История русской армии. Том первый

Михневич Николай Петрович

Из-за утомления войск наступление отложили с семи на десять часов утра, и когда жарким утром союзники двинулись к Треббии, пересеченная местность сильно сдерживала их движение. В 14 часов Багратион у Казалиджио увидел дивизию Домбровского, готовую к бою. Суворов приостановил войска, дал оправиться и в два часа дня разослал приказ начать удар [49] .

Домбровский снова взят в лоб русской пехотой, сбоку казаками Грекова и Поздеева. Поляки, ненавидя само имя Суворова, сражались яростно, но были сбиты. Поддержанные частями Викт'oра и Руска, французы перешли в наступление против Багратиона, но подоспел Повало-Швейковский

и частью влево, частью (сам Розенберг) вправо, ударил в штыки. Бой у Казалиджио вновь разгорелся. Средняя колонна, врезавшись клином, овладела д. Граньяно.

49

Из южной колонны, где был вместе с великим князем.

Но теперь к французам прибыли Оливье и Монришар, благодаря чему они стали в полтора раза сильнее Суворова. Немедля Монришар, видя потерю Граньяно, усилил своих, но безуспешно, так как Багратион и Пова-Швейковский уже сбили врага южнее, и Монришар, боясь обхода, тоже отошел. Однако развить успех мы не могли: Мелас, вопреки приказу, удержал Фрелиха у себя, где, и без того будучи сильнее, австрийцы уже потеснили французов за Треббию.

Исход сражения еще не был решен, а наступала ночь. Союзники стали на западном берегу Треббии, французы — за нею. Макдональд получил второй блистательный урок: 24 тысячи союзников отбросили за Треббию, охватив с юга, 35 тысяч врага.

8-го непреклонный Суворов снова решил наступать. Приказ остался тот же, что и накануне, только Меласу подтверждено вести Фрелиха и 10 эскадронов Лихтенштейна за средней колонной.

Макдональд тоже решил наступать, в связи с чем приказано: Викт'oру, Руска и Домбровскому (14 тысяч) сбить и обойти союзников с юга; Ватреню и Сальму (7 тысяч) — с севера; Оливье и Монришару (11 тысяч) — бить в центр. Поддержек не оставлено: расчет на тактическое окружение (двойной охват) и быстроту действий (все силы сразу). Снова из-за утомления войск решили начать бой лишь в 10 часов.

Увидя обход Домбровского, Суворов двинул на него Багратиона и разослал общее приказание обратить особое внимание на юг. Дивизию Домбровского быстро уничтожили; лишь 300 человек бежали; гроза обхода миновала, но равновесие сил (у нас 23,5 тысячи, у французов 35 тысяч) еще не восстановилось. Наоборот, пришлось выручать Пова-Швейковского, пять батальонов которого окружены были пятнадцатью батальонами Викт'oра и Руска, причем гренадерский полк Розенберга развернул даже кругом третью шеренгу. Под палящим зноем в неравной борьбе наши едва стояли на ногах. Судьба боя висела на волоске. Розенберг уже просил об отступлении. Суворов, в изнеможении от жары, лежа в рубашке у громадного камня, ответил: «Попробуйте сдвинуть этот камень, — не можете. Ну так и русские не отступают. Извольте держаться крепко и ни шагу назад». Розенберг уехал.

Но вот и сам любимец Суворова, Багратион, доложил, что убыль велика, ружья от грязи не стреляют, войска в изнеможении не могут больше драться. Это было последней каплей суворовского терпения. «Нехорошо, князь Петр, — сказал полководец и, крикнув: — Коня», — как был в рубашке, поскакал к войскам. Разом все воскресли, усталости как не бывало! Мало того, когда, наведя преследовавших одну нашу часть французов на искусно скрытую батарею и придав этому отступлению преднамеренный вид («Заманивай!»), Суворов бросил Багратиона в тыл Викт'oру и Руска, то удар был так стремителен, что французы сочли — здесь свежие подкрепления. Викт'oр и Руска, отброшенные за Треббию, уже не осмеливались более начинать боя.

Южное крыло французов было разбито, — равновесие

сил установилось. Но, как и 7-го, успеха развить мы не могли: Мелас опять удержал Фрелиха, поскольку не понимал, что его роль второстепенная и что успех сражения зависит от действий правого фланга. Только по вторичному приказанию Суворова послал он Лихтенштейна, но собрал военный совет, постановивший, что «левая колонна теперь может действовать лишь оборонительно».

Лихтенштейн не поспел добить южное крыло французов, но много помог своему центру и северному крылу. Выручив Ферстера, отбивавшегося от всей дивизии Монришара, он кинулся на Оливье и Сальма, готовых опрокинуть Меласа, который, забыв постановление военного совета, перешел в наступление, тесня французов за Треббию.

Начинало темнеть. Уже три дня бились противники на одном месте; долина Треббии завалена трупами, а исход сражения еще не решен. Непреклонный Суворов решил преподать четвертый урок Макдональду; но, справедливо считая, что французы фактически разбиты, поздравил войска с победой. Действительно, ночью Макдональд собрал военный совет в Пьяченце [50] . Генералы единогласно заявили о невозможности продолжать бой. Многие полки были почти полностью истреблены, конница убавилась наполовину, все пали духом, зарядов почти не было. О Моро и Ляпоипе не слышно, а Край, Гогенцолерн и Кленау в тылу, в Модене, Реджио, Парме. Макдональд начал отступление.

50

Он лежал там, раненый еще до боев саблей в стычке и сильно страдавший.

Суворов, узнав о том на рассвете, обрадованный, выступил для преследования: с юга — русские, с севера — австрийцы. Но Мелас, остановясь у Пьяченцы, выслал лишь небольшой отряд Ота, который на р. Нуре стал для обороны, и преследовали противника безостановочно только наши. Два дня гнал Суворов остатки врага, но 10-го получил донесение о движении с тыла Моро. Тогда, поручив продолжить преследование Оту, он с остальными силами немедленно, с той же быстротой, поворачивает к Александрии, решив «угостить Моро, как угостил Макдональда».

К 10 июня из 35 тысяч французов налицо было едва 10–12 тысяч, совершенно павших духом. Кроме того, они потеряли шесть пушек, семь знамен и почти весь обоз. Убыль союзников за три дня боя: 850 убитыми, до 4 тысяч ранеными и 500 пленных (австрийцы).

Движение Суворова из-под Александрии к Треббии навстречу Макдональду, закончившееся полным поражением противника, относится к числу величайших образцов военного искусства. Все военные историки признают, что если бы за Суворовым даже не было раньше никаких подвигов, то за одно его движение к Треббии и бои 6–8 июня он заслуживает звания великого полководца.

Только великое дарование способно так искусно повернуть все неблагоприятные условия в свою пользу. Суворов с поразительной силой завершает успех конечным действием на войне — боем, направленным на уничтожение противника охватом его с юга нашими (лучшими) войсками. Успех первого боя на р. Тидоне предопределило понимание Суворовым природы встречного боя. Во второй день идет охват противника с юга. Третий день символизирует торжество духа и воли над силою, свидетельствует о почти сверхъестественном воздействии полководца на войска. Недаром Моро, ставя Суворова ни в чем не ниже Бонапарта, говорит: «Что вы скажете про человека, который уложит всех, ляжет сам, но не даст приказа отступать.» И эту настойчивость, это упорство так тщательно воспитывал в себе Суворов еще с юности.