История русского романа. Том 1
Шрифт:
Динамическое и контрастное развитие этой сцены:
Не видишь ты, когда, в толпе их страстной, Беседы чужд, один и молчалив, Терзаюсь я досадой одинокой; Ни слова мне, ни взгляда… друг жестокой!И еще резче в действии, в романическом развитии той же сцены:
Хочу ль бежать… Заводит ли красавица другая…Наконец, завершенные самостоятельные
Вторая из этих сцен обозначает и время, и место, и обстоятельства изображаемого происшествия:
В нескромный час меж вечера и света, Без матери, одна, полуодета, Зачем его должна ты принимать?.. (300–301)Вопросительные и повелительные интонации, интонации живого, встревоженного объяснения не только не придают условно — романтического обрамления, но, напротив, усиливают реалистически — повествовательный и трагедийный характер художественного произведения в целом.
Чисто лирическим является только заключительный аккорд.
Образы этого стихотворения — не выражение чувства, не лирические волны, а завершенные реалистические образы, какими бывают они в романе: наиболее сложный и реальный это женский образ, вполне объективный, социально обрамленный, жизненно противоречивый.
Светская красавица, приученная так ловко играть то одну, то другую роль, что трудно понять, когда она в маске, когда без маски, пренебрегающая не только условностями, но и приличиями, глубокая по натуре и способная безраздельно отдаваться своему чувству, — героиня этого «романа» (вроде Ирины из тургеневского «Дыма»), она больше приносит горя, чем радости, тому, кто ее любит и кто ею любим. И в глубине души ее (а мы проникаем до глубины ее души) — уныние и печаль.
«Соперник» — язвительный, шутливый, задорный светский человек.
Но и он носит маску, скрывая свою отвергнутую страсть, он бледнеет, страдает втайне.
Тяжело человеку прямому, истинно страстному, которому ненавистны светская маскировка, двусмыслицы, кокетство, который жаждет полного, искреннего счастья, горько ему в этой «толпе» холодной и пустой. Горестной становится его любовь к замаскированной возлюбленной, ей «смешны» его мученья:
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю. (301)Каждый из этих трех персопажей по — своему одинок.
Наряду с этими совершенно раскрытыми образами светской толпы, светской женщины, соперника и ревнивого любовника — образ матери, данный намеком, оставляет тоже какой-то след, образ матери, чрезмерна снисходительной и небрежной.
Перед нами — почти роман. В нем не меньше персонажей, чем в «Рене» и в «Адольфе».
Стихотворная форма служит музыкальным аккомпанементом, поднимающим до бурных
Она служит и другой цели — крайней сосредоточенности образов и сюжета, такой сжатости, когда «роман» вмещается на одной странице. Причем тут стихотворная форма? Ритм и рифма придают законченность и полноту содержанию двух строк, которое бы в прозе потребовало совершенно другого объема:
В нескромный час меж вечера и света, Без матери, одна, полуодета…Или:
Тебе смешны мучения мои… (301)В стихотворении «Признание» совсем иного рода героиня и герой живет совсем другими заботами:
Но притворитесь! Этот взгляд Всё может выразить так чудно! Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!Строй этих двух лирических стихотворений и образы их прямо противоположны: «голос девственный, невинный», «в умиленьи, молча, нежно Любуюсь вами, как дитя!». И ситуация совсем иная: «Мой ангел, я любви не стою!». Это другой роман с другими персонажами, с рядом живых бытовых сцен из другого, деревенского, поместного быта:
Когда я слышу из гостиной Ваш легкий шаг, иль платья шум… * Когда за пяльцами прилежно Сидите вы, склонясь небрежно… * Когда гулять, порой в ненастье, Вы собираетеся в даль… * И путешествия в Опочку, И фортепьяно вечерком…Нет в этом стихотворении одного сильного потока чувств. Как в реалистическом романе, здесь показаны колебания, оттенки, игра света и тени:
Вы улыбнетесь — мне отрада; Вы отвернетесь — мне тоска… * Без вас мне скучно, — я зеваю; При вас мне грустно, — я терплю…В «Признании» есть происшествия: «слезы в одиночку», «речи в уголку вдвоем», «путешествия в Опочку», есть выразительные жесты:
За день мучения — награда Мне ваша бледная рука.Традиционное для лирики объяснение в любви в этом и многих стихотворениях Пушкина дается в разговорной взволнованно — шутливой и естественно — непоследовательной форме:
И в этой глупости несчастной У ваших ног я признаюсь! (III, 28–29)