ИСТОРИЯ РЕЛИГИИ в 2 томах В поисках пути, истины, и жизни

Мень протоиерей Александр

Со дна бездны Иов обвиняет Бога в жестокости, втайне надеясь, что ошибается.

Доверие Иова составляет самую суть его отношения к Богу. Хотя и разум, и чувства говорят ему, что все вопли напрасны, он не перестает взывать. Молчание Неба не может поколебать праведника.

И вот внезапно из налетевшей бури раздается глас Господень.

Явившись Иову, Бог не снимает покрова с тайны. Значит ли это, что ответов вообще не существует? Нет, но в данном случае все объяснения были бы неуместны.

Иов мог бы услышать о бессмертии человека, о воздаяниях в вечности,

о воскресении, но ведь его мучило и иное: почему Бог допускает зло в мире?

В речах Ягве мы находим лишь едва уловимый намек на ответ. Он говорит только о том, что автор знает. А знает он пока одно: мысль человека не в силах вместить всех замыслов Провидения.

Все пути Творца направлены на конечное благо мира, сколь бы загадочными они ни казались людям.

По существу к этому сводится весь монолог Ягве. Но гораздо важнее для понимания книги — реакция и ответ самого Иова на Богоявление. Он «кладет руку свою на уста» (Иов 39:34), склоняется в смирении и благоговении. Почему?

В присутствии Господнем все вопросы отпали сами собой. Выразить эту тайну оказалось не под силу даже такому великому поэту, как автор Книги Иова. Творение его прекрасно именно этой недосказанностью и целомудрием.

Книга Иова не отрицает Божией справедливости; она лишь показывает, что не все объясняется только воздаянием. В этом ее огромное значение в истории Ветхого Завета. Она была создана, когда старое богословие переживало трагический кризис.

Экклезиаст. Иудея, ок. 350 г. до Р.Х.

Книга Иова свидетельствует о брожении умов и жарких спорах, волновавших Израиль, когда мыслящие люди пытались найти разрешение жгучих проблем, избегая ссылок на Закон и Священную историю. В напряженной духовной борьбе сталкивались противоположные точки зрения. Но даже и на этом фоне свободных дискуссий Экклезиаст мог показаться книгой вызывающей.

«Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек. Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает… Все — одна маета, и никто рассказать не умеет, — Глядят — не пресытятся очи, слушают — не переполнятся уши. Что было, то и будет, и что творилось, то и творится, И нет ничего нового под солнцем. Бывает, скажут о чем–то: смотри, это новость! А это уже было в веках, что прошли до нас». (Еккл 1:4–10)

Охваченный каким–то жестоким наслаждением, вглядывается поэт в картину вечного круговорота. Кажется, что он забыл все, о чем возвещали пророки Израиля. Это мироздание, которое созерцает человек, лишенный света Откровения… В этом мире жизнь теряет смысл и значение.

Главное, что отличает этику Экклезиаста от этики пророков, — это ослабление уз между религией и нравственностью. Пророки черпали в вере силу для проповеди действенного добра. Человечность и вера были для них неотделимы. Здесь же этой связи столь ясно не ощущается.

У Экклезиаста нет вдохновения, даруемого верой, и ему остается рассчитывать лишь на обычные

земные радости.

Но именно тут он терпит самое жестокое поражение. Все, что манило и соблазняло его, на поверку оказалось «суетой».

Он построил себе прекрасные дома, посадил виноградники, цветники, сады, среди которых били фонтаны. Он накупил рабов и наложниц, окружил себя певцами и певицами. Глаза его день и ночь радовали сокровища.

«Ни в чем, что очи мои просили, я не отказывал им, Ни от какой я радости не удерживал сердце… Но оглянулся я на дела, что сделали руки мои, И на труды, над которыми трудился, — И вот, все — суета и погоня за ветром!» (Еклл 2:10–11)

Этот мрачный припев о суетности лейтмотивом проходит через всю книгу.

Представление иудеев о том, что Сущий — все, а человек ничто, приняло у Экклезиаста крайнюю, отрешенно–холодную форму. Бог кажется равнодушным к миру, которому Он предоставил кружиться по предписанным законам без всякой цели. Неизвестно даже, желает ли Он блага своим творениям. Даже когда человек надеется, что есть какой–то нравственный миропорядок, он ошибается. Нет настоящей награды добрым, да и сама награда в этом мире — что она, как не суета сует?

Едва ли во всей литературе еще найдется книга с таким безысходным мирочувствием. Без пафоса, спокойно и беспристрастно Проповедник уничтожает все опоры жизни, оставляя людям лишь жалкое подобие надежды. Ведь именно благополучие в этой жизни считалось обещанной Богом наградой. Но если этот единственный дар отравлен, — к чему он?

На первый взгляд кажется непостижимым, как могла подобная книга попасть в Библию. Известно, что учители иудейства много спросили, прежде чем решились дать ей место рядом с творениями мудрецов, Пророками и Законом. Тем не менее они это сделали.

Иерусалимский философ поднес людям чашу с горьким напитком, но то был напиток исцеляющий. Уверенность в том, что высшее благо ограничено земными пределами, была преградой на пути израильской религии. Экклезиаст разрушил это препятствие.

Ценность воды по–настоящему познается в пустыне, жажда вечности пробуждается, когда человек отдает себе отчет о мимолетности земного. В этом заключается великий смысл отрицательного опыта Экклезиаста.

ИУДЕЙСТВО И ЭЛЛИНИЗМ

Эллинизация. Книга Даниила Иудея. 168–166 гг. до Р.Х.

Настали дни, когда маленькой крепости Ветхого Завета, раздираемой спорами, предстояло выдержать самый яростный штурм, какой она когда–либо испытала в прошлом.

Антиох IV Эпифан, второй сын Антиоха Великого, — одна из наиболее странных и демонических фигур времен эллинизма. Необычными были и характер, и судьба Антиоха.

После гибели брата Селевка IV, убитого царедворцами, Антиох стал властителем сирийской державы Селевкидов. Рим одобрил его кандидатуру, надеясь сделать его послушным орудием. Но впоследствии сенаторы поняли, что просчитались.