История Рима (с иллюстрациями)

Ковалёв Сергей Иванович

Однако вопрос с Помпеем оказался не таким простым. В Сицилии и Сардинии под его верховенством образовалось своеобразное государство, где остатки римской знати уживались с беглыми рабами и пиратами. Ита­лия страдала от недостатка продовольствия. Италийские рабовладельцы были в ужасе от массового бегства рабов к Помпею. Общественное мне­ние требовало от триумвиров примирения с Помпеем, если они не могут покончить с ним силой.

Триумвиры вынуждены были согласиться [340] . В 39 г. около Мизенского мыса на плотах состоялось свидание Октавиана, Антония и Помпея. Со­глашение заключено было на следующих условиях. Война прекращается, и устанавливается свобода торговли. Помпей обязуется не принимать к себе больше ни свободных, ни рабов. Рабы, уже зачисленные в его войска, получают свободу. Свободные воины награждаются земельными надела­ми наравне с ветеранами триумвиров. Помпей на 5 лет получает власть над Сицилией, Сардинией, Корсикой и Ахайей и командование флотом. По истечении этого срока он делается консулом и получает вознагражде­ние за отцовское имущество. Провозглашается амнистия всем, кроме убийц Цезаря.

340

Особенно противился соглашению Октавиан. Но и он вынужден был уступить, после того как толпа чуть не убила его.

Мизенское соглашение вызвало общий восторг в Риме. Казалось, граж­данская война окончилась. Антоний уехал на Балканский полуостров и жил в Афинах, в то время как его легаты отбирали у Лабиена и парфян захваченные ими области.

Однако Мизенское соглашение, как и следовало ожидать, оказалось очень непрочным. Между Помпеем и Октавианом начались недоразуме­ния, скоро приведшие к войне. Она началась в 38 г. Октавиан всячески подчеркивал ее политическое значение, изображая ее как борьбу с пирата­ми и беглыми рабами. На первых порах война шла для Октавиана неудач­но: попытка овладеть Сицилией была отбита. Весной 37 г. Антоний снова приехал в Италию. Он не одобрял войны с Помпеем, и на этой почве меж­ду триумвирами опять начались недоразумения. Но и на этот раз дело окон­чилось соглашением, заключенным в Таренте. Антоний и Октавиан про­длили свои полномочия до 31 декабря 33 г. и обязались помогать друг дру­гу. Антоний вернулся на Восток, Октавиан продолжал войну с Помпеем.

В сентябре 36 г. выдающийся полководец Октавиана Марк Випсаний Агриппа нанес Помпею решительное поражение в двух морских битвах около Мил и Навлоха на северном побережье Сицилии. Помпей, потеряв большую часть флота, бежал в Малую Азию, где был казнен по приказа­нию Антония (35 г.).

Победа над Помпеем оказала огромное влияние на дальнейший ход событий. Прежде всего, она привела к ссоре Октавиана с Лепидом, кото­рый помогал Октавиану во главе сухопутных войск в Сицилии. После по­беды при Милах и Навлохе он попытался оставить за собой Сицилию, но Октавиан энергично этому воспротивился. Грозила новая междоусобная война, которой помешали солдаты Лепида, перейдя на сторону Октавиана. Это послужило для последнего хорошим предлогом лишить Лепида звания триумвира и его провинций. Он остался только старшим понтифи­ком и мирно скончался в 12 г. до н. э.

Таким образом Октавиан сделался единственным хозяином Запада. Еще большее значение имела его победа над Помпеем для стабилизации ита­лийских отношений. Угроза новой невольничьей войны исчезла. 30 тыс. рабов из войска Помпея были возвращены их владельцам; 6 тыс., хозяева которых не отыскались, казнены. Италии перестали грозить набеги пира­тов, свобода торговли была восстановлена, цены на хлеб упали, голод в Риме прекратился.

Все это сильно укрепило положение Октавиана. Его чествовали в Риме с большим торжеством, подобно Цезарю он получил пожизненную три­бунскую власть. Чувствуя свое положение окрепшим, Октавиан сам на­чал ослаблять тот суровый режим земельных конфискаций, налогов и при­нудительных наборов, который давил на Италию, начиная с 43 г. Поведе­ние Антония на Востоке могло только укрепить начавшееся сближение между Октавианом и рабовладельцами Италии.

Октавиан, Антоний и Лепид, заключив соглашение между собой, со­ставили проскрипционные списки. При этом они посчитали нужным издать особый манифест, объясняющий необходимость проскрипций. Этот документ, переданный Аппианом (Гражданские войны, IV, 8— 11), интересен вдвойне потому, что это первая в мировой истории официальная программа массового террора, аргументированно до­казывающая его необходимость и даже его благородные цели. Доку­мент гласил следующее: «Марк Лепид, Марк Антоний и Октавий Цезарь, избранные для устройства и приведения в порядок государ­ства, постановляют следующее: если бы негодные люди, несмотря на оказанное им по их просьбе сострадание, не оказались веролом­ными и не стали врагами, а потом и заговорщиками против своих благодетелей, не убили Гая Цезаря, который, победив их оружием, осыпал всех почетными должностями и подарками, то и мы не вы­нуждены были бы поступить столь сурово с теми, кто оскорбил нас и объявил врагами государства. Ныне же, усматривая из их загово­ров против нас и из судьбы, постигшей Гая Цезаря, что низость их не может быть укрощена гуманностью, мы предпочитаем опередить врагов, чем самим погибнуть. Да не сочтет кто-либо этого акта не­справедливым, жестоким или чрезмерным; пусть он примет во вни­мание, что испытал Гай Цезарь и мы сами. Ведь они умертвили Це­заря, бывшего императором, верховным понтификом, покорившего и сокрушившего наиболее страшные для римлян народы, первого из людей, проникшего за Геркулесовы столпы в недоступное дотоле море и открывшего для римлян неведомую землю, умертвили среди священного места во время заседания сената, на глазах у богов, на­неся ему 23 раны; это те самые люди, которые, будучи захвачены им по праву войны, были пощажены им, а некоторые даже назначены в завещании наследниками его состояния. Остальные же вместо того, чтобы наказать их за такое преступление, поставили запятнанных кровью на должности и отправили управлять провинциями. Пользу­ясь этим, они расхитили государственные деньги, а теперь собирают на эти средства армию против нас, требуют других войск еще от вар­варов, постоянных врагов римского могущества. Из городов, подчи­ненных римскому народу, одни, ввиду оказанного ими неповинове­ния, они предали огню, сравняли с землей или разрушили, другие же города, терроризированные ими, они восстанавливают против отечества и против нас.

Некоторых из них мы уже казнили, остальные, вы скоро это увиди­те, понесут, с помощью божества, кару. Но хотя важнейшие дела в Испании, Галлии и в Италии уже выполнены нами или находятся на пути к разрешению, все-таки еще остается одно дело — поход про­тив находящихся по ту сторону моря убийц Цезаря. Если мы хотим вести эту внешнюю войну для вашего блага, то нам кажется, ни вы, ни мы не будем в безопасности, оставив в тылу прочих врагов, кото­рые нападут во время нашего отсутствия и будут выжидать удобного случая при всех превратностях войны. С другой стороны, лучше не медлить с ними в таком спешном деле, но уничтожить их всех не­медленно, коль скоро они начали против нас войну еще тогда, когда постановили считать

нас и наши войска врагами. И они готовы были погубить столько тысяч граждан вместе с нами, невзирая ни на возмездие богов, ни на ненависть людей. Никаких страданий народные массы не испытывают от нас, и мы не станем выделять в качестве врагов всех тех, кто разошелся с нами или зло­умышлял против нас, или кто выдается своим чрезмерным богат­ством, влиянием, и не в таком количестве пострадают они, в каком другой диктатор, бывший до нас, умертвил, он, который также вос­станавливал государство среди гражданской войны и которого вы за его деяния назвали Счастливым [341] ; правда, неизбежно, чтобы у троих врагов было больше, чем у одного. Мы будем карать только самых закоренелых и самых виновных. И это столько же в ваших интере­сах, сколько лично в наших. Неизбежно, что во время нашей борьбы вы все, находясь между враждующими сторонами, будете сильно страдать. Необходимо далее, чтобы и армия, оскорбленная и раздра­женная, объявленная нашими общими противниками вражескою, по­лучила некоторое удовлетворение. И хотя мы могли приказать схва­тить тех, о которых это было решено, мы предпочитаем предворительно опубликовать их список, чем захватить их врасплох. И это опять-таки в ваших интересах; чтобы не было возможности разъя­ренным солдатам неистовствовать по отношению к невиновным, но чтобы солдаты, имея в руках списки проверенных по числу и назван­ных по именам лиц, воздерживались, согласно приказанию, от наси­лия по отношению ко всем остальным.

341

Имеется в виду Сулла.

Итак, в добрый час. Никто не должен давать приют у себя, скрывать, отправлять в другое место или давать себя подкупать деньгами; вся­кого, кто будет изобличен в том, что он спас или оказал помощь, или только знал об этом, мы, не принимая во внимание никаких отгово­рок и просьб о прощении, включаем в проскрипционные списки. Го­ловы убитых пусть приносят к нам за вознаграждение в 25 000 атти­ческих драхм за каждую, если приносящий свободнорожденный, если же раб, то получит свободу, 10 000 аттических драхм и гражданские права своего господина. Те же награды назначаются и доносчикам. Никто из получающих награды не будет вноситься в наши записи, и имя его останется неизвестным» (пер. С. А. Жебелева). Одним из первых в проскрипционных списках стояло имя Цицеро­на. 7 декабря 43 г. великий римский оратор трагически погиб. Плу­тарх (Цицерон, 48) и Аппиан (Гражданские войны, IV, 20) подробно описывают гибель Цицерона и неистовую радость Марка Антония, по настоянию которого имя автора «Филиппик» было внесено в спис­ки проскрибированных. Позднее Веллей Патеркул воспользовался этим трагическим концом Цицерона для панегирика в его адрес и для гневных обвинений по отношению к Марку Антонию. «Преступ­ление Антония, — пишет он, — заставило умолкнуть народный глас: никто не защитил жизнь того, кто на протяжении стольких лет защи­щал в общественной сфере — государство, а в частной — граждан. Но все это напрасно, Марк Антоний, — негодование, вырывающее­ся из глубины души и сердца, вынуждает меня выйти за установлен­ные мною рамки труда, — напрасно, говорю я, и то, что ты назначил плату за божественные уста, и то, что ты отсек голову знаменитей­шего человека, и то, что ты подстрекал к убийству того, кто спас государство и был столь великим консулом. Ты лишь похитил у Ци­церона дни, которые он провел бы в беспокойстве, старческий воз­раст и жизнь при тебе, принцепсе, более печальную, чем смерть при тебе, триумвире. Ведь честь и славу его дел и слов ты не только не отнял, но, напротив, приумножил. Он живет и будет жить вечно в памяти всех веков, пока пребудет нетронутым это мироздание, воз­никшее то ли случайно, то ли по провидению, то ли каким-то иным путем, мироздание, которое он, чуть ли не единственный из всех римлян, объял умом, охватил гением, осветил красноречием. И ста­нет слава Цицерона спутницей своего века, и потомство будет вос­хищаться тем, что он написал против тебя, и возмущаться тем, что ты совершил против него, и скорее исчезнет в мире род человече­ский, чем его имя» (пер. М. Ф. Дашковой).

Антоний и Октавиан

После Тарентского соглашения Антоний продолжал оставаться на Во­стоке. Он возобновил свою связь с Клеопатрой, вызвав ее к себе в Антиохию. Там он официально отпраздновал свой брак, не порывая пока с Октавией. Но когда его римская супруга приехала в Афины, он при­слал письмо, приказывая дожидаться его там. Это фактически означало развод.

В отношениях между Антонием и Клеопатрой не легко определить, где кончаются личные чувства и начинается политический расчет. Египет­ская царица, несомненно, хотела использовать могущественного римско­го полководца для своих целей: для восстановления царства Птолемеев в его прежнем блеске и объеме, а быть может, и для создания более широ­кой эллинистической державы под главенством Египта. Антонию же союз с Клеопатрой был нужен прежде всего для предполагавшегося похода про­тив парфян, а затем и для борьбы с Октавианом.

В 36 г. Антоний начал войну с парфянами. Она имела для него чисто политическое значение, так как военной опасности парфяне в этот момент не представляли. Восточный поход должен был явиться осуществлением планов Цезаря и покрыть Антония славой. Однако поход был неудачен. Антоний пошел через Армению, думая захватить парфян врасплох. Встре­тив сильное сопротивление при осаде одного города, он вынужден был повернуть обратно. Хотя трудное отступление показало блестящие воен­ные способности Антония, все же оно стоило ему огромных потерь. В сле­дующие годы Антоний воевал в Армении и захватил в плен армянского царя, обвиняя его в неудаче парфянского похода. По случаю победы над Арменией Антоний отпраздновал блестящий триумф в Александрии. Он готовился к новому походу в Парфию, но этому помешал окончательный разрыв с Октавианом.

Римское общество с возраставшим неодобрением следило за поведе­нием Антония. Римский полководец и триумвир развелся с римской суп­ругой и женился на «варварской» царице; он отпраздновал триумф не в Риме, а в Александрии; он раздавал римские владения направо и налево, как свою собственность и, в частности, дарил их Клеопатре и ее детям; египетскую царицу он провозгласил царицей царей. Октавиан пользовал­ся всяким случаем, чтобы усилить это настроение. С обеих сторон сыпа­лись взаимные обвинения. Дело шло к открытому разрыву.