, меда и кислого лимона, которая мне так понравилась, что она не замедлила приготовить мне еще.
Я опять подумал, как она похожа на гречанку с картины Пикассо, крупная и светлая. У нее были темно-коричневые брови и светлые глаза – почти бледно-зеленые, – что придавало ее лицу убежденное и невинное выражение. Она была немолода, эта женщина, благодаря чему в моих глазах становилась намного красивее.
В ответ на мой вопрос она с рассеянным, немного не от мира сего видом кивнула и сказала, что мне лучше.
Она явно погрузилась в собственные мысли. Долго стояла и смотрела на меня, словно я представлял для нее загадку, а потом очень медленно наклонилась и приложила свои губы к моим. По моему телу пробежала резкая дрожь волнения.
Я снова заснул.
Никакие сны мне не снились.
Такое впечатление, что я всегда был человеком, всегда жил в этом теле, – и какую же я испытывал благодарность за мягкую чистую постель!
День. Голубые заплатки за кронами деревьев.
Словно в трансе следил я, как она разводит огонь. Я смотрел на отблески пламени на ее голых ногах. Серая шерсть Моджо, тихо поедавшего обед с тарелки, зажатой между лапами, припудрена легким снегом; то и дело он поднимал ко мне глаза.
Мое тяжелое человеческое тело все еще горело от температуры, но мне стало прохладнее, лучше, боль уже не была такой резкой, а озноб совсем прошел. «Да, но зачем она все это для меня делает? Зачем? И что я могу для нее сделать?» – подумал я. Однако, представив себе, что меня ждет впереди – погоня за Похитителем Тел, – я почувствовал приступ паники. Я слишком болен, чтобы уходить, мне предстоит провести здесь еще одну ночь.
Мы опять лежали обнявшись, дремали,
Глядя на ее спящее лицо, вспоминая ее мягкий рассеянный взгляд, я почувствовал себя ее защитником. Даже в ее голосе слышалась глубокая грусть. Что-то в ней указывало на внутреннее смирение. Что бы ни случилось, решил я, я не оставлю ее, пока не пойму, чем можно отплатить ей. К тому же она мне нравилась. Мне нравился ее внутренний мрак, ее скрытая сторона, а также простота ее речи и движений, искренность ее глаз.
Когда я в очередной раз проснулся, рядом опять был врач – вчерашний молодой парень с желтоватой кожей и усталым лицом, хотя теперь у него был более отдохнувший вид, а светлый халат сверкал чистотой и свежестью. Он приложил к моей груди кусочек холодного металла и, видимо, слушал мое сердце, легкие или еще какой-то внутренний орган в поисках необходимой информации. На руках его были некрасивые скользкие резиновые перчатки. И он тихо разговаривал с Гретхен, как будто меня там не было, о нескончаемых проблемах в больнице.
Гретхен оделась в простое синее платье, похожее, на мой взгляд, на платье монашки, только оно было короче, а под ним – черные чулки. Волосы ее, прямые и чистые, красиво спутались и напомнили мне сено, из которого принцесса пряла золото в сказке про Румпельштильцхена.
Из глубин памяти всплыл образ Габриэль, моей матери. В то жуткое, словно страшный сон, время, когда я превратил ее в вампира, она обрезала свои золотые волосы, но за день, пока она спала сном смерти в склепе, волосы отрасли снова, и она чуть не лишилась рассудка, когда их увидела. Я помню, как не мог успокоить ее, она все кричала и кричала. Не знаю, почему я об этом вспомнил, глядя на так понравившиеся мне волосы этой женщины. У нее с Габриэль не было ничего общего. Ничего.
Наконец доктор закончил тыкать в меня прибором и слушать и вышел с Гретхен совещаться. Проклятые смертные уши! Но я знал, что почти здоров. И когда он возник передо мной и сказал, что теперь я «в порядке», нужно только несколько дней отдохнуть, я тихо ответил, что всем этим обязан заботам Гретхен.
На что он выразительно кивнул, издал несколько невнятных звуков и потом вышел навстречу снегу; его машина с тихим ворчанием проехала по переулку.
У меня прояснилось в голове и стало так хорошо, что захотелось плакать. Вместо этого я выпил еще восхитительного апельсинового сока и начал думать… вспоминать…
– Придется ненадолго тебя оставить, – сказала Гретхен. – Мне надо купить продуктов.
– Да, и за продукты заплачу я. – Я положил руку ей на запястье. Все еще слабым, охрипшим голосом я сказал ей об отеле, о том, что в моем пальто остались деньги. Их хватит, чтобы оплатить не только уход за мной, но и продукты; она должна взять их себе. Ключи где-то в моей одежде, объяснил я.
Она повесила мою одежду на вешалки, и ключ действительно оказался в кармане рубашки.
– Вот видишь? – усмехнувшись, сказал я. – Я говорил тебе истинную правду.