История Руси и русского Слова
Шрифт:
Этот перенос, это поистине великое переселение было, без сомнения, чрезвычайно нелегким делом: ведь даже по прямой линии Владимир отстоит от Киева на тысячу километров; к тому же на водных, речных путях приходилось преодолевать тяжкие волоки, а по дорогам через могучие девственные леса (напомню, что Владимирская земля называлась и «Залесской») нужно было не только проезжать, но и в прямом смысле прокладывать путь. И тем не менее переселение свершилось.
Как отмечает современный украинский историк, из южной Руси во Владимирскую "шли в плодородные районы ополий508 земледельцы, градостроители, ремесленники, художники-иконописцы, зодчие, книгописцы"509.
Стоит упомянуть
Во-вторых, совершенно верно говорится в очерке Р. М. Мавродиной «Киевская Русь и кочевники» (здесь дан обзор изучения проблемы, начиная с XVIII века) по поводу сокращения торговли Киева с югом в XII веке: «…во времена господства половцев в Причерноморье торговые пути уже не играли такой большой политической роли… иначе в Русском государстве нашлись бы силы для защиты этих путей, как было, например, в X-XI вв.»511.
И в самом деле: торговля с Византией, Закавказьем, Хорезмом, Багдадом, которая на ранних этапах истории Руси была одним из существеннейших проявлений необходимого тогда «выхода» в мир, во всю евразийскую Ойкумену, в XII веке уже не имела прежнего – первостепенного, в определенном смысле даже решающего для развития русской государственности и культуры – значения. И торговая роль Киева ослабела вовсе не по воле половцев, а по внутренней «воле» самой истории Руси.
Разумеется, торговля – лишь одна из сторон того «выхода» в мир, о котором идет речь. Роль Киева как «центра», находящегося тем не менее – как ни странно – очень близко к тогдашней границе Руси, снизилась к XII веку не только в этом плане, но и в целом ряде отношений. И именно поэтому стал и возможен, и необходим перенос столицы в «действительный» центр Руси.
Нельзя не сказать, что многие историки выражали «сожаление» по поводу неизбежно произошедшего после этого переноса резкого умаления роли и даже прямого упадка Киева. Особенно горько и подчас даже гневно высказывались об этом украинские историки, в частности, наиболее знаменитый из них М. С. Грушевский (1866-1934).
В своем труде, посвященном именно той эпохе, когда совершилось перемещение центра Руси во Владимир, М. С. Грушевский подверг исключительно суровой критике деятельность Юрия Долгорукого и его сына Андрея Боголюбского, осуществивших это самое перемещение – хотя предпочел умолчать об изначальной роли в этом деле отца Юрия, Владимира Мономаха, стремясь представить его преданным «киевлянином». С другой стороны, М. С. Грушевский чрезмерно высоко оценил последних (перед «перемещением») киевских князей, не помышлявших об уходе на север, в частности, одного из внуков Владимира Мономаха, Изяслава Мстиславича.
"Проживи Изяслав лишний десяток-другой лет, – писал М. С. Грушевский, –
М. С. Грушевский много говорит о «неприязни» утвердившегося во Владимире Андрея Боголюбского к Киеву, даже о присущем, мол, ему своего рода пренебрежении этим городом: «Конечно, Андрей мог добиться и киевского стола, но сделаться киевским князем ему было несподручно»; он предпочел его «бросить, как ненужную вещь, отдать первому попавшемуся», хотя вместе с тем "наложил на нее (Южную Русь. – В. К.) тяжелую руку и давал чувствовать ее при всяком удобном случае и унижая, гнетя Юг, старался возвысить себя и свою волость в глазах современников; эту политику провел он с обычною, ни перед чем не останавливающеюся энергиею и, нужно признаться, с немалым успехом" (цит. соч. с. 221; естественно высказать мысль, что этот «немалый успех» опирался на объективно-историческую потребность!).
То же самое М. С. Грушевский говорит о преемнике Андрея, владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо. После смерти в 1194 году киевского князя Святослава (того самого, чье «золотое слово» звучит в «Слове о полку Игореве») "по родовым счетам старейшим приходился Всеволод, но Всеволод, подобно брату (т. е. Андрею Боголюбскому – В. К.), не желал вокняжаться в Киеве: это все та же политика пренебрежения, унижения Киева, которую практиковал раньше Андрей. По словам Суздальской летописи, Всеволод послал бояр своих в Киев «и посади в Кыеве Рюрика Ростиславича»…" (там же, с. 254) – то есть заведомо второстепенного князя, «державшего» до этого «провинциальные» Белгород и Овруч.
Многое в этих суждениях явно несерьезно (скажем, тезис о вероятной совсем иной судьбе Киева в случае более продолжительной жизни Изяслава Мстиславича). И, конечно же, дело не в неком недоброжелательстве Андрея Боголюбского к Киеву, а в том, что центр Руси в силу естественной исторической потребности или, вернее, необходимости переместился в ее, говоря условно, географический центр. Отсюда в XII-XIII веках Андрей Боголюбский и его преемники – Всеволод Большое Гнездо (был Владимирским князем в 1176-1212 гг.), его сын, герой знаменитого сказания о Китеже Юрий Всеволодович (1212-1238, с перерывом в 1216-1218 гг.), младший брат последнего, адресат знаменитого «Моления Даниила Заточника» Ярослав (1238-1246), его сын, Александр Невский (1252-1263), и т. д., – в той или иной мере правили (или хотя бы проявляли волю править) всей Русью от Киева до Новгорода. И из уже приведенных выше обращенных к «великому князю Всеволоду» призывов в «Слове о полку Игореве» ясно, что в Южной Руси жаждали поддержки из Владимира.
Но дело не только в неосновательности доводов М. С. Грушевского; важнее, пожалуй, понять, чем эти подчас даже странные попытки объяснить поведение владимирских князей продиктованы. М. С. Грушевский, как и ряд других украинских историков, стремился доказать, что Киевская Русь была созданием украинского народа, а государственность и культура Владимирской Руси (и ее преемницы Руси Московской) являли собою будто бы совершенно иную, новую реальность, созданную другим, «собственно русским» или, если воспользоваться словом, введенным в середине XIX века украинско-русским историком Н. И. Костомаровым (1817-1885), «великорусским» народом.