История Рима (с иллюстрациями)

Ковалёв Сергей Иванович

Это выгодное занятие послужило своеобразной «производственной» базой для объединения отдельных мелких племен иллирийского побере­жья в единое разбойничье государство. Своего расцвета оно достигло в 30-х гг. III в. при царе Аргоне и его вдове царице Тевте, которая с 231 г. наследовала своему мужу в качестве опекунши его малолетнего сына. В этот период иллирийская монархия стала страшной угрозой и для греков западного побережья Балканского полуострова, и для италийской торгов­ли. Опасность со стороны иллирийцев была особенно велика еще потому, что они опирались на союз с Деметрием II, царем Македонии.

Если греческие дела в это время еще никак не интересовали римлян, то ущерб, причиняемый италийской торговле, не мог их не затрагивать. По­этому сенат, несмотря на то, что у него в этот момент было много других забот, вынужден был вмешаться. Осенью 230 г. к Тевте явились два рим­ских посла с требованием

возмещения убытков италийским купцам и га­рантий в том, что это не будет повторяться в дальнейшем. Тевта, находив­шаяся в зените своего могущества и полагавшая, что римляне никогда все­рьез не вмешаются в восточные дела, приняла послов сурово и надменно. Она заявила, что в Иллирии не в обычаях мешать кому-нибудь приобре­тать себе добычу на море. Тогда один из послов, оскорбленный приемом и словами царицы, воскликнул: «Ну, так мы постараемся исправить илли­рийские обычаи!». Разъяренная Тевта прервала переговоры, а на обратном пути на римских послов напали пираты и убили того из них, который ска­зал дерзость царице.

Этот факт сделал невозможным мирное разрешение вопроса. Весной 229 г. Тевта снова послала большой флот в греческие воды. Иллирийцам чуть было не удалось хитростью захватить Эпидамн. Вытесненные оттуда жителями, они принялись за осаду г. Коркиры на одноименном острове. Разбив небольшой ахейско-этолийский флот, явившийся на помощь осаж­денным, иллирийцы завладели Коркирой.

В этот момент в восточных водах появился римский флот, состоявший из 200 судов, а вскоре затем около г. Аполлонии высадилась армия из 22 тыс. человек. Македония в этот момент ничем не могла помочь Тевте, так как Деметрий II умер, оставив 9-летнего сына Филиппа V. В государстве возникли внутренние смуты и внешние затруднения, которые регент Ан­тигон Досон, двоюродный брат Деметрия, смог прекратить далеко не сра­зу. Римский флот явился на помощь Коркире. Он, правда, опоздал, но на­чальник иллирийского гарнизона грек Деметрий Фаросский перешел на сторону римлян и сдал им город. После этого остальные греческие города адриатического побережья (Аполлония, Эпидамн и др.) также отдались под защиту римлян. Выразили покорность Риму и некоторые соседние варварские города. Теснимая со всех сторон, Тевта бежала в глубь страны и укрылась в укрепленном городке. Поэтому уже осенью 229 г. один из консулов с большей частью римских сил смог вернуться в Италию. Дру­гой консул на зиму остался в Иллирии.

Весной 228 г. Тевта была вынуждена просить мира. Она отказалась от всех областей, городов и островов адриатического побережья, занятых рим­лянами, обязалась уплатить контрибуцию и обещала, что иллирийские суда не будут спускаться южнее г. Лисса [157] . Исключение допускалось только для двух невооруженных кораблей одновременно.

Завоеванные области римляне не пожелали превратить в свои непос­редственные владения, подобно Сицилии и Сардинии. Для этого они были еще слишком мало заинтересованы в Балканском полуострове. Их основ­ная цель, ради которой они объявили войну, — обеспечить безопасное плавание по Адриатическому морю — была достигнута (или казалась дос­тигнутой), поэтому часть занятой территории они передали Деметрию Фаросскому, который стал управлять ею в качестве самостоятельного го­сударя. Население другой части, в том числе греческих городов Коркиры, Аполлонии, Эпидамна и др., фактически было поставлено в положение, близко напоминавшее положение римских союзников: оно пользовалось внутренней самостоятельностью и не платило налогов; римляне сохрани­ли за собой право требовать с него поставки вспомогательных войск. Фор­мально же эти новые союзники были «сдавшиеся» (dediticii) и, следова­тельно, находились в полной зависимости от Рима.

157

На балканском побережье к северу от Отрантского пролива.

После заключения мира римский консул отправил в ахейский и этолийский союзы послов, которые официально информировали их о проис­шедших событиях. Греки выразили живейшее удовлетворение по поводу разгрома иллирийских разбойников. Кроме того, римляне становились те­перь их союзниками в борьбе с Македонией. Спустя немного времени се­нат направил аналогичное посольство в Коринф и Афины. Здесь прием был не менее радушен. Коринфяне даже вынесли постановление о допу­щении римского народа к истмийским играм. Этим постановлением рим­ляне были официально признаны эллинами, хотя про себя греки, конечно, продолжали считать их варварами. Но Рим стал слишком крупной силой, и грекам приходилось с этим считаться.

Если римский сенат полагал, что мир 228

г. раз и навсегда решил илли­рийскую проблему, то он жестоко заблуждался. Македония в правление Антигона Досона снова окрепла: почти весь Пелопоннес оказался под ее властью. Это сейчас же отразилось на политике Деметрия Фаросского, который после смерти (или отречения от престола) Тевты стал правите­лем части Иллирии. В конце 20-х гг., надеясь, что римляне, занятые ис­панскими и галльскими делами, не станут вмешиваться, он открыто вы­ступил в Греции союзником Антигона. Римский сенат действительно пока не реагировал на измену Деметрия. Это придало ему еще больше храбро­сти. Хотя Антигон Досон скоро умер и на македонский престол вступил 17-летний Филипп V, сейчас же втянутый в длительные войны с греками, однако Деметрий в 220 г. появился со своим пиратским флотом в грече­ских водах.

Но он просчитался: Риму было необходимо развязать себе руки для предстоящей войны с Карфагеном и покончить с Деметрием. В 219 г. боль­шой римский флот и армия снова появились в Адриатике под командой обоих консулов. Молодой македонский царь, занятый по горло гречески­ми делами, пока ничем не мог помочь Деметрию, поэтому вторая илли­рийская война кончилась очень быстро. Не рискуя открытым столкнове­нием с римлянами и желая, в расчете на македонскую помощь, возможно дольше затянуть войну, Деметрий решил отсиживаться в укрепленных пунктах, но римляне быстро взяли две его сильнейшие крепости. Демет­рию удалось бежать к Филиппу. Его владения в Иллирии, по-видимому, поступили под протекторат Рима, подобно тому, как это было сделано в 228 г.

В конце лета 219 г. консулы вернулись в Рим, а через несколько меся­цев в Испании под ударами Ганнибала пал союзный с Римом Сагунт. Меж­дународная обстановка осложнилась до чрезвычайности.

Ганнибал в Испании

Когда в 221 г. Ганнибал стал главнокомандующим в Испании, ему было только 25 лет. Однако, несмотря на свою молодость, он был совершенно зрелым человеком, находившимся в полном расцвете своих духовных и физических сил. Ганнибал прошел прекрасную военную и дипломатиче­скую школу в сложной испанской обстановке под руководством сначала отца, а затем шурина. Трудно было бы найти более подходящие условия для развития природных способностей молодого человека. История со­хранила нам две мастерских характеристики великого полководца и госу­дарственного деятеля: одна — субъективная оценка Ливия, в которой еще чувствуется отзвук страстной ненависти римлян к своему противнику и того ужаса, который он внушал им в течение почти 40 лет; другая — го­раздо более спокойная и беспристрастная характеристика Полибия.

Ливий пишет (XXI, 4):

«Никогда еще душа одного и того же человека не была так равномерно приспособлена к обеим, столь разнородным обязанностям — повелеванию и повиновению; трудно было поэтому различить, кто им более дорожит — главнокомандующий ли, или войско. Никого Гасдрубал не назначал охотнее начальником отряда, которому поручалось дело, требующее стойкости и отваги, но и воины ни под чьим другим начальством не были более самоуве­ренны и храбры. Насколько он был смел, бросаясь в опасность, настолько же был он осмотрителен в самой опасности. Не было такого труда, при котором он уставал бы телом или падал духом. И зной, и мороз он переносил с равным терпением, ел и пил столько, сколько требовала природа, а не в удовольствие; распределял время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь, — он уделял покою те часы, которые у него оставались свободными от работы, притом он не пользовался мягкой по­стелью и не требовал тишины, чтобы легче заснуть; часто видели, как он, завернувшись в военный плащ, спал среди воинов, стоящих на карауле или в пикете. Одеждой он ничуть не отличался от ровесников, только по воору­жению да по коню его можно было узнать. Как в коннице, так и в пехоте он далеко оставлял за собой прочих, первым устремлялся в бой, последним после сражения оставлял поле. Но в одинаковой мере с этими высокими достоинствами обладал он и ужасными пороками. Его жестокость дохо­дила до бесчеловечности, его вероломство превосходило пресловутое «пунийское» вероломство. Он не знал ни правды, ни добродетели, не боялся богов, не соблюдал клятвы, не уважал святыни».

Жестокость и вероломство Ганнибала остаются целиком на совести римского историка. Ганнибал действительно был неистощим в военных хитростях, но мы не знаем ничего конкретного о его особой аморально­сти. Вряд ли он слишком резко отличался в этом отношении от людей своей эпохи: римские полководцы были не менее жестоки и вероломны, чем карфагенский.

Полибий в своей основной характеристике (XI, 19) ни слова не говорит о нравственных качествах Ганнибала. Он подчеркивает только его свой­ства как полководца: