История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 6. На пороге Нового Завета. От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя

Мень Александр

В Италии еврейские эмигранты, военнопленные и отпущенники стали селиться уже с III века. Приглядываясь к этим людям, римляне отмечали их пуританские нравы и строгую мораль, которые сами ценили и от утраты которых давно страдали. Бросалась в глаза нетерпимость евреев к порокам и извращениям, занесенным в Рим из греческих городов. По своему устройству ветхозаветные общины чем-то напоминали культовые братства, которые с известного времени завоевали популярность у римлян. Правда, в синагогах не совершали тайных церемоний, зато там звучали вдохновенные молитвы и гимны; там можно было вступить в беседу, познакомиться с учением, которое давало

ответы на основные вопросы жизни. Молитвенные дома отличались от храмов тем, что доступ в них был открыт всем и каждому [2].

Первые свидетельства о начавшейся в Риме иудейской пропаганде относятся к 139 году. По словам Валерия Максима, претор Гиспал «принудил возвратиться домой тех, кто пытался повлиять на умы римлян отправлением культа Юпитера Сабазия» [3]. В действительности же речь шла об иудеях, которых вначале смешивали с последователями одного из малоазийских культов. Неизвестно, какие конкретные формы приняла эта проповедь, но, видно, она была достаточно интенсивной, чтобы вызвать у властей беспокойство.

Постепенно в империи установилось двойственное отношение к иудеям. С одной стороны, их религия вызывала интерес, а с другой — настороженность. Цицерон третировал ее как «варварское суеверие», приобретающее опасную силу. Сенека позднее с возмущением писал: «Иудейская вера теперь принимается во всех странах: побежденные диктуют законы победителям» [4].

Многих римлян раздражало, что подвластный народ держится независимо, не теряя своего достоинства. Одни упрекали иудеев за их богатства, другие — за нищенство; одни обвиняли в «субботней лени», другие — в чрезмерной динамичности. Таким образом, антисемитизм (вопреки распространенному мнению) возник задолго до христианства, еще в античную эпоху.

Для объяснения корней этой вражды к иудеям историки предлагали множество гипотез, ни одна из которых не исчерпала проблемы. Во всяком случае, обособленность ветхозаветной Общины едва ли могла быть главной причиной неприязни: римляне, персы, египтяне и большинство других древних народов с не меньшим рвением оберегали свою идентичность.

Самый факт «рассеяния» тоже не был решающим: в Ассирии и Вавилоне евреи жили на равных правах с другими переселенцами; не испытывали они затруднений и в Риме. Нападки на них начались лишь тогда, когда религия Завета добилась первых побед в языческой среде. Иными словами, одной из причин античного антисемитизма было появление прозелитов.

Термин «прозелиты» есть греческий перевод слова герим, «пришельцы», обозначавшего в Библии жителей Ханаана, которые приняли Моисееву религию [5]. В эллинистическую эпоху так называли всех неевреев, исповедовавших иудаизм. Иосиф Флавий подчеркивал, что Закон освящает идею прозелитизма. «Всех тех, — писал он, — кто является к нам со стороны и притом с желанием жить по нашим законам, он принимает сердечно, полагая, что близость является не только результатом общности происхождения, но и создается известным строем жизни во всей его целости» [6].

Латинским консерваторам такая постановка вопроса сама по себе должна была казаться вызывающей. Ведь римлянин, поклоняясь Кибеле или Исиде, не порывал с отеческими обрядами. Размытые границы язычества позволяли ему шириться до бесконечности. Ничего

не стоило провозгласить Адониса или Митру Аполлоном. Прозелит иудейской религии, напротив, должен был целиком преодолеть старое сознание, отказаться от жертв Олимпийцам и от гражданских ритуалов. Он безоговорочно вверял себя Единому — Творцу неба и земли, о Котором учила Библия. Держаться с корректной терпимостью, поздравить язычника в день его праздника — вот самое большее, что мог позволить себе человек, принявший иудаизм [7]. В остальном между ним и его прошлым компромисс исключался.

Именно в этом пункте и возникла главная напряженность, которая впоследствии вызвала столкновение Рима с христианами.

Говоря о прозелитах, Филон писал: «Эти люди, убедившиеся в ложности и пустоте нравов, в которых они воспитывались, и отказавшиеся от них, становились настоящими почитателями истины и искренне набожными» [8]. Но как раз то, что приветствовал еврейский философ, вызывало негодование у римских патриотов. Для них прозелитизм был равносилен измене отечеству. Тацит с ужасом говорил об увеличении числа тех, кто «исполнился презрения к своим богам» [9].

При всем том сама идея монотеизма находила понимание у образованных греков и римлян. Он представлялся им усовершенствованной и жизненной формой стоической философии. Многие люди Запада разделяли отрицательный взгляд иудеев на кумиры. Так, Варрон, одобряя его, напоминал, что и Рим первоначально не знал идолопоклонства [10]. В Библии, которую могли теперь читать все, знающие греческий, пленяло отсутствие мифов, недостойных природы Божества. Сравнивая Гомера с Писанием, автор трактата «О возвышенном», сам грек, отмечал благородную простоту библейского языка. Гомер, по его словам, «низвел богов до уровня людей», между тем «иудейский законодатель, человек необычный, до глубины души проникся сознанием могущества Божества и перед всеми раскрыл это могущество, написав в начале своей книги о законах. «Сказал Бог». — А что сказал Он? «Да будет свет!» И он возник. «Да будет земля!» И она возникла» [11].

Географ Страбон, писавший в конце I века до н. э., считал Моисея реформатором, который проповедовал чистое учение о Божестве. «По его мнению, — говорит Страбон, — Бог есть одно, единое Существо, Которое объемлет всех нас, землю и море, — то, что мы называем Небом, или Вселенной, или Природой всего сущего. Кто, будучи в здравом уме, дерзнет создать изображение такого Бога, похожее на какой-нибудь из окружающих нас предметов?» [12]

Даже от жрецов Аполлона можно было услышать наставление о величии веры:

В Бога-Творца и Царя всего сущего, перед Которым Небо трепещет и море, земля и подземное царство, Коего боги боятся. Отец закон для них высший, Верно и свято евреями благочестивыми чтимый [13].

Но вся эта благожелательность улетучивалась, едва только обнаруживали, насколько иудеи и иудаизм непримиримы к язычеству. Тацит уверял, что евреи намеренно приносят в жертву баранов и быков, чтобы оскорбить египетских богов Амона и Аписа, которым эти животные посвящены. Для него прозелиты — это «самые низкие негодяи, презревшие веру отцов».