История предательства
Шрифт:
– Любо, – кивнул головой атаман. – Завтра соберу атаманский Круг и сложу с себя полномочия. А вы готовьте скарб к походу. Оружие и броню с собой не брать. Только ножи. Постарайтесь раздобыть ромейскую одежду и сбрейте бороды. Послезавтра, в честь предстоящего похода, зарежем жертвенного барана. А после полудня отправимся к морю. Там обменяем наших коней на места в рыбачьих лодках. Оттуда с рыбаками переправимся в Константинополь.
– Любо. Понятно, дядька, – закивали оба брата.
На второй день, едва взошло солнце,
Конечно же, христианские догматики выступили бы против сего обряда, усмотрев в нём жестокие языческие корни. Но у казаков, как у всех скифов, древний обычай воинов, приносящих жертву в Священной роще, органично слился с верой Христа.
На раскидистом дереве, что росло возле часовни, они освежевали барана.
– Смерть и кровь – Нави. Душа – Прави. Шкура и мясо – Яви, – приговаривал Сивый, срезая шкуру с жертвенного животного.
Закончив процедуру, шкуру животного казаки отдали смотрителю часовни. Потроха – нуждающимся жителям села. Ну а жареным мясом поделились со своими боевыми товарищами.
После полудня, налегке, стараясь не привлекать излишнего внимания, трое всадников покинули расположение аланского лагеря.
Добрая половина стана смотрела им вслед, делая вид, что не замечает их отъезда. Матрёна подняла руку в благословляющем жесте и перекрестила их силуэты, тающие вдали.
Уже лагерь остался позади и скрылся из глаз, когда наперерез трем одиноким всадникам выехали из-за ближайшего холма еще два всадника. Сивый Конь вскинул руку, призывая к готовности племянников и останавливая коня. Но когда встречные подошли поближе, узнал в одном из них куренного атамана пластунов Назара и успокоился.
– Чего тебе, Назар?
– Так я, это, того… батя. С тобой… – Назар не силён был в красноречии.
– Это может быть поход в один конец, дурья башка! Возвращайся домой! – свел брови Сивый Конь.
– Не, батя, я того… С тобой… – упрямо повторил Назар.
– Ну и что мне с ним делать? – развел руками Сивый. – А еще кто это с тобой?
– Это наш батман, – на северский лад представил Назар атамана своему попутчику. – А это Аслан. По-нашему – Лев. Он из зихов.
– Приветствую тебя, батухан. Я Асланбек, – представился попутчик Назара. – И иду с Назарбай в Ром. Его враги – мой враги.
– Я это, батя… Слегка выручил его в бою. Ну и подружились. Теперь вот не отстает, – объяснил Назар.
– А ты говорил ему, что идти с нами в Царский город – это верная смерть? – спросил с любопытством Сивый Конь, но Назар только махнул рукой.
– Мэна смотреть Рум. Твой враги – мой враги, – мотнул головой Аслан.
– Ну, коли так… С нами Бог! Вперед, Белые волки! – решил Сивый Конь и послал коня вперед.
Пока послы трудились, устраняя угрозу с севера, тайная стража Константинополя устраняла заговорщиков в самом Царском городе. Под неусыпным контролем паракимомена Василия.
Их не останавливали ни двери поместий, ни ворота монастырей. Людей сажали в тюрьмы, невзирая на должности и звания.
Епископ Стефан был арестован в Авидосе. Его доставили в Константинополь и передали дело на рассмотрение светского суда. Вскоре туда же доставили в цепях куропалата Льва и его сына Никифора.
После этого состоялся скорый и показательный суд, на котором были раскрыты коварные замыслы заговорщиков. Обвиняемые были уличены в преступлении. Многие друзья Льва, принимавшие участие в заговоре, направленном на свержение государя, лишились богатств и своих домов. Некоторые из осужденных закончили свои дни на площади Быка. Каждый день над площадью раздавался рев из его металлической глотки. Это вопили люди, заживо спекаемые в его чреве.
Священника Стефана заперли в монастыре в ожидании ближайшего заседания синода епископов. Там должны были лишить его священнического сана.
Но самого зачинщика заговора – Льва куропалата – и сына его Никифора, которые по решению судей были приговорены к смерти, базилевс помиловал. Несмотря на крайнюю досаду паракимомена. Движимый человеколюбием, базилевс велел ослепить их обоих. И после этого сослал обратно на остров Лесбос. Вот как кончилась попытка куропалата Льва переправиться в Европу, чтобы войти в союз с болгарами.
Жесткими мерами паракимомен Василий спешил навести порядок в столице, зная, что в это время дука Халдии Варда спешит на помощь отцу, продвигаясь с войском к азиатскому побережью пролива.
На своем пути он сеял ужас и разорение. Он уничтожал огнем жилища непокорных аристократов и позволял мятежным общинникам разграблять их. Дука Варда расхаживал среди множества людей, собравшихся вокруг него, в красных сапогах. Он чванился и говорил о том, что вот-вот завладеет ромейским троном.
Состоятельные землевладельцы превратились в беженцев. Их семьи массово покидали азиатские провинции, переправляясь на европейский берег. Они скапливались в Царском городе, своими рассказами бередя умы простых горожан. С таким трудом достигнутое спокойствие готово было снова обратиться в хаос. А хаос – перерасти в слепой, всё сметающий и разрушающий бунт.
На азиатской стороне пролива Босфор, в Оптиматах, магистр Варда Склир так же спешно собирал родственников и сторонников Цимисхия. Он закрыл побережье и стал щитом Царского города.
Пока магистр собирал войско, достаточное, чтобы не только обороняться, но и способное разбить бунтовщиков, базилевс решил воззвать к разуму дуки Фоки. Он отправил ему письмо, написанное собственноручно: «Я узнал о мятеже, который начался недавно на Востоке. Я считаю, что это не столько твой умысел, сколько следствие безумия и варварского нрава твоих сообщников. Ведь известно, что затеявшим мятеж и дерзко поднявшим руку на самодержца не будет никакого оправдания и пощады.